Он взял руководство на себя. Странно, но у Стефани не было желания протестовать. Несколько минут она даже наслаждалась чувством того, что о ней проявляют заботу. Она не отдавала себе отчет в том, как хотелось ей этого последние несколько месяцев, когда столько хлопот и треволнений легло на ее плечи.

Энтони отпер дверь их номера и ввел ее внутрь. Она мягко высвободила свою руку и оглядела элегантную гостиную. В номере имелись две спальни. В одну из них по знаку Энтони швейцар внес ее вещи, затем, получив чаевые, он исчез.

— Я удивлена, что вы заказали номер с двумя спальнями, — сказала она с легким вызовом.

Энтони снял пиджак и бросил его на спинку стула, слегка улыбнувшись.

— Я мог бы сказать, что только этот номер и был свободен.

— Могли бы. И это было бы правдой?

— Нет. Стефани, сейчас приоритет имеет распятие.

Она согласно кивнула, но не могла не гадать, не забавляется ли он, играя с ней.

— Когда мы вылетаем завтра?

— В два. Самый ранний рейс, на который я мог достать билеты.

Стефани еще не перевела часы, и не имело значения, который сейчас час по местному времени, она устала, и ей требовался отдых.

— Вы ели что-нибудь в самолете?

Легкая гримаса скривила ее губы.

— Я ненавижу есть в самолете. Я не голодна.

— Послушать вас, вы никогда не голодны. Но я голоден и закажу ужин, а затем вы можете спать хоть до позднего утра.

— Прекрасно. Только не заказывайте улиток, если вы их сами не любите.

— Не буду. А что еще вы избегаете?

— Алкоголь. — Она помедлила в дверях своей спальни и слабо улыбнулась. — Я — аллергик, не выношу даже лекарство, если в нем содержится хоть капля алкоголя.

Энтони был поражен.

— Я не знал об этом. Как же вы реагируете, если на столе есть спиртное?

— Стараюсь отодвинуть его как можно дальше и побыстрее. Меня от него тошнит.

Он кивнул в знак понимания, глядя, как она закрывает за собой дверь в спальню. Он был более чем обеспокоен ее внешним видом. Зная теперь, что ей пришлось пережить за последние месяцы, он едва ли был удивлен тем, что перелет через океан заставил ее побледнеть. Болезнь отца оказалась страшным ударом для нее, тем не менее, она выстояла и проявила большую силу воли и решимость.

В ней говорила гордость Стирлингов? Или в глубине ее скрывались внутренние ресурсы, о которых никто не подозревал? Она была смелой, а ее кажущаяся хрупкость — обманчивой, это он уже знал. Несколько дней назад заставить ее потерять контроль над собой доставило Энтони жестокое удовольствие. Теперь даже мысль об этом была ему противна. Конечно, он хотел знать, о чем она думает, но не хотел, чтобы она сломалась.

Он будет заботиться о ней. Его влечение к ней только увеличилось за последние дни, но дикая потребность превратилась в нечто менее резкое, но более волнующее и притягательное.

Она не окажет ему сопротивления, он знал это. Она хотела его. Но… не хотела хотеть его, и он также знал это. Она горела в его руках от изумительной страсти, о которой он раньше даже не имел представления, но не принадлежала ему душой. Уверенность в этом более, чем что-либо другое, была повинна в его колебаниях. Она бы уступила ему потому, что ее тело не принадлежало ей, но он хотел большего. Не только ее физического отклика, он хотел обладать всем: ее гордостью, ее силой, секретами того, как хорошо ей удавалось владеть собой, ее чувствами, о которых он мог только догадываться.

Остановившись у двери в ее спальню, он прислушался к шуму воды и представил ее под душем. Он вспомнил мягкие изгибы ее тела, нежный шелк волос в своих пальцах, то, как ее тело прижималось к нему, а глаза туманились от удовольствия, когда он целовал ее.

Звук воды внезапно прекратился. Энтони отскочил от закрытой двери к окну.

— Господи! — прошептал он, невидяще глядя в темноту.

Приход официанта отвлек его, и, когда Стефани вошла в гостиную, он полностью овладел собой.

Теперь она не выглядела измотанной, но казалась очень юной и необычайно хрупкой.

Энтони никогда в жизни не испытывал побуждения защищать какую-либо женщину, кроме Стефани, и никогда его желание обладать женщиной не было таким сильным, он хотел заниматься с ней любовью до тех пор, пока они не будут утомлены так, что не смогут двигаться.

Уж не теряет ли он рассудок? — удивился про себя Энтони.

Сев за стол напротив нее, он попытался думать о чем-либо отвлеченном. В конце концов, первой заговорила Стефани:

— Полагаю, вы хотели бы увидеть папины бумаги.

Он поколебался, затем сказал:

— Думаю, что мог бы оказать вам большую помощь, если бы видел их. Но решать вам, Стефани.

Она бросила на него мимолетный взгляд.

— Оригиналы хранятся в банке. Я сделала копии со всего, даже с нескольких записок, нацарапанных на обрывках бумаги.

— Это значит «да» или «нет»? — с кривой улыбкой спросил Энтони.

— Да. — На этот раз она твердо встретила его взгляд. — Мне также любопытно узнать, обнаружите ли вы то, что и я. В конце концов, может быть, я не права. Может быть, вы сможете убедить меня, что это погоня за журавлем в небе.

— У вас есть сомнения? — спросил он с любопытством, потому что она казалась ему такой уверенной.

— Нет. Но что я знаю, в конце концов? Вы — знаток, а я даже не талантливый любитель.

Энтони помолчал несколько минут, наблюдая за тем, как она ест, затем спокойно проговорил:

— Я сказал кое-что, что вам нелегко простить, не правда ли?

Она взглянула на него явно удивленная и на мгновение сбитая с толку.

— Я не саркастичная, если вы это имеете в виду. У меня нет соответствующего образования. Я окончила колледж и получила степень, но по истории, а не по археологии. Отец же не старался учить меня, а я не старалась учиться у него.

— Тем не менее, я был груб с вами. Извините меня.

— Звучит так, будто вы изменили свое мнение обо мне. Что к этому привело?

— Сегодня утром я выяснил, как обстоят дела на самом деле.

— Выяснили что?

— Что Джеймс разорился перед болезнью. И что вам пришлось иметь дело с результатами этого последние шесть месяцев.

— Это не ваше дело, — сказала она, подняв подбородок.

— Вы должны были сказать мне.

— Зачем? Чтобы дать вам еще один шанс назвать меня лгуньей или же обвинить в том, что я пытаюсь вызвать у вас сочувствие? Нет, спасибо. Кроме того, это вас не касается.

Вспомнив, как он безжалостно обрушился на нее, побуждаемый своим язвительным гневом в первый вечер, Энтони едва ли мог обвинить ее в том, что она считала, что первой его реакцией было бы недоверие или нечто еще более худшее. Фактически так бы оно и было. Сказать ему было нечего.

— Вы хотите посмотреть бумаги сегодня вечером? — спросила она, когда они кончили завтракать.

— Да.

Стефани встала и прошла в свою комнату, оставив Энтони одного. Он расхаживал по гостиной со все большим, беспокойством. Он явно не справился с ситуацией и знал это. Он хотел извиниться за то, как вел себя в первый вечер. Но она дала ему понять, что он ступил на опасную почву. Снова гордость Стирлингов? Или ее собственная гордость и решимость нести свою ношу на своих плечах? Какой бы ни была причина, она не хотела говорить с ним о проблемах своего отца или своих собственных, И хотя это было понятно, его взволновало, что есть вещи, о которых она не желала говорить ему, и уголки ее жизни, скрытые от него.

Он говорил себе, что снова вошел в ее жизнь всего несколько дней назад и вел себя, как ублюдок, поэтому не мог ожидать, что дорожка к ней окажется ровной. Но терпение, которое так легко давалось ему, было теперь вне пределов досягаемости. Его пожирал как эмоциональный, так и физический голод, делал его более уязвимым, чем когда-либо в жизни, побуждая его схватить и крепко держать ее. До того, как он потеряет ее снова. Он чувствовал странное холодное стеснение в груди. Это был страх, страх повторить ту же ошибку, которую он, должно быть, совершил десять лет назад, ошибку, разлучившую их.