— Да, конечно… — кивнула Кристин. — Я представляю, до какой степени эти места могут приворожить молодую женщину, лишенную всех земных благ. Пребывание в стенах собственного дома, возможно, будет очень полезным для нее. Но Роухемптон, увы, для продажи не предназначен. Однако не огорчайтесь. Ведь здесь всего двенадцать акров, которые не приносят никакого дохода.

— Я и не смотрел на это поместье с точки зрения доходности. Просто мне казалось, что здесь Велвет будет очень уютно. И нашим будущим детям, разумеется.

— Восхищаюсь мужчинами, которые точно знают, чего хотят, и добиваются этого. Поэтому хочу дать вам совет. Попытайтесь найти нечто подобное в другом месте… А вот и наша молодая леди идет. Прошу вас молчать о нашем разговоре. Зачем вселять напрасные надежды, если Роухемптон не продается?

— Прошу вас, не отказывайте мне окончательно. Скажите хотя бы, что подумаете, — взмолился Грейстил…

Но Кристин уже не слушала его. С улыбкой глядя на девушку, она сказала:

— Дорогая, от свежего воздуха у тебя на щеках словно розы распустились. Грейстил предложил нам после обеда покататься по озеру на лодке, но я уверена, что он предпочел бы совершить эту прогулку в твоей компании.

После обеда, состоявшего из бараньих котлет, приправленных свежей мятой из сада, суфле из сыра, а также десерта в виде яблочного пирога со сливками, Кристин устроила для Велвет и Грейстила ознакомительную прогулку по дому. Переходя из комнаты в комнату, вдовствующая графиня с любопытством наблюдала за девушкой, пытаясь определить, насколько ей тут нравится. Когда они, посетив спальные покои, поднялись на второй этаж и стали рассматривать открывавшийся из окон вид, графиня заметила в глазах своей подопечной выражение затаенной грусти. Было совершенно очевидно, что та действительно без памяти влюбилась в Роухемптон.

Осеннее небо окрасилось чудесными золотисто-алыми тонами, когда они ближе к вечеру возвращались из Роухемптона в Лондон. У Ладгейт-Хилла они расстались — Монтгомери отправился к себе на Солсбери-Корт, а карета Кристин покатила в сторону Бишопсгейт.

Войдя в дом, вдовствующая графиня не без удивления узнала, что ее ожидает посетитель. Дворецкий не успел еще произнести имя гостя, как в гостиную стремительно вошел молодой человек, державшийся с такой уверенностью, словно и эта гостиная, и весь дом принадлежали ему.

— Сюрприз, бабуля, сюрприз!.. — воскликнул он с улыбкой. — Решил вот навестить вас, чтобы развеять немного вашу скуку.

— Кав?.. Это ты, мой мальчик? Боюсь, ты свою скуку решил развеять, а не мою, — вот и приехал. — Кристин повернулась к Велвет: — Это мой внук, лорд Уилл Кавендиш. Совершеннейший эгоист. Впрочем, только такими и бывают молодые люди в восемнадцать лет.

Сын графа Девоншира был необыкновенно красив. Голубые глаза и светлые вьющиеся волосы наводили на мысль о присущих ему юношеских мягкости и нежности, каковыми, впрочем, он ни в малой степени не обладал. Взглянув на Велвет, он сразу же обратил внимание на ее влажные измятые юбки и забрызганные грязью туфельки. Покосившись на графиню, он спросил:

— Это новая служанка, не так ли?

Велвет вспыхнула:

— Прошу извинить мой наряд, лорд Кавендиш! Мы весь день провели за городом.

— Нет, Кав, это не новая служанка. — Графиня усмехнулась. — Поверь, дорогой, родовитостью и знатностью эта молодая леди нисколько не уступит тебе. Итак, позволь представить тебе мистрис Велвет Кавендиш, являющуюся гостьей этого дома. И прошу заметить, званой гостьей — в отличие от некоторых.

Молодой человек весело рассмеялся.

— У вас изумительное чувство юмора, grand-mere, за что я вас и обожаю. Прошу простить меня, — добавил он, повернувшись к девушке.

— Охотно прощаю, лорд Кавендиш. И вы тоже извините меня, мне необходимо подняться наверх и переодеться.

Оказавшись в своей спальне, Велвет вздохнула с облегчением. Появление молодого Кава повергло ее в смущение, и она подумала, что было бы лучше, если бы он не приезжал. Ей ужасно не хотелось выходить из спальни, и в конце концов она сказала себе: «Наверное, старая графиня и ее внук очень хотят провести вечер наедине».

Когда Кав налил бабушке второй бокал вина, а затем, подхватив на руки, принес старушку в ее любимую гостиную, она начала догадываться: внуку от нее что-то нужно. Сидя в просторном кресле, она посматривала на него с любопытством, а он, улыбаясь, говорил:

— Бабушка, вы не представляете, какое это счастье — вырваться хотя бы на короткое время из Бакингемшира. Время в Лэтимере течет ужасно медленно, а отец — словно привязан к земле. Если разобраться, он теперь занят исключительно овцами, а само поместье превратилось в ферму по их разведению.

— Не стоит недооценивать овец, мой мальчик. На деньги, вырученные от продажи шерсти, вы можете вести обеспеченную и даже роскошную жизнь.

— Я, конечно, все это понимаю, бабушка, но уж больно отупляющее там существование. Клянусь, в этом Бакингемшире такая — ennui — тоска, что если я поживу там еще немного, то непременно сойду от нее с ума.

— Слово «ennui» не должно входить в лексикон восемнадцатилетнего молодого человека.

— Да, абсолютно с вами согласен. Между прочим, мне скоро исполнится девятнадцать, так что я, в сущности, взрослый мужчина и, как таковой, совершенно не приемлю идею совместного проживания с родителями. Мне нужен собственный дом и, уж конечно, не в Бакингемшире, Лондон отвечает моим вкусам в значительно большей степени.

— Сомневаюсь, что жизнь в доме старухи покажется тебе менее скучной и отупляющей, нежели жизнь с родителями, — сухо заметила вдовствующая графиня.

— Вы меня неправильно поняли, дорогая бабушка. У меня и в мыслях не было вселяться в ваш дом на Бишопсгейт. Я имел в виду Роухемптон, если уж на то пошло. Тот факт, что он находится в каких-нибудь двух милях от Лондона, превращает его в идеальное жилище для холостяка.

— Роухемптон принадлежит мне, — напомнила графиня внуку.

— Да-да, как и вся собственность Кавендишей. Но в скором времени вам придется передать ее моему отцу, а последний, в свою очередь, оставит все мне. Но почему я должен ждать… если учесть, что этот дом нужен мне именно сейчас?

«Он полагает, я скоро умру, — с усмешкой подумала старая графиня. — Но ему хочется, чтобы это произошло еще быстрее».

— А тебе, мой милый, не приходило в голову, что у меня может возникнуть желание продать этот дом?

Кэв рассмеялся:

— Вы, бабушка, не имеете права продавать земли майората. Они лишь могут быть переданы по наследству родственникам по прямой линии.

— Меня впечатляет твое знание законов. Это говорит о том, что ты не полностью растратил по пустякам прожитые тобой восемнадцать лет. А теперь выслушай меня внимательно. Возможно, тебя это огорчит, но дело в том, что Роухемптон не относится к землям майората.

Кав словно лишился дара речи; какое-то время он таращился на бабушку в изумлении, потом пробормотал:

— Ну, если так, то вы, наверное, сразу же можете передать этот дом мне, не так ли?

— Могла бы, мой мальчик если бы захотела. Но поверь, я этого никогда не захочу, так что у тебя нет ни единого шанса.

— Это почему же? — поинтересовался молодой человек со злостью в голосе.

— А потому, что я уже почти договорилась о продаже Роухемптона Грейстилу Монтгомери, наследнику графа Эглинтона.

На следующий день рано утром на Солсбери-Корт явился слуга с письмом от управляющего вдовствующей графини. Из послания явствовало, что графиня изменила свое решение относительно продажи Роухемптона и выразила согласие передать Грейстилу все права на владение поместьем за тысячу фунтов. Далее говорилось, что если лорд Монтгомери хочет осуществить сделку и подписать все бумаги сегодня же, то ему необходимо встретиться с мистером Берком и леди Кавендиш в конторе ее адвокатов Бенсона и Уилкокса в Иннз-оф-Корт.