«Интересно, — подумал он. — Что они тут выращивали? Просо какое-нибудь, наверное… Вряд ли пшеницу. А деревья-то наверняка плодовые. Осень начинается, урожай созрел… Нарвать бы сейчас яблок каких-нибудь… А ведь тут и абрикосы должны расти, и вообще…»
Он вспомнил, как несколько лет назад гостил на Кубани, сколько съел там разных вкусностей, в изобилии произрастающих в бабушкином саду… Рот сразу наполнился слюной.
«А что мне мешает сделать крюк да зайти туда? Нарву фруктов — и дальше. Никто и не узнает. Главное — под ноги смотреть, чтобы на мину не напороться. Это дело тут запросто…»
Предвкушение пира вызвало такой прилив сил, что солдат тут же вскочил на ноги и продолжил спуск, как будто даже ставший менее предательским. А может быть, просто приноровился и стал делать меньше ошибок.
И все равно, ощутив под ногами относительно ровную твердь, он не поверил сам себе. Отсюда, снизу едва различимая выемка в скале, означающая горловину хода, казалась далекой, будто обратная сторона Луны.
«Эдак альпинистом станешь! — почесал стриженый затылок Вадик. — Будет что ребятам рассказать, когда домой вернусь!»
Он взял в руки автомат, передернул на всякий случай затвор и медленно, внимательно смотря под ноги, двинулся в сторону кишлака. Пока под ногами был щебень, реденько поросший жесткой травкой, не наступить на мину казалось несложно, но вот началось поле…
Максимов остановился перед высокими, выше пояса зарослями какого-то бурьяна, успевшего уже пожухнуть под яростными лучами солнца. До ближайших домов было рукой подать, но почему-то не хотелось идти вперед, сквозь сплошное море жестких стеблей, увенчанных круглыми головками. Так и виделось солдату, как под ногой, неосторожно поставленной на невидимую сквозь растительность землю, звонко щелкает спусковой механизм взрывателя, словно в замедленной съемке, взмывает вверх фонтаном земля и его — Вадика Максимова — окровавленное тело отбрасывает взрывной волной в сторону, на равнодушный камень…
Вадим потряс головой, чтобы отогнать жуткое видение, и вслушался. Только сейчас он понял, что его окружает негромкий, но несмолкаемый, накатывающийся мерными волнами шелест, похожий на тот, что производит сухой песок, сыплющийся на лист плотной бумаги.
«Что за ерунда такая?..»
Вадик протянул руку и сорвал, вернее, отломил от верхушки ближайшего сухого стебля круглую жесткую коробочку с похожим на корону венчиком. На заскорузлую ладонь выкатилась кучка черных круглых зернышек…
«Да это же мак! — не сразу опознал растение горожанин. — Точно, мак! Но сколько же его тут?..»
Слизывая с ладони маковые зернышки, вытрясаемые из новых и новых коробочек, он побрел вдоль кромки поля, надеясь найти если не тропинку, то хотя бы место, где растения стояли бы не так густо.
Сначала он не понял, что слышит человеческий голос, обернулся, вскинув автомат, и едва не расхохотался: по грудь в зарослях мака стоял черный, как цыганенок, мальчишка лет семи на вид и, сердито насупив густые брови, целился в него из огромного — ствол так и гулял в слабых ручонках — ружья.
— Убери пушку-то, вояка, — улыбнулся он. — Не ровен час…
Договорить он не успел: земля внезапно ушла у него из-под ног, что-то тяжелое, утробно рычащее, навалилось на грудь… Вадик попытался высвободить прижатый к телу автомат, но прямо перед глазами увидел страшные оскаленные клыки, и руки предательски ослабли…
* * *
— Свят, свят, свят!..
— Заткнись, Перепелица! — прорычал лейтенант. — Заткнись, мать твою!..
Не веря собственным глазам, Александр ощупывал руками огромную каменную глыбу, перегораживающую проход.
«Неужели ночью случилось землетрясение, — думал он в отчаянии. — Как такая вот глыба могла упасть совершенно бесшумно? В любом случае кто-нибудь что-то да почувствовал бы…»
Каменный монолит стоял нерушимо, словно находился здесь целую вечность. Даже малейшей щели не было между ним и стенами, даже ничтожной надежды, что удастся каким-нибудь образом отвалить этот валун в сторону, освободить проход. И камень на глазах превращался в могильный… В сердцах Бежецкий саданул в равнодушную твердь кулаком, и боль в разбитых костяшках несколько его отрезвила.
«Врешь, не возьмешь! — зло подумал он, массируя ноющую кисть. — Не из таких ситуаций выходили!..»
— Перепелица! — приказал он. — Бери троих бойцов и топай вокруг этой горы.
— Не можно… — сразу заныл хитрый хохол.
— Еще как можно! — поднес к его носу окровавленный кулак лейтенант. — Спуститесь вниз слева от поста — там тропка удобная серпантином.
— А мины-ы?..
— Нет там никаких мин! — отрезал Александр: старлей, которого он сменял, рассказал, что его бойцы от скуки разминировали тропку, чтобы мотаться в кишлак за абрикосами и яблоками, но не советовал делиться информацией со своими подчиненными — с непривычной фруктовой диеты солдат прошибал такой понос… — Обойдете и посмотрите с той стороны — нельзя ли подобраться снизу. Понял, сержант? Выполняй!
Можно было, конечно, связаться с командованием, доложить о случившемся, мужественно выслушать все матюги начальства, дождаться помощи, но… Молоденький лейтенант в Советской Армии и без того — скотинка бесправная. А стоит лишь дать повод — и любой, у кого на погонах хотя бы на звездочку больше, будет готов вытереть об тебя ноги. «Это тот, у которого солдат потерялся?» — будут говорить все встречные и поперечные, и от позорного клейма не отделаешься до самой пенсии. Нет, пока оставался хотя бы призрак шанса, что проклятого первогодка Максимова удастся спасти, Бежецкий готов был цепляться за него, как утопающий за соломинку.
Мокрый, как мышь, Перепелица возвратился, когда солнце чуть-чуть не касалось далекой горной гряды на западе. Стоило посмотреть на лицо, по которому изможденный солдат размазывал кашу из пота и красноватой пыли, как становилось понятно, что хитрец на этот раз не манкировал приказом, отсиживаясь где-то неподалеку, а добросовестно сделал все, как было велено.
«Поделом тебе, — мстительно подумал Александр. — Заречешься после такого над пацанами измываться. Меня-то вряд ли в „мамлеи“[6] разжалуют, а вот чтобы у тебя „соплю“-другую с погона сгребли, я уж постараюсь! Младшим сержантом на дембель поедешь на ридну нэньку Украйну! Ато и ефрейтором…»
— Нет там николы… — доложил тем временем сержант. — Шукали, шукали…
— Значит, там он, — поднялся на ноги лейтенант. — За камнем этим. Если весь коридор не обвалился… Кликни мне Киндеева, и пусть тащит сюда пластит. Не хрен без толку пропадать!
— Чего вы задумали, товарищ лейтенант? — струхнул украинец, снова, как всегда в минуты волнения, переходя на «москальску мову». — Это ж горы! Вдруг обвал…
— Выполнять! — прикрикнул Александр через плечо, спускаясь по хорошо известному уже маршруту. — Я эту гору к такой-то матери разворочу, а Максимова добуду. Хоть живого, хоть мертвого!..
Но когда пятнадцатью минутами позже прапорщик ПГВ[7] Киндеев, приданный взводу Бежецкого только на этот выход, а посему — лицо как бы постороннее, на пару с Перепелицей притащили к зеву пещеры тяжелый ящик со взрывчаткой, они застали командира задумчиво сидящим перед ходом.
Открытым ходом. Каменной глыбы, наглухо запирающей коридор, не было и в помине…
— Товарищ лейтенант! — кинулся на колени перед лейтенантом Перепелица: прапор, много повидавший на своем армейском веку без малого сорокалетний мужик, лишь молча чесал в затылке могучей пятерней. — Давайте уйдем отсюда! Нечисто тут! Чертовщина какая-то деется! Не было хода — появился, был — снова пропал… Теперь вот…
— Чертовщина, говоришь? — повернул к солдату необычно спокойное лицо офицер. — Вижу, что чертовщина. Только что делать-то? Спасать надо товарища.
— Правильно, лейтенант! — бухнул молчун-прапорщик. — Своих бросать — последнее дело.
— Значит, так, — перешел на деловой тон лейтенант. — Перепелица! Берешь Емельянова, Карневича, Барсукова и Ленькова. Полная выкладка. Пять минут вам на сборы.
