— Поздравляю вас, поручик, кавалером ордена Святой Анны! — торжественно провозгласил Василий Никитович, вынимая из кармана халата красную картонную коробочку. — За храбрость, проявленную в бою с инсургентами, — словно в пояснение обвел он палату взглядом. — Так что можете прикрепить на саблю.

Александр принял из генеральских рук «клюкву»[17] и с трудом удержался, чтобы сейчас же, сию минуту не открыть коробочку со своей первой наградой.

«Прямо как ребенок с рождественским подарком, — недовольно подумал он. — Стыдно…»

— А сабля-то у вас есть? — улыбнулся генерал.

— Не успел обзавестись, — потупил глаза поручик, действительно совсем позабывший в здешней суматошной жизни о почти бесполезном на современной войне оружии.

— Й-й-эх! — крякнул Мещеряков. — Как же это вы так?.. Ну ничего, дело наживное! Была бы «клюква», а куда ее привинтить — найдется. Правильно я говорю?

— Пусть к кобуре своего «Федорова» привинтит, — пробасил от дверей прапорщик Храмов. — Я слышал, наш поручик любит тяжелым оружием пофорсить.

Ответом ему был дружный смех: смеялись и выздоравливающие офицеры и многочисленная свита командира. Не до смеха было одному лишь Бежецкому.

— Но это еще не все, — добавил, когда утихли последние смешки, генерал. — Вы, поручик, проявили храбрость в бою и за храбрость сию достойно награждены. Но храбростью на поле боя ваши подвиги, Александр Павлович, не исчерпываются.

Василий Никитович сделал театральную паузу, и все притихли, ожидая продолжения.

— За доблесть, проявленную при освобождении из вражеского плена статского советника Линевича, вы, поручик, награждаетесь орденом Святого Станислава с мечами.

Из генеральского кармана явилась вторая красная коробочка — побольше размером. Саша просто не верил собственным глазам: Дед Мороз в лице генерала Мещерякова проявлял чудеса щедрости! И уж вторая награда была встречена одобрительным гудением. Станислав с мечами хоть и невелик по статусу, да не нюхнувшему пороху его не иметь никогда!

— Поздравляю, поручик, — протянул руку генерал. — Да вы поставьте, поставьте коробки на тумбочку! Не пропадут, чай!

Палата вновь вздрогнула от хохота.

— А это вот, — принял Мещеряков у адъютанта увесистый пакет. — От одной дамы… В благодарность за спасение еще одного человека, — подмигнул он поручику. — Не орден, конечно, а жаль! Но, думаю, вам он будет к месту.

— Василий Никитович! — подал голос полковник Седых. — Вообще-то, у меня в госпитале строгий режим…

— А что такое? — сделал невинное лицо генерал. — Разве я чего-то нарушил, Иннокентий Порфирьевич?

— Знаю я ваши подарки от неизвестных дам… — махнул рукой врач. — Будто не слышно было, как этот «подарок» булькает!

— Да бросьте вы, полковник! Мы вот сейчас пойдем чревоугодничать, а имениннику что — постной кашей давиться? Он, думаю, и с товарищами поделится.

— Поступайте как знаете, — махнул рукой Седых, демонстративно отворачиваясь.

— Видите, Бежецкий: медицина дала добро. Ну, не буду вас отвлекать, господа офицеры, — лукаво оглядел больных генерал. — Сам был молодым — все понимаю… Пойдемте, господа!

Гости, сохраняя субординацию, покинули палату. В дверях задержался лишь полковник Грум-Гржимайло и, нахмурив брови, погрозил вконец засмущавшемуся Саше кулаком, пряча в густых усах усмешку. Как суровый, но справедливый отец, командир был рад за своего питомца…

Едва дождавшись, пока шаги стихнут, выздоравливающие окружили пунцового от смущения Александра. Даже капитан приковылял с костылем: не спеша тянуться перед начальством, он рад был поздравить младшего товарища.

— Это моветон, господа, — остановил он насмешников Рихтера и Сапунова, «штаб-близнецов», как звали их в палате — штабс-капитан артиллерии и драгунский штаб-ротмистр действительно весьма походили внешне: сейчас один прикалывал Станислава на грудь поручиковой пижамы, тогда как второй пытался привинтить «клюкву» куда-то на боковой карман. — Негоже так поступать с боевыми наградами — не цацки. Давайте лучше посмотрим, что прислала Сашеньке прекрасная дама…

В коробке обнаружились две объемистые бутыли «Шустовского» и множество съестного, при сытной, но весьма однообразной кормежке показавшегося офицерам истинными деликатесами.

— А дама-то знает, чем угодить! — пробубнил, откусывая от огромного бутерброда с консервированной лососиной, подпоручик Стебельков. — Право, господа — я не отказался бы заиметь подобную пассию! Поделитесь, поручик — где вам удалось познакомиться?

— Да так… — опустил голову Александр.

Он-то понимал, что ни о какой «даме» речи идти не может: вряд ли матушка бедняги фон Миндена способна была сейчас думать о чем-нибудь, кроме сына. Полковник Седых поведал Саше, что поручика в тяжелейшем состоянии отправили в Империю: риск риском, но из двух зол выбирают меньшее. Поврежденный позвоночник грозил навсегда оставить офицера недвижимым. А значит, подарок — дело рук самого генерала: как же ему иначе поблагодарить спасителя родного племянника?

«Думаю, что и к Станиславу моему, — погладил Бежецкий алую эмаль на золотистом крестике, — он руку приложил. Линевич, конечно, наоборот, гадостей всяких наплел про меня…»

— Помолчите, подпоручик, — оборвал Стебелькова проницательный капитан. — Вам таких дам, как Бежецкому, не видать. Статью не вышли. И вообще — прекратите закусывать, не выпив. Что за плебейские замашки?

— Это точно, — прогудел прапорщик, наливая в «рюмки» благородную жидкость. — Нос не дорос у тебя, Стебельков. Вот когда «стасика» с мечами отхватишь — тогда и будешь ерничать.

Настоящих рюмок, естественно, не нашлось, и в ход пошло все подходящее — от мензурок для лекарств до граненых стаканов. Рихтер с Сапуновым на полном серьезе даже предлагали «утку» — идеально чистая стеклянная посудина по назначению в ходячей палате никогда не использовалась, разве что в качестве пепельницы, но не встретили понимания. Александру как виновнику торжества досталась вазочка для цветов, объемом чуть более пивного бокала.

— Согласно традиции, — подмигнул капитан, ловко отцепляя орден от банта. — Смотрите, не проглотите от волнения.

Крест со скрещенными мечами булькнул в янтарную жидкость.

— А то весьма сложно выходит, знаете ли, — не преминул вставить Рихтер. — Разлапист-с!

Странное дело — Сапунов почему-то его не поддержал…

Саша, волнуясь, взял в руки наполненный на четверть «бокал» — дешевенькую безделицу какой-то провинциальной российской фабрички, кажущуюся ему сейчас драгоценным богемским хрусталем, и поднес к губам. Награда золотым паучком притаилась на дне, алая эмаль сквозь коньяк казалась темно-кровавой…

— Хоть тост скажите. — Глаза Хлебникова смотрели серьезно.

Поручик медленно поднялся на ноги, с бокалом в руке: крест тихонько звякнул о стекло, словно желая поддержать.

«Что же сказать? — бестолковыми воробьями метались мысли в Сашином мозгу. — За Государя Императора?.. К месту ли? За Отечество?.. Чересчур напыщенно…»

— За боевое братство, — медленно и четко выговорил он, решительно опрокинул в рот вазочку и выплюнул на ладонь сверкающий орден.

Хороший коньяк проворной змейкой скользнул по пищеводу, согрел желудок и теплой волной поднялся в голову.

— Хорошо сказал, — одобрительно пробасил прапорщик, наливая по второй. — Будет толк из парнишки, а, капитан?

— Правильно сказал, — капитан поднял мензурку. — За вас, поручик!..

Пирушкой визит генерала не закончился.

Едва подвыпившие (именно подвыпившие, а не пьяные — что такое для шестерых здоровых военных литр с небольшим коньяка?) офицеры успели убрать со стола и разблокировать палату — вынуть из дверных ручек вставленную туда ножку табурета, адъютант Мещерякова, сопя и отдуваясь, втащил еще один подарок. Портативный телевизор.

— Вот, Василий Никитович приказали, — вытер пот со лба поручик. — Чтобы героям не скучно было выздоравливать.