«Я наверняка попал пальцем в небо, — думал он, чувствуя себя совсем плохо: голова уже не кружилась, а раскалывалась от болезненной пульсации под черепом. — И Матвей Опанасович ничего общего со злодеем не имеет… На что я опираюсь в своих умозаключениях? На слова раненого фон Миндена? А может, он таким образом отводил подозрения от себя? Хотя признание в передаче секретных сведений какому-то прапорщику-технику — штука довольно серьезная. Да и не будет лгать человек, одним глазом заглядывающий в бездну… Прапорщик ссужал его деньгами? Почему бы и нет? Он человек холостой, живет скромно… Мог накопить достаточно крупную сумму, вот и ссужал поручика под процент… Нет, о проценте фон Минден не упоминал… Неужели я ошибся?»

— Матвей Опанасович, — выпалил он неожиданно для себя, пожирая глазами невозмутимое лицо прапорщика, — вы шпион?

— Шпион? — искренне удивился тот. — А как вы догадались?

— То есть… — поперхнулся от изумления Александр: он-то ждал горячей отповеди, заверений в своей честности, негодования… Вызова на дуэль, может быть, но не такого олимпийского спокойствия. — То есть вы не отрицаете?

— С чего бы? — удивился тот. — Да, я резидент британской разведки в Королевстве Афганистан.

«Этого не может быть. — Сашины мысли заметались, как испуганные зверьки. — Этого просто не может быть! Чтобы человек вот так просто взял да и признался? Неужели за время моего отсутствия что-то изменилось и Британия — уже не враг нам? Да я брежу!.. Или он шутит… Конечно, шутит! Сейчас рассмеется и скажет: „Да я разыграл вас, Саша! Никакой я не шпион!“ Вот сейчас…»

Но время шло, пауза затягивалась, а прапорщик вовсе не собирался опровергать свои слова и обращать все в шутку. Он положил грязную ветошь на верстак, внимательно изучил ладони и, поморщившись, ногтями вытащил из пальца металлическую занозу. Все это начинало действовать на нервы молодому человеку.

— Вы даже не запираетесь?

— А зачем? — последовал спокойный ответ. — Вы меня раскусили, я признаю вашу правоту. Чего вы хотите? Чтобы я упал вам в ноги и принялся умолять о прощении? Извольте.

Деревянко тут же повалился на колени перед опешившим офицером и надрывно заголосил, ломая руки:

— Пощадите меня, господин граф! Не выдавайте меня властям! Это страшный позор, и я готов искупить его своей кровью!..

Александр мог поклясться, что по щекам лицедействующего прапорщика бегут настоящие слезы!

— Прекратите паясничать! — с гадливостью отшатнулся он от Деревянко, но тот суетливо подполз к нему и уцепился за штанину.

— Христом-Богом прошу дать мне покаяться! Отпустите душу грешную на покаяние!

Саша сбросил его руку — ощущение было таким, что по одежде ползет скорпион.

— Зачем вы юродствуете, прапорщик? Или как вас там?

Мерзавец замер с опущенной головой, и когда заговорил, голос его звучал глухо:

— Вам, такому молодому и благополучному, меня не понять… Я устал. Устал жить двойной жизнью и предавать, предавать, предавать, — с каким-то внутренним надрывом сказал он. — Ни друзей, ни человека, которому я мог бы довериться. Увы, такова доля разведчика…

— Шпиона?

— Нет, разведчика, — покачал головой прапорщик. — Думаете, Россия не внедряет своих разведчиков в Соединенное Королевство и колонии? Еще как. Но их вы почему-то считаете героями, а меня — исчадием ада.

— Да не считаю я так… — Александру действительно было не по себе: совсем не так представлял он себе разоблачение шпиона — погоня, перестрелка, наконец, но не такой вот фарс.

— Я устал. Поверьте, я даже рад, что вы меня разоблачили, поручик. Если бы не вы, я бы, наверное, застрелился сам. Не верите? Я и сейчас, на ваших глазах, готов свести счеты с жизнью.

— Вы что, серьезно верите, что я дам вам в руки свой пистолет? — недоверчиво взглянул на него Бежецкий. — Вы в своем уме?

— Почему же ваш? Вон, возьмите в ящике мой, — пожал плечами поручик, кивнув при этом на высокий металлический шкафчик. — Ключ в замке.

Держа Деревянко, стоящего все в той же покорной позе, в поле зрения, Саша попятился к шкафчику. Ключ повернулся со второй попытки, и поручик сразу увидел ремень с кобурой, лежащий поверх аккуратно сложенной формы. Табельный «Токарев» лег в руку, как влитой. Техник содержал оружие в идеальном порядке, затвор отошел легко, и золотистый «масленок» скользнул в ствол.

«Ну что он, в конце концов, сделает с одним патроном? — подумал поручик, выщелкивая из рукояти магазин и опуская его в карман вместе с другим, вынутым из кармашка кобуры. — Будет прорываться мимо броневика с пулеметом? Абсурд. В конце концов — мне-то какая разница: будет он повешен по приговору трибунала как вражеский шпион или примет благородную смерть разоблаченного разведчика? Я что: нанимался помогать господам в лазоревых мундирах?»

— Вот, кладу на стол, — положил он оружие среди непонятных деталей и вынул из кобуры свой «люггер». — Предупреждаю: одно лишнее движение — и я стреляю!

— Какое движение, — горько улыбнулся Деревянко. — Разве что это… — он поднес руку, сложенную «пистолетом» к виску. — Пафф!..

— В любом случае, я вас предупредил.

Прапорщик поднялся, отряхнул колени, и без того черные от технической грязи, и подошел к верстаку.

— Может быть, вы выйдете на минутку, — нерешительно пробормотал он, не прикасаясь к оружию. — Интимное дело ведь, что ни говори… Куда я денусь? Туда только, — указал он пальцем в потолок.

— А не туда? — указал пальцем в пол Александр. — Или вы непременно в рай надеетесь попасть?

— Ну, это спорный вопрос… Так мне прямо при вас мозги выпускать?

— Ладно. — Поручик отвернулся. — Я выйду. Но буду недалеко и в случае чего…

— Я вас не задержу. — Прапорщик осторожно, будто ядовитую гадину, взял пистолет.

Бежецкий вышел, а вслед ему донеслось:

— Вы настоящий человек, Александр Павлович…

«И что я буду объяснять Кавелину, — думал Саша, покачиваясь с пятки на носок перед какой-то механической громадиной, больше всего похожей на поставленный на попа автомобильный двигатель размером с сам автомобиль. — Мол, довел человека до самоубийства. А по какой причине? Может быть, надо было заставить его признание написать?.. Полноте! — оборвал он сам себя. — Кому и чего я должен объяснять? Что какой-то прапорщик выстрелил себе в висок?»

Роковой выстрел запаздывал.

«Может, действительно решил признание написать? Облегчить, так сказать, душу напоследок…»

Время шло, но ничего не происходило. В мастерских царила тишина, лишь где-то далеко-далеко мерно капала вода из неплотно прикрытого крана — в здешних местах едва ли не преступление. Поручик начал терять терпение.

«Ну что он тянет? Струсил в последний момент?»

В мозгу всплыли его собственные метания в тот момент, когда он, тогдашний блестящий гвардеец и неудачливый любовник, решил свести счеты с жизнью. И он решил не торопить прапорщика: что ни говори, а такое решение любой принимает лишь раз в жизни и, чтобы довести дело до конца, нужно немалое мужество…

Он присел на ящик с какой-то технической белибердой, выбрав при этом наименее масляный, и положил раскалывающуюся голову на ладони. Больше всего он сейчас хотел бы оказаться в чистой постели, и чтобы никуда-никуда не нужно было спешить…

— Просыпайтесь, поручик, — услышал он над собой.

Бежецкий с трудом поднял тяжелую голову, усилием воли сфокусировал взгляд на расплывчатой человеческой фигуре с белым пятном вместо лица.

— Вы передумали…

Рука вяло скользнула по пустой кобуре, и это совсем не удивило Сашу. Его вообще ничего уже не удивляло.

— Э-э! Погодите падать в обморок! — удержал его за плечо Деревянко. — Что же это вы совсем расклеились, милый мой охотник на шпионов? Нас, негодяев, нужно брать бодро, молодецки, с огоньком в глазах! Вы что, фильмов Нахалкова не смотрели? По крышам за нами побегать, по канализационным трубам полазать… А вы? Даже не интересно. Пришли, предъявили обвинение… Оружие в руки дали.