— Слышь, Максимов, — тронул его за плечо ефрейтор Скоробогатов, сосед по койке. — Зачем вызывали-то?

Тот не ответил, лишь свернулся калачиком, спрятав ладони под мышки и подогнув колени: его почему-то знобило.

— Отстань ты от него, Скорик! — добродушно пробасил со своей койки старшина Ляхов. — Видишь, нездоровится человеку?

Старшина был негласным лидером палаты: и из-за возраста (служил сверхсрочную), и из-за авторитета, выражавшегося в огромных кулаках — дыньках. Последним «аргументом» он, правда, пользовался лишь раз, когда из тумбочки тихони Орехова пропали остатки посылки, полученной из дома: сгущенка, печенье, конфеты. Бледный, похожий на тень парнишка, ковыляющий с «аппаратом Елизарова» на плохо срастающейся ноге, оказался не жадным и сразу поделился гостинцами с товарищами по палате, но справедливый «Лях», отделив треть, велел остальное «жрать самому», поскольку «тощий как вобла». И разделил эту треть поровну, между всеми ребятами. Но наутро тумбочка опустела. Уличен был один из выздоравливающих — чернявый пронырливый молдаванин Слива, отпиравшийся даже тогда, когда при обыске часть стыренного была обнаружена у него под матрасом. Припадая на короткую ногу (старшина тоже потаскал в свое время конструкцию из сверкающих стальных прутьев и трубок, но она ему мало помогла), Ляхов увел «качающего права» Сливу в процедурную. Что там происходило, так и осталось тайной — дело было поздно вечером, дежурная сестра, заперев дверь блока, отправилась куда-то по своим молодым делам, а звуков в палату не доносилось никаких. Но вернулся Слива притихшим. И пропал пару дней спустя бесследно. Поговаривали, что покаялся перед завотделением в злостной симуляции и был выписан в часть.

— Нездоровится так нездоровится, — пожал плечами Скоробогатов, перебираясь к игравшим в шахматы Гуссейнову и Михайлову — местным интеллектуалам — поболеть, неважно за кого.

А Вадим все никак не мог отделаться от чувства, будто его только что разъяли на составные части, каждую изучили чуть не на просвет и аккуратно собрали заново. Забыв поставить на место лишь одну деталь — незаметную, но чуть ли не самую важную…

— Отметьте, пожалуйста, — негромкий голос незнакомца в штатском навевал сон, — на этом плане, где вы находились… Отлично… А где находились нападающие на вас?.. Чудесно… Сколько их, кстати, было?.. Не помните? А вы постарайтесь…

И Максимов, словно находясь под гипнозом, вспоминал, помечал на карте, рисовал планы… Поднатужившись, он довольно похоже изобразил эмблемы, красовавшиеся на воротнике Бежецкого-оборотня, автомат, который видел у него в руках. Вспоминалось легко, черные, бездонные глаза собеседника словно вынимали душу, заставляя беспрекословно слушаться его команд, поданных негромким бесцветным голосом… Паренек даже представить себе не мог, сколько информации скрывается в его мозгу.

А человек в штатском внимательно слушал, записывал, прятал после тщательного изучения в папку все изображенное Вадиком, пару раз сменил кассету в маленьком, никогда ранее не виденном Максимовым магнитофоне.

— Я вам советую, — так же негромко сказал он юноше после двухчасовой беседы. — Никогда и никому не рассказывать обо всем, что только что мне поведали. Даже о службе в ДРА. Подпишите, пожалуйста, вот здесь…

Из бездонной папки явился и лег на стол перед Вадиком серый лист бумаги с аккуратно набранным на пишущей машинке текстом.

«Я, нижеподписавшийся… Обязуюсь никому не разглашать только что изложенное…»

— Что это? — оторвался он от чтения.

— Подписка о неразглашении, — улыбнулся одними губами «собеседник». — Пока — на десять лет.

— Десять лет?!!

— Вот именно. И надеюсь, что если вы не желаете провести эти десять лет за решеткой, то будете следовать моему совету. Неукоснительно. Подписывайте.

Паренек повиновался, чувствуя, как дрожит в пальцах шариковая ручка. Он понял, что беседовал сейчас с ним вовсе не очередной врач, как показалось вначале. От невыразительной фигуры напротив веяло таким холодом, что стыли пальцы так и не разработавшейся до конца руки…

— Видите, майор, — все сходится…

Два человека в офицерских бушлатах и глубоко надвинутых шапках стояли на краю площадки, продуваемой насквозь ледяным ветром. Немногочисленные солдаты (десантников на заставе давно сменил мотострелковый взвод), нахохлившись, как воробьи зимой, сидели плечом к плечу у крошечного костерка, бросая на «гостей» взгляды искоса. Их командир, лейтенант, было предложил свою помощь прилетевшим из самого Кабула «чинам», но ее вежливо и непреклонно отвергли.

В сопровождении своих «телохранителей» — явных спецназовцев — «пришельцы» облазили весь склон и кишлак под горой, заглядывали зачем-то в пещерку — скорее даже нишу, зияющую в скале чуть ниже заставы. Лейтенанту было стыдно за это особенно: солдаты превратили короткий ход, оканчивающийся тупиком, в отхожее место. А проверяющие — кем еще могла быть столь представительная делегация — все тщательно фотографировали, зарисовывали и даже снимали компактной кинокамерой.

«Придется, понимаешь, — печально думал лейтенант Зайцев, прихлебывая из алюминиевой кружки кипяток, чуть-чуть сдобренный бледной заваркой, — отписываться потом. Скажут: „Развел, Зайцев, антисанитарию в расположении! На очко решил взвод усадить?“ А что делать-то? Сортир отдельный сооружать, как предписано правилами? Кто их писал, эти правила? И где, главное? Да в этих скалах яму выкопать — грузовик пластита нужен! Курам на смех… И чем, спрашивается, тот закуток под горой хуже?..»

Но лейтенант отлично знал, что виноват ты — не виноват, а будет так, как решит начальство. Виноватыми у нас, как известно, назначают. Так уж издавна повелось на Руси.

— Что вы собираетесь предпринять? — тем временем совещались меж собой проверяющие.

— Ума не приложу. Ход перекрыт завалом скальной породы. Помните, что показывал тот лейтенант, десантник?

— Ну да, завал в результате подрыва самодельного взрывного устройства.

— Растяжка?

— Вполне может быть — осыпь свежая. Если судить по не успевшей окислиться поверхности сколов, — счел нужным уточнить «эксперт». — Я не имею геологических данных по данной местности, но обвал в результате взрыва гранаты вполне вероятен.

— Самое интересное, что слова рядового Максимова подтверждаются.

— Каким образом?

— В кишлаке обнаружен зиндан. Вернее, его остатки. Естественного скорее всего происхождения пещера обрушилась от фугасного взрыва. Только, по словам Максимова, он видел этот зиндан вполне функционирующим, а там обвал произошёл несколько лет назад. Должно быть, после зачистки кишлака в результате этого, — названный «майором» (никаких знаков различия на бушлате не было) указал рукой на остовы сгоревших «наливняков», — инцидента.

— Почему же он не отражен в отчете?

— Не нашли, скорее всего, — развел майор руками. — Бой здесь был жаркий: мятежники стояли насмерть буквально за каждый дом, поэтому «двухсотых» и «трехсотых» с нашей стороны было более полусотни. А уж «зеленых»…[15]

— А местных?

— Никто не считал, — пожал плечами «майор». — По кишлаку работала авиация, потом подключилась артиллерия… Могу сказать, что выжило немного. Зиндан расположен в стороне от кишлака, его разрушило прямым попаданием — под завалами обнаружено несколько мумифицированных трупов.

— Наши?

— Кто же еще? Вероятно, несколько дел по пропавшим без вести теперь можно будет закрыть. Тела вполне поддаются опознанию — климат здешний способствует. Конечно, родных пропавших это не обрадует…

— Война, — пожал плечами второй собеседник, явно старший по званию.

— А разве не исполнение интернационального долга?

— Бросьте ерничать, Каблуков! Вы отлично знаете ответ сами.

— Дальнейшие действия? — Тон «майора» стал деловым.

— Во-первых, снимаем заставу — ей тут делать совершенно нечего. Во-вторых, надо бы попробовать вскрыть завал…