— А ЧТО ты предлагаешь? — косо усмехнулся вельможа, глядя, как подруга растерянно оттирает с пальцев землю и травяной сок.

— Давай поборемся еще чуть-чуть, — подняла она на него синие серьезные глаза. — Узнаем, где находится твой кахоли. Подумаем, что можно сделать. Вдруг придумаем? Ты уже один раз выбился из общего правила игры. Возможно, в нее не заложена вероятность подобного. Что, если то, что является абсолютным законом для остальных игроков, на тебя не распространяется?

Дворянин задумался, развернулся и медленно побрел к городу.

— Ладно, — вздохнул он, когда девушка уже успела прийти к выводу, что убедить друга ей не удалось, и огорчиться. — Пошли с Вантазием побеседуем. Посмотрим, что он может сообщить.

Волшебница подняла голову и с облегчением посмотрела на удалявшуюся спину. Улыбнулась, вытерла дорожки слез, пока товарищ их не заметил, поднялась с земли и побежала следом.

— Я начну с самого начала, — ученый удобней устроился на траве и бросил взгляд на обхватывавший запястье браслет. — Расскажу всю историю. Так проще.

В Ульме к путникам до сих пор относились с подозрением. Местные жители роптали на отпустившую их стражу и старались обходить стороной. Так что из города пришлось уйти и остановиться чуть поодаль.

— Знаете, это было так давно… — Макела Вантазий, окончательно освоившийся с современной речью, собирался с мыслями. — Когда я был молодым… Нас было пятеро. Просто самые обычные мальчишки, на вас похожие, — ученый кивнул на слушавших его Ральдерика с Гудроном. — Они четверо были и умны, и талантливы, и сильны. И знали это. А еще был я. Глупый. Один мог сделать что угодно. Рисовал, вырезал из дерева, лепил из глины… Да чего только он не умел. Второй пас овец и играл на дудке. Красиво. Очень красиво играл. Слушать было одно удовольствие. Третий гордился тем, что мог попасть стрелой в любую мишень. Побеждал на турнирах, мечтал вступить в особый отряд лучников. Уже не помню, как тот назывался. «Шмели» или что-то такое. Четвертый любил лес. Его собаку боялись все в округе, называли монстром. Он только смеялся. Сильный был и ловкий. А я любил выпить. Больше ни на что не был способен, ни к чему не стремился. Смотрел на них и восхищался. И вот начались все эти события. Падеж скота, эпидемия, саранча. Ужас, что творилось. Такой год… Понимаете, кометы в небе, засуха. Одно за другим. Казалось, Конец Света близок. Все эти знамения… Все были в этом уверены. Никто не сомневался, что мир идет к своему завершению. А мы… Думали, что умнее и сильнее всех. Считали, что можем это остановить. Мнили себя героями.

— Я знаю! Я нашел! — радостный Дудочник ворвался однажды в комнату, где сидели остальные.

— Да? — Художник оторвался от своей новой поделки. Деревянная лошадка уже почти была готова.

— Сидел на холме и думал, — принялся объяснять пришедший, активно жестикулируя, предварительно скинув котомку с плеча на лавку. — Всё просто!

— Да говори уже, — зевнул сидевший на подоконнике Охотник, потягиваясь всем телом. Огромная черная собака, услышав голос хозяина, завозилась на полу и приподняла одно ухо.

— Ты тоже послушай, — взволнованный музыкант отобрал у друга бутылку бражки.

— Отдай! — запротестовал тот. — Я и так всё слышу. Не смей! Не смей выливать! Ты что?!

— Мне нужно, чтоб голова твоя была совершенно ясна, — Дудочник, перегнувшись через ноги лениво наблюдавшего за происходившим рыжеволосого юноши, решительно выплескивал содержимое сосуда за окно. — Это важно.

— Ты хоть представляешь, что ты сделал?! — взбеленился потративший на выпивку последние деньги.

— Не надо его бить! — на плечо возмущенного и рвавшегося мстить Бражника легла рука в перчатке. Лучник, не напрягаясь, удержал товарища на месте.

— Знаете, — задумчиво протянул Художник, ставя резного, взвившегося на дыбы коня на стол и смахивая опилки на пол. — Я вот думаю научиться работать с металлом. Буду что-нибудь ковать. Как считаете, стоит?

— Это сейчас не имеет значения! — пастух осторожно обошел валявшуюся у окна псину и поставил пустую бутылку на стол. — Я знаю, как спасти мир! Но мне нужна ваша помощь.

— Это тебе овцы подсказали? — Охотник фыркнул и тряхнул рыжими вихрами, сгоняя сон.

Дудочник обиженно засопел и бросил на довольного собой собаковода сердитый взгляд.

— Или лучше попробовать не ковку, а литье? — бормотал творец, незаметно для самого себя выцарапывая резцом по краю столешницы какой-то орнамент. — Сделаю нам всем по одинаковому браслету. Скажите, вы бы носили одинаковые браслеты?

— Мы слушаем, — Лучник с укором взглянул на не воспринимавших музыканта всерьез товарищей. — Говори свой план.

— Деталей я не помню, — продолжал Макела Вантазий. — Мы тогда придумали ритуал, который должен был остановить все эти пугающие события. Небольшое жертвоприношение: овец у нас было много. Всё просто, логично и, как мы надеялись, действенно. Почти не сомневались, что добьемся успеха. Но что-то пошло не так. Результат оказался неожиданным, эта штука вышла из-под контроля. Так странно. Никто из нас магом не был, однако получилось что-то пугающее. Оно вихрилось, било молниями, гудело и вертелось воронкой. Я испугался. Остальные — нет. Поэтому я выжил, а они попытались справиться и уничтожить… это. Что они могли сделать? Мне до сих пор не понятно, как нам, людям чуждым волшебства, удалось создать нечто явно магическое. Все четверо погибли. Знаете, ничто не усиливает творение больше, чем жизнь создателя. Души величайших людей, могущественнейших магов — ерунда по сравнению с ней. Пожрав своего родителя «дитя» обретает огромную мощь. Здесь произошло то же самое. То, что получилось у нас в начале, было достаточно небольшим и, полагаю, слабым. Оно бы разрушилось само через некоторое время. Если бы они не побежали его усмирять. Нельзя было подходить к этой штуке. По крайней мере, никому из нас пятерых. И вот четверо сгинули. Как разрослась та воронка… Вы бы видели. Я сидел на полу, вжавшись в стену, и с ужасом смотрел на то, как она раскручивается всё сильней и быстрей. Молнии бьют чаще. Черно-зеленые клубы дыма, из которого та состояла… Что случилось потом, я не знаю. Когда очнулся, уже ничего не было. Еще выжили собака и одна из овец, которую мы не успели зарезать на алтаре. Следующие несколько недель помню смутно. Я находился на грани безумия. Оно и не мудрено. Потом бросил пить. Еще через некоторое время заметил, что перестал болеть. Раны на мне заживали с нечеловеческой скоростью, а нанести их стало гораздо трудней. Цваза, собаку, я решил оставить себе: он очень тяжело переживал гибель хозяина. С ним творилось то же самое. Я не знаю, что нужно было сделать, чтоб пробить его шкуру. Однажды он сорвался в ущелье, разбился вдребезги. С такими травмами не живут — ни одной целой кости, голова всмятку, вся земля в крови и кишках… Через два дня он уже был как новенький, будто ничего и не произошло. Не животное, а демон какой-то стал. Хотя… я не лучше. Мы с ним оба присутствовали при ритуале, оба получили его «дары». Овца, наверное, тоже. Но она практически сразу сбежала, и мне не известна ее дальнейшая судьба.

— Бессмертие? — задумчиво пробормотала Эрлада, ковыряя землю каблуком.

— Именно, — подтвердил ученый. — И не только. Через несколько лет я столкнулся с необходимостью уехать из родного города: я не старел. Пришлось бежать прежде, чем остальные обратили на это внимание. Мне потом часто приходилось менять место жительства. Время на меня практически не действовало.

— Собака бы не погибла? — шептала Филара, глотая слезы. — С ней через день бы уже всё было в порядке? Ветеринар был не нужен? И в этот проклятый город… тоже… ехать…

— Что такое? — встревожился Макела Вантазий, глядя на рыдавшую, уткнувшись в колени, девушку.

— Рассказывайте дальше, — мрачно попросил Ральдерик.

— Конец Света не наступил, — продолжил гений науки. — Это было… даже обидно в какой-то степени. Так глупо… Мы были такими дураками. Пытались спасти мир от несуществующей угрозы, старались, гордились собой, думали о своей великой цели. Теперь, спустя столько времени, мне горько и смешно это вспоминать. Наивные дети…