Тем временем Афина громко прочистила горло. Все неохотно оторвались от своих занятий и посмотрели на нее.

— В зале присутствуют все делегаты? — спросила она.

— Аполлона нет, — отозвалась Артемида.

— Кто-либо может предоставить сведения, относящиеся к его отсутствию? — вопросила Афина.

— Прошлой ночью он был в клубе, — сообщил Дионис. — Выпил бутылок шесть моего вина и заснул под стойкой бара. Там я его и видел в последний раз. Сомневаюсь, что он сможет почтить нас сегодня своим присутствием.

Артемида не стала ничего добавлять к этим словам.

— Что ж, ситуация вполне типичная, — констатировала Афина. — Лишь вчера я уведомила его, что цель нашего сегодняшнего собрания связана с распространением крайне важной информации. Возможно, нам следует перенести…

Ее голос тут же потонул во всеобщем недовольном ропоте — особенно громко возмущался Гермес, который знал, что именно на него будет возложена задача подыскать другой приемлемый для всех день.

— Что ж, так и быть, проведем собрание без него, — проговорила Афина. — Гермес, ты сможешь обеспечить передачу всех ключевых положений доклада нашему отсутствующему родственнику?

— Сделаем, — кивнул Гермес.

— Превосходно. Итак, приступим. Я обращаюсь ко всем присутствующим здесь божествам с предложением рассмотреть диаграмму, изображенную на первом листе представленного вам документа под названием «О необходимости повысить степень могущества истинных богов и богинь, иначе именуемых Олимпийцами, с дополнительными предложениями относительно реализации упорядоченных решений на основе религии и в рамках существующего глобального контекста диверсифицированного политеизма»…

Артемида терпеть не могла, когда обстоятельства вынуждали ее признать правоту Аполлона.

Когда Аполлон убедился в том, что все боги ушли на устроенное Афиной собрание — а подобные сборища всегда продолжались по нескольку часов, — он вышел из своей комнаты, которую все это время беспокойно мерил шагами, и направился к двери, ведущей на третий этаж. Артемида сама во всем виновата — она напросилась на это. Если бы не ее вмешательство и не глупая сцена, которую она разыграла в то злополучное утро, Аполлон сейчас просто завалился бы в кровать и как следует проспался бы — вернее, все вообще пошло бы по-другому, и у него теперь вовсе не было бы этого жуткого похмелья. Теперь же Артемиде, да и не только ей, придется отвечать за последствия ее неразумного поведения.

Пройдя по коридору, Аполлон остановился в самом его конце, у двери, которая вела наверх. Вот уже много лет эту дверь никто не открывал — ни с той стороны, ни с этой. Аполлон постарался убедить себя, что то ощущение озноба, которое появилось у него в животе, не является страхом, и открыл дверь. Ручка подалась не сразу, но дверь не была заперта. Он толкнул ее, и она с неприятным скрипом открылась. Глазам Аполлона предстала полутемная лестница, вся затянутая паутиной и покрытая окаменевшей грязью. На ступеньке, расположенной примерно на уровне глаз Аполлона, сидела жирная крыса и внимательно за ним наблюдала, а чуть выше нее на стене совокуплялась парочка гигантских тараканов. Это напомнило Аполлону о том состоянии, в котором находилась остальная часть дома до появления Элис… Отбросив эту мысль, он вошел и закрыл за собой дверь. Помещение погрузилось в почти непроницаемую тьму. Впрочем, сверху лестницы проникал тусклый свет. Аполлон двинулся навстречу этому свету, и с каждым шагом, приближавшим его к запретному третьему этажу, ступеньки издавали все более громкий стон.

Поднявшись наверх, он очутился на лестничной площадке из грубых досок и увидел маленькое окошко и еще одну невзрачную некрашеную дверь, ведущую неизвестно куда. Перед дверью, на стуле, таком же непритязательном, как и все здесь, сидела богиня, которую Аполлон не видел очень давно: это была его мачеха Гера, сестра и жена Зевса.

Они, не моргая, смотрели друг другу в глаза. Насколько было известно Аполлону, Гера неподвижно просидела здесь более двадцати лет — ну разве что гладила павлинов, которые лежали на полу у ее ног. У нее были волосы цвета самой темной ночи, спина, прямая, как лезвие гильотины, и лицо, при виде которого душа проваливалась глубоко под землю. Если Гера и была немного удивлена тому, что к ней впервые за двадцать лет кто-то пришел, она не снизошла до того, чтобы выказать это.

— Гера, — проговорил Аполлон, — не могу сказать, что рад тебя видеть.

Гера не пошевелилась. Ее губы по-прежнему были плотно сжаты.

— Предлагаю не тратить время на светскую беседу, — продолжил Аполлон.

— Я бы предпочла вообще не тратить время на беседу, — ответила Гера, — но, как я вижу, ты не оставляешь мне выбора.

— У меня есть сведения, — сообщил Аполлон. — Сведения, которые, возможно, тебя…

— Короче, — прервала его мачеха.

Аполлон проглотил неприятный комок в горле и сказал:.

— Ну так вот, в доме назревает заговор против тебя.

— Поразительно, — ответила Гера, — а я всегда считала себя всеми любимой богиней..

— В настоящее время, — продолжал Аполлон, — заговорщики собрались в гостиной, чтобы обсудить свои черные замыслы на твой счет.

Ему отчаянно хотелось сгустить краски — например, использовать более мрачное слово, чем «гостиная», но слово «зал» было еще хуже, а других синонимов он так и не подобрал.

— И что с того? — произнесла Гера, все так же глядя ему в глаза.

Аполлон опустил взгляд на павлинов, которых его слова уж точно ничуть не заинтересовали: они, не обращая на него никакого внимания, стали клювами толкать друг другу комок твердой грязи. Он вновь поднял глаза на мачеху и сказал:

— Они задумали погубить тебя.

Гера пожала плечами:

— У них ничего не выйдет. Это все, что ты можешь сказать? Если так, можешь идти.

— И Зевса.

— Что-что?

На бесстрастном лице Геры впервые отразилось какое-то подобие интереса.

— Они собираются убить не только тебя, но и Зевса.

— Они не посмеют сделать это, — произнесла Гера, но голос ее прозвучал немного нервно.

— И почему же? — спросил Аполлон. — Ведь как Зевс получил свою должность? Он убил своего отца. И его отец убил своего отца…

— Зевс сильнее, чем тебе кажется, — заявила Гера. — Он еще не готов умереть.

— У тебя встревоженный вид, — заметил Аполлон.

— Я спокойна.

— А мне кажется, что нет.

— Я спокойна.

Аполлон стал ждать. Гера устремила безжизненные глаза на лестницу. Аполлон молчал.

— Откуда мне знать, что ты говоришь правду? — спросила Гера.

— А зачем мне лгать?

— А зачем тебе говорить мне правду?

Аполлон задумался.

— Может быть, я пытаюсь макнуть своих братьев и сестер лицом в дерьмо, — наконец сказал он.

Теперь задумалась Гера.

— Что ж, признаю — это в твоем стиле, — произнесла она.

Но развивать свою мысль Гера не стала. Она по-прежнему сидела на своем стуле, не шевелясь.

— Если ты думаешь, — сказал Аполлон, — что я задумал отвлечь тебя, чтобы убить Зевса самому…

Гера невольно дернула бровью, и Аполлон понял, что его догадка верна.

— Так вот, можешь не тревожиться — это не так. Клянусь.

Гера была неподвижна.

— Клянусь Стикс, — добавил Аполлон.

Гера по-прежнему не шевелилась.

— Ладно, клянусь Стикс, что я пришел сюда не для того, чтобы убить Зевса или причинить ему вред. Довольна?

Гера встала. Лишь ее павлины знали, когда она покидала свой стул в последний раз. Тем не менее это вышло у нее довольно удачно — по крайней мере, суставы не трещали и не щелкали.

— Подожди здесь, — сказала она. — Охраняй его. И еще, Аполлон…

— Да?

— Если ты хоть немного любишь его, если в твоем крошечном сердце осталось хоть немного преданности ему, ты не откроешь эту дверь.

— Можешь не волноваться на этот счет, — заверил мачеху Аполлон. — Я не хочу видеть его в таком состоянии.

Гера тут же отвесила ему пощечину.

— Это за неуважение к отцу, — пояснила она.