Сокровища, которые теперь принадлежали Александру, были в буквальном смысле несметными — он точно не знал, сколько их, но точно знал, на что их надо потратить — на восстановление храма, например. Храмы разрушать нельзя, какому бы богу они ни посвящались. Так поступают только варвары. А он — не варвар, он уважает религию и веру других народов, тем более что этот народ стал теперь его. Александр принес вавилонским богам положенные жертвы и отстоял службу по обычаям, подсказанным ему жрецами-магами. Это было приятно вавилонцам и произвело на них впечатление.

Из огромных запасов сокровищницы царь щедро вознаградил своих солдат и наемников — они получили дополнительную плату за два месяца вперед. Не ограниченные в средствах «орлы» активно предались удовольствиям, которые щедро предлагал им город-женщина.

Александру нравилось быть щедрым всегда, — даже когда он сам сидел на мели, он тратил последнее на друзей. Не зря мать упрекала: «Что ты носишься со своими друзьями! Нет у царя друзей!» Она, конечно, права. Но прав и Платон, утверждавший, что надо делать добро друзьям, если хочешь их любви. Однако главной причиной его поведения была природная щедрость. Несмотря на то что Александр вырос в достатке, его воспитателю Леониду удалось привить ему спокойное отношение к роскоши. Она его радовала, но не была жизненно важной, он охотно делился и не был от нее зависим.

Целый месяц провел Александр в Вавилоне, давая возможность армии «отдохнуть» в многочисленных питейных и увеселительных заведениях города. В роскошном шестисоткомнатном дворце, где поселился Александр, нашлось местечко и для Таис, так что не надо было выдумывать сложные способы встречаться. (Ах, как она любила, когда было просто!)

Как-то в ранних зимних сумерках царь повел Таис в сокровищницу. Пока отворяли многочисленные замки, Александр рассматривал свою спутницу. Таис стояла, закутавшись в шерстяной плащ, и поглаживала рукой его меховую опушку. Серые ясные глаза смотрели спокойно, почти скучающе, как бы говоря: «Ну-ну, чем ты собираешься меня удивить…»

Александр шел и зажигал факелы на стенах и колоннах большого помещения, уставленного огромными сундуками. Таис усмехнулась про себя: картина напоминала ей сказку или дешевые приключенческие романы про разбойников, попавших в волшебную пещеру, наполненную златом и драгоценными камнями. Александр обернулся к ней:

— Мы с тобой как пираты, ограбившие купеческий корабль, да?

Таис уже перестала поражаться совпадению их мыслей. Александр рассмеялся: «Это все мое-е-е!» Он раскрыл золотой ларь с женскими украшениями, присмотренный заранее. «Выбери на свой вкус. Я не знаю, что здесь достойно твоей красоты». В свете факелов ее глаза таинственно блестели, а белое нежное лицо, обрамленное черными, зачесанными на прямой пробор волосами, казалось алебастровым.

— Ах, красота… У меня масса недостатков, — наконец проговорила Таис недовольно.

— Каких? — живо переспросил Александр.

Таис напрягла лоб, обежала себя, насколько возможно, взглядом и… вспомнила:

— Бедра узкие, ты сам говорил.

— Не перевирай, я сказал, что рожать легче с широкими бедрами, такими, как у беотийских крестьянок, только и всего, — восстановил истину Александр.

Таис стала искать новые аргументы.

— Рот большой? — неуверенно проговорила она.

— Самый раз, — покачал головой Александр и подозрительно сощурился.

— Попа слишком круглая? — шепотом спросила она.

Александр даже не соизволил ответить, бросив на нее такой взгляд, будто оскорбили лично его. Таис приуныла на миг, но потом ее лицо просияло.

— У меня морщина между бровями… иногда бывает, — поправилась она объективности ради.

— Это моя самая любимая морщина на свете. Если бы ее не бывало, я был бы собой очень недоволен, — ответил Александр.

Таис не поняла его и стала соображать, какое это имеет отношение «к быкам Ификла».

— Я часто бываю хмурой? Или щурюсь от солнца?

— Холодно, холодно, — усмехался Александр.

Таис нахмурилась, пытаясь экспериментальным путем прийти к ответу.

— Плачу много?

— Теплей…

— А! — догадалась она наконец и рассмеялась.

— Что ты хочешь: жемчугов к зубам или рубинов к устам?

Они копались в драгоценностях, обсуждая ту или иную находку, подбирая пары, как будто искали подходящие нитки для вышивания или запасные пуговицы взамен утерянным. Александр приложил колье к ее шее, но оно выскользнуло из рук и упало за шиворот, ко всеобщему оживлению. Таис погрозила ему пальцем и навесила длинную дамскую серьгу с сапфирами на его серьгу, пару от которой носил Гефестион.

— Теперь ты, как я, — сказала Таис, намекая на свои сапфировые серьги, подарок Леонида, которые она не снимала. Украшая друг друга побрякушками, они совсем развеселились.

— Я знаю, что я сделаю, — серьезным тоном сказал обвешанный изумрудами Александр.

— Ты смешной…

— Я сам придумаю украшение, нарисую и закажу сделать. — Его глаза загорелись. — К твоим глазам что-то… непрозрачное с прозрачным, что-нибудь эдакое.

Таис заливалась смехом, надевая ему на палец пятое кольцо.

— Как ты думаешь, это будет смотреться — непрозрачное с прозрачным? Или что-нибудь совсем пестрое?

Таис прыснула с новой силой и схватилась за живот — проглотила смешинку:

— Ты такой смешной…

Александр, сидевший на краю сундука, притянул ее к себе и обнял за бедра, с которых было снято обвинение в узости, за круглую попу и прижался к тем частям тела, которые Таис даже не бралась критиковать.

— Ну, что ты смеешься? — спросил он игриво и нежно.

— Ты же всегда хотел, чтобы я смеялась, а не плакала. — Она сняла диадему с его головы и пригладила волосы. — Мне непонятен подозрительный блеск в твоих глазах, мне не правятся твои мысли, — кокетливо лепетала она сквозь смех и целовала его в горячий лоб и шелковые волосы.

— Неужели не нравятся…

— Стены здесь какие-то голые. Не то что в Египте. — Таис рассеянно повела глазами по сторонам.

— Я прикажу расписать анубисами. Не уходи от темы.

— Какой темы? — подняла она брови самым невинным образом. — Мужчина, о чем вы? — А потом прибавила несколько сумбурно и совсем другим тоном: — Если бы ты знал, какая это радость для меня, что тебе со мной хорошо, какое счастье мне это дает.

Александр поднял глаза и замер на миг, раздумывая, стоит ли опустить ее на землю каким-нибудь ехидным комментарием или расплакаться с нею вместе. За этот миг у него в голове пронеслись десятки вариантов всевозможных ответов как «за», так и «против». Но и Таис знала его достаточно, чтобы понять, о чем он думает. Все кончилось обоюдным счастливым смехом, сопровождавшим их смешные действия в смешной обстановке — сундуков, набитых сокровищами, — оказавшихся не самым удобным местом для занятия любовью, но зато одним из самых веселых.

Стоя на башне, Александр окидывал взглядом рельеф зубчатых стен, черневших на фоне оранжевого закатного неба, всматривался в совершенно плоскую, голую равнину вокруг Вавилона, в шумный город под своими ногами. На улицах копошилась толпа, похожая на цветник: оранжевые, лимонные, малиновые одежды, тюрбаны, под ними лица, потрясающе интересные, характерные. На крышах города шла другая, непохожая жизнь, может быть, еще более типичная, чем на базарах и улицах. Какие строения, нагромождения, переплетения, своеобразие и многообразие красок! Глубокие, как колодцы, переулки казались наполненными тайнами, неожиданными видениями. На перекрестках стояли разукрашенные лавки с украшениями, благовониями, пестрыми тканями, медными кувшинами, подсвечниками, подносами.

Его впечатлял размах, монументальность и красота архитектуры. Круг увлечений царя не ограничивался поэзией, философией и театром; в равной степени его интересовали и технические достижения. Он считал, что жизнь должна быть не только наполнена красотой и духовным содержанием, но всевозможными удобствами, комфортом — должна быть благоустроенной. Поэтому инженеры-механики и строители были у него в таком же почете, как и люди искусства, ибо в его глазах все они являлись созидателями-творцами.