— Ну, конечно, он был счастлив, только стяжая воинскую славу, — иронично ответила Таис.

— А когда он вообще был счастлив? — очень к месту спросил Клит.

— Когда любил Патрокла, — уверенно ответил Неарх.

— Значит, счастье — в любви, — тут же нашлась Таис. — Но кому же мы отдадим предпочтение в качестве жены Ахилла? Все они с далеко небезупречным прошлым. Медею не любишь ты, — Таис кивнула Александру, — а Елену — я.

— Почему? Может, Елена тоже была жертвой, как и Медея, — возразил Александр.

— Несомненно. Жертвой обмана, обстоятельств, своей красоты, мужского вожделения. Еще вопрос, так ли мечтал Менелай вернуть себе стареющую жену или грекам просто хотелось разграбить богатую Трою, и Елена оказалась удобным поводом для войны, а не ее причиной?

Таис говорила в шутку. Но все же осторожный Птолемей следил за реакцией Александра. Тот только улыбнулся:

— Ну не любишь же ты нашего брата, воина-героя.

— Значит, лучший вариант — Ифигения? — подытожил Неарх. — Она и моложе и с чистым прошлым…

— Хотя и ей пришлось страху натерпеться: то ее принес в жертву родной отец, то она чуть не принесла на алтарь Артемиды собственного брата, — заметил Гефестион.

— Но уж больно она положительная, правильная, — опять на редкость к месту, к общему смеху заключил Черный Клит. — Женщин любят за их недостатки.

Таис же, когда не слышал никто, нашептывала на ушко Александру: «Видишь, мой дорогой, тебе повезло в жизни больше, чем твоему прародителю Ахиллу: Патрокл твой жив, никакому Агамемнону ты не должен подчиняться, любимую пленницу Бресеиду у тебя не отнимают, над тобой не довлеет страшное пророчество о смерти в молодом возрасте. И я есть у тебя уже сейчас, в этом мире, и наши острова блаженных здесь, с нами. И я лучше „их“ всех, ибо сочетаю в себе ум Медеи, красоту Елены и чистоту Ифигении».

Александр покачал головой в знак того, что у него нет слов, а Таис продолжила уже серьезно: «А ты лучше всех Ахиллов, ты лучше всех, вместе взятых, бывших и будущих, смертных и бессмертных…»

…Царь и царица блаженно спали на их сегодняшнем острове блаженных в тепле постели Таис, которая непременно под утро перенимала запах фиалок. Для Таис это был запах жизни, все Александрово доминировало в ее мире.

«…Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос», взошла утренняя заря.

Когда-то Афродита, в отместку за связь Эос со своим мужем Аресом, весьма своеобразно покарала богиню зари. Она вселила во владычицу жемчужных высей ненасытную утреннюю страсть, которая распространялась на всех влюбленных. Не избежал этой прекрасной участи, в которой как-то трудно увидеть наказание, и Александр. Он действительно просыпался на рассвете от желания любви. Еще наполовину во власти сна, полный вялой томной неги, он любил такую же сонную, нежную и теплую Таис. Так и не выходя из особого мира «сна-яви», в котором прекрасные сны переплетались с такой же прекрасной явью, она засыпала опять. Александр же, весьма довольный началом дня, отправлялся по своим многочисленным делам, по пути не забывая проверить посты. Солдаты ворчали на его привередливость, а в душе уважали — ишь, не ленится сам выполнять работу младших командиров.

Сегодня после некоторой борьбы с собой, Александр на рассвете все же разбудил Таис.

Миновав спящий, забитый палатками оазис и унылую каменистую равнину, они ускакали далеко от лагеря — к началу пустыни, туда, где угадывалась неповторимая красота, тайна и одиночество песков. Им не терпелось прикоснуться к ним. Ночью прошел дождь и прибил белый песок дюн, закрепив сотворенный ветром филигранный причудливый рисунок. Восходящее солнце расцветило эти узоры тончайшими оттенками серо-желтого. Зрелище необыкновенное.

— Кто бы мог подумать, что сочетание таких малоинтересных цветов, как серый и желтый, может быть таким красивым. А свет какой, как будто сумерки, а не рассвет! И дождь в пустыне — подумать только! Это изумительно, и это потому, что ты со мной, любимый. Какой удивительный мир открылся мне благодаря тебе. Как я рада, что мы видим его вместе.

— Благодаря мне потому, что мы здесь?

— Да. И потому, что у меня раскрылись глаза. Я родилась, стала жить, я наполнилась силами, о которых не подозревала… Я люблю пустыню… — Таис опустила глаза.

— Я тоже иногда задаюсь вопросом, почему меня так тянет в Египет, манит пустыня, почему я это люблю, еще не зная? А ты спала так хорошо, не хотелось будить.

— Хорошо, что разбудил. Как бы я пропустила такой восход! Мне хорошо с тобой. У тебя такое покойное лицо, в жизни не подумаешь, что ты спал три часа. Мне кажется, я умирая, буду вспоминать тебя сейчас: серое небо на краю Сирии, песочные узоры на дюнах, это игру теней и света, твое лицо… У меня так много картин в памяти, которые я буду вспоминать перед смертью, что я и не умру никогда, вспоминая и вспоминая… — Она нежно улыбнулась и взяла руки Александра в свои. — Ты мне так близок…

— С чего начнутся твои воспоминания?

— С самого начала! Когда я тебя увидела, меня пронзила не стрела Эроса, а мощнейшая молния, равная по силе той, что рассоединила землю и небо, Гею и Урана. И этот огонь во мне… «не потухнет и не угаснет», — прибавила она детскую шутку, стесняясь своей патетики.

— А что ты думала тогда?

— С каким-то спокойствием обреченности я сказала себе: «Ах, вот это, значит, ОН. Значит, он — это он!» — она улыбнулась и прибавила от смущения: — Любишь о себе слушать?

— Теперь и в моем списке «воспоминаний перед смертью» прибавилось: «Он — это он».

Они долго глядели друг другу в душу. «Мы так близки». Серое небо, мокрая пустыня и бесконечная нежность в глазах, белый диск солнца за плотными облаками, затихший мир, два смертных существа — мужчина и женщина, любовь и вечный мир.

«То, что меня раньше так мучило, сейчас переполняет блаженством. Я чувствую себя самым состоявшимся человеком на земле. Мои силы и возможности безграничны, я не знаю страха и преград ни в чем. Я чувствую себя равной богам, я счастлива счастьем неземного размаха. Как будто мне открыты все тайны мира!» Геро долго раздумывала над этими словами Таис, и собственная жизнь показалась ей скучной и серой, а сама она — скучной и серой. Малоутешительный вывод и вредный. Геро, конечно, постарается, не принижая жизни Таис, найти и в своем существовании нечто, достойное гордости. Но пока что, в эту самую минуту, эта задача казалась ей не из легких. Ладно, не будем паниковать, надо просто отложить решение на потом. Жизнь всегда подскажет совет, не к чему горячиться, это не ее стихия.

А за Таис Геро радовалась безмерно. Она ведь так намучилась! Да еще неизвестно, как сложатся их отношения — никто не знает своей судьбы. А жизнь может быть беспощадной, причем ни за что… Конечно, Александр отличается от других мужчин, как орел от воробьев. Геро это уяснила с одного взгляда или… нюха? Это только кажется, что он — как все, один из всех, похож на всех, да только на него-то как раз никто и не похож.

Геро бросились в глаза его подкупающая дерзость, обаяние удали, которая делает симпатичным даже отпетого разбойника. Он, несомненно, достойнейший человек, но одним добрым сердцем не добьешься в жизни того, чего добился он, и одной лаской не подчинишь людей своей воле. Для властвования необходима тонкая смесь любви и страха. Богов ведь тоже не столько любят, сколько боятся. Таис видит его своими глазами, может, видит недоступное остальным, такие глубины, которых он сам в себе не подозревает. Но она и не представляет, что царь может быть не таким, каков он с ней. Милостивые боги, пусть она никогда не окажется разочарована своим сказочным принцем — македонским царем. Жизнь бьет и корежит даже таких сильных людей, как он. Пусть они будут счастливы! Таис просто излучает нежность и сердечность, видимо, это и есть любовь.

Неужели есть на свете любовь? Раз в миллион лет… И это как раз тот самый раз! Геро вытерла слезы, удивляясь себе.

Таис писала ей, что жизнь рядом с Александром подчинена совсем другому ритму. Теперь, окончательно переехав из Афин в македонский лагерь, Геро на своей шкуре убедилась в ее правоте. О скуке афинского существования, а Афины с уходом греков на восток действительно напоминали заштатный город, Геро быстренько забыла. Тут за день происходило столько, сколько в Афинах — за месяц. Даже если они оставались в лагере, приходилось иметь дело со столькими разными людьми, что впечатлений за день хватало, чтобы ночью упасть в постель и забыть, как тебя зовут. А если оказывались на марше, то изматывала дорога, чаще всего пешком или на тряской повозке.