Все те оборонительные сооружения, крепостные стены с бойницами, которые Таис возводила вокруг своей души так долго и трудно, рухнули в ту секунду, когда руки Александра обвили ее тело.

Как долго и горячо мечтала она, чтобы нашли они путь друг к другу, чтобы полюбил он ее так, как она любит его. Представляла, как прекрасно будет их соединение. Но все оказалось совсем по-другому — не было ни легкости, ни чувства освобождения, наоборот, она ощущала себя совершенно разбитой и раздавленной тяжестью пережитого. Александр тоже не производил впечатление человека, с плеч которого упала гора. Он был полон угрызениями совести и осознанием запутанности ситуации. Этот узел человеческих отношений не разрубишь так просто ударом меча.

— Я так виноват! Я тебя ужасно измучил. Все это было… неправильно. А может, так все и должно было быть. Я не знаю. Но мне очень жаль… — Он теребил и целовал ее пальцы.

— Все будет хорошо.

— Я не знаю, смогу ли я дать тебе то счастье, которое ты заслуживаешь. Видишь, какой я… жестокий, всех ломаю, подчиняю… Я и тебя могу сломать, совсем того не желая.

— Я все от тебя вынесу.

— Меня трудно любить.

— Это моя жизнь…

— Как грустно сказано…

— Настоящее всегда грустно, — ответила Таис непонятной фразой, но Александр понял. Он взял ее руку, целовал запястье.

— Когда я думаю о том, как люблю тебя, у меня сердце останавливается от боли и страха.

— Все будет хорошо, просто все очень быстро… поменялось. Мы еще не осознаем, что происходит, иначе почему бы я плакала? Я так оглушена счастьем, что у меня нет сил радоваться.

— А мне еще рано… — мрачно произнес Александр.

Он нехотя поднялся. Потом опять присел к ней, прижался головой к ее груди, тяжко вздыхал, целовал и покусывал ее руку, сам того не замечая.

— Великие боги, кто-нибудь, помогите мне! Молись за меня, пожелай мне удачи… Я вернусь… — И ушел.

И ушел!

Его долго не было. Возбуждение и волнение, владевшие Таис, достигли предела. Она вслушивалась в звуки ночи — отдаленное ржание копей, редкие окрики охранников, — каждый звук заставлял ее вздрагивать. Она то металась по своей комнате, то в изнеможении опускалась на кровать, застывая там на какое-то время. Резко пахло гиацинтами, и этот запах просто преследовал ее. Она сидела в полной тьме, пытаясь унять дрожь в теле и сильнейшее душевное волнение, успокоить в горящей голове хаос обрывочных мыслей.

«Почему не идешь ко мне ты, возлюбленный мой…»

В этот самый миг, как перед землетрясением, все звуки затихли, все предметы исчезли, время остановило свой бег, она почувствовала приближение Александра, его тепло, его свет, его притяжение — не видя и не слыша. Она увидела себя как будто со стороны — как она отрывает тело от кровати, поднимается на руках, прогибает спину, вдыхает пахнущий гиацинтами воздух, откидывает голову…

Ужас и восторг овладели ею! Ужас и восторг…

— Я заставил тебя ждать. — Александр жадно обнял ее трепещущее тело.

— Я ждала тебя всю жизнь.

— Мы все наверстаем…

С ней стало происходить что-то невероятное, жуткое и прекрасное. Мир вдруг дрогнул и поплыл, а ее тело сделалось легким, как облачко, и поднялось в воздух. Они полетели вдвоем, тесно сплетясь телами, соединясь руками, губами, и парили в небесах блаженства и любви, абсолютной, чистой, такой, какая другим и не снилась.

— Я люблю тебя безумно, я буду любить тебя всегда, я никогда не перестану любить тебя. Ты простишь меня?

— Да.

— Ты не будешь меня упрекать?

— Нет.

— И ты будешь любить меня всегда?

— Вечно.

— Ты никогда не оставишь меня?

— Нет.

Так закончилась ее жизнь рядом с ним и началась безумно счастливая, полная любви и близости, восторгов и отчаяния, веселья и печали сумасшедшая жизнь вместе с ним.

Таис проснулась раньше, чем Александр. По окаменевшим мышцам лица она поняла, что спала, улыбаясь, да и проснулась от переполнявшего душу счастья. Ей пришлось прикусить губу, чтобы не рассмеяться вслух. Она сдержалась, чтобы не разбудить его, и рассматривала его спящего, пока слезы щемящей нежности не выступили у нее на глазах. Он любит ее. Он все-таки любит, и как любит! Какое чудо! Он — чудо. И он — рядом. Он — в моей жизни.

Правы любители мудрости, рассуждающие о монадах. Таис почувствовала это по себе. Как будто раньше, в другой жизни, она уже была с Александром одним целым, а потом их разделили, и ее душа страдала, жаждала его, потому что знала, что он — ее разрубленная по-живому половинка. Она и физически почувствовала это, слившись с ним, — все сразу встало на место, и ей сделалось невообразимо хорошо.

О, как он прекрасен, божественен! Куда там Эросу, тайному возлюбленному Психеи. Сравнение не в пользу бога. Второго такого нет, и не может быть ни среди смертных, ни среди бессмертных. И пусть боги не гневаются на меня, потому что это правда. Таис целовала его своим взглядом.

Со стороны улицы — давно проснувшегося мира — послышались голоса и лай Периты. Александр тут же проснулся и сел в кровати быстрее, чем раскрыл глаза.

— О-о! Меня разыскивают с собакой, — прокомментировал он, потом голосом «как ни в чем не бывало» крикнул: — Кто меня ищет?

— Александр, это Кен. Все собрались на совет.

Александр бросил взгляд на клепсидры (водяные часы) и вытаращил глаза.

— Ждите, сейчас приду, — крикнул ему Александр недовольным ледяным тоном. И тихо, с притворным ужасом, добавил: — О, Зевс, так проспать! Как ты время отнимаешь!

Таис вскинула брови.

— И силы, — прибавил Александр, улыбаясь, — и разум…

— Только все отнимаю, ничего не даю?

Александр долго смотрел ей в глаза, потом медленно провел рукой по всему ее восхитительному телу, сверху-вниз, снизу-вверх, перецеловал все, что его особенно привлекло.

— Это долгий разговор, на целую ночь.

— Значит, мне позволяется отнять у тебя еще одну ночь?

— Позволяется, — с удовольствием кивнул Александр. — Тебе позволяется отнять у меня все, хоть жизнь саму. Как сладко и радостно умереть в твоих объятиях. Я бы хотел умереть в твоих руках. Но еще не сейчас, а когда придет время…

Он решительно тряхнул головой, быстро встал, умылся, собрался, — привычно, как у себя дома. Таис как завороженная следила за ним неверящими глазами и думала: «Это — он? А это — я? И все это правда? И я не сплю? Какое счастье, что спряталось ложное и истинное — наконец! — стало явным».

На совете Александр сидел с серьезным видом, и только Гефестион понимал, чего это ему стоило. Лишь один раз, когда Парменион напомнил Александру, что тот хотел обсудить задачу флота наварха Андромаха, Гефестион, сидевший потупившись, мельком взглянул на Александра, и их взгляды встретились. Александр никогда ничего не забывал.

— Спасибо, Парменион, — вежливо ответил Александр, вернувшись на землю, и благодарно улыбнулся старому генералу.

Закончив совещание, раздав поручения офицерам и курьерам, Александр попросил Гефестиона на минутку остаться.

Опухшие глаза Гефестиона поведали о тяжелой бессонной ночи, полной горьких раздумий и слез. А опухшие глаза Александра — о счастливой бессонной ночи, полной страсти, нежности и слез восторга.

— Спасибо тебе, Гефестион. — Царь улыбался ему до тех пор, пока лицо Гефестиона не оттаяло, а глаза не ожили. Александр придвинулся к нему, прижался лбом к его виску и шепнул на ухо: «Я не знаю, за что мне так много счастья. Молю богов, чтобы только не за твой счет. Порадуйся за меня, родной…» — он гладил рукой шею Гефестиона, потерся лицом о его затылок, поцеловал волосы. Тот закрыл глаза и задержал вздох.

— Все будет хорошо, ты останешься мною доволен, — примирительно пообещал Гефестион. А потом решительно отстранился и продолжил совсем другим тоном: — Проспать совет! Такого еще не было. Хорошо еще конницу с пехотой не спутал.