«Молода еще, шашни не закрутишь. Да и с итальянскими девчонками вообще шутки плохи». – Фрэнк прищурился. Он знал, что такой взгляд действует на женский пол безотказно.

– Приходи двенадцатого меня поздравить. И непременно с подарком.

– А что… Что подарить тебе? – Она облизала пересохшие губы – красные, как кораллы.

– Подумай хорошенько, чего мне больше всего хочется? – Он многозначительно улыбнулся, и малышка совсем смутилась: щеки запылали, ресницы – черные и загнутые – затрепетали.

– Нэнси свяжет красивую салфетку на стол, – нашлась Долли. – Она у нас умелица.

Подарок потряс даже циничного Фрэнка – в центре белоснежного кружева были вывязаны его инициалы, изящно переплетавшиеся с веточкой цветов.

– Офигенно! Это будет моя любимая салфетка. Спасибо! – Он коснулся губами персиковой щеки Нэнси и замер на мгновение, принюхиваясь – от нее пахло невинностью и счастьем. – А что подарить тебе?

Она вдруг смело подняла ресницы и горячо попросила:

– Песни!

– Что?

– Я знаю все твои песни. Мне так хотелось бы иметь пластинку, чтобы всегда слушать их…

– Ну, до пластинки дело пока не дошло…

– Ой, их будет очень много! Ты лучший! – От полноты чувств глаза девушки наполнились слезами и засверкали, как звезды.

– Нэнси… – он взял ее за руки. – Мне совершенно необходимо, чтобы кто-то повторял мне эти слова каждый день. Утром и вечером…

В феврале 1939 года они уже сыграли свадьбу. Долли не могла нарадоваться: Фрэнки покончил с распутными девицами и выбрал себе замечательную жену.

Впрочем, хватило его ненадолго. Молодой муж все чаще не приходил ночевать домой, благо, предлоги у него находились легко – он же человек творческий, дел много. А финансового отчета Нэнси от мужа не требовала. Она доверяла ему и только сильнее грустила, получая от него деньги на расходы, – сумма с каждым разом все уменьшалась.

– Ты же понимаешь, Нэнси, артисту приходиться обновлять сценический костюм и давать взятки, не подмажешь – не поедешь, – успокаивала невестку Долли, прекрасно понимавшая, что ее сын тратит заработанное отнюдь не на семейные или деловые нужды. – Он же у нас высоко метит!

Ансамбль Бенни Гудмана был очень популярным в Америке тридцатых годов. Как это часто бывает в творческих коллективах, состав его периодически менялся, и вот однажды один из его музыкантов – Гарри Джеймс – задумал создать свой ансамбль, которому требовался вокалист.

В июне 1939 года оркестр Гарри выступал в нью-йоркском концертном зале «Парамаунт». Именно тогда в игру вступил так горячо призываемый Фрэнком счастливый случай. Лежа в постели вечером после концерта, Джеймс слушал трансляцию бэнда Харольда Арлена из «Растик кэбин» в Инглвуде.

– Дорогая, послушай-ка этого парня! – крикнул он жене и прибавил звук. Фрэнк исполнял шлягер «Когда поет душа».

– Вот и пригласи его на прослушивание, – промычала Маргарет, закручивавшая волосы на крупные разноцветные бигуди и подбородком зажимавшая щетку.

– Ты запомнила его фамилию?

– Да они вроде ее и не называли.

– Фу, черт! – Гарри вскочил. – Всегда так: как что-то понадобится – ищи-свищи!

На следующий день он разыскал придорожный клуб в Инглвуде, оказавшийся той еще дырой. Пустой зал, поднятые на столы стулья, влажный после мытья пол пах грязной тряпкой. Парнишка со шваброй вызвал хозяина клуба. Завидев гостя, «ковбой» Том Уоринг расплылся в приветливой улыбке и снял шляпу:

– Кого я вижу! Мистер Джеймс! Какими судьбами?

– Мы знакомы, сэр? – Родители Гарри были цирковыми артистами, и роскошь манежного карнавала наложила отпечаток на его вкус в одежде. Рыжие замшевые брюки, яркое полосатое мексиканское пончо и узкий кожаный ремешок на лбу, сдерживающий буйство темных вьющихся волос, – все это выделяло его из толпы. Да еще и манеры – Гарри всегда держался аристократом.

Том Уоринг оценил это:

– Видите ли, я большой поклонник группы Гудмана, а теперь делаю ставку на вас. Присаживайтесь. – Он снял с ближайшего стола стулья. – Виски с содовой? Кофе?

– Спасибо, дружище, в другой раз. Я по делу. У вас в оркестре работает певец… Не знаю его имени. Могу я его увидеть?

– Певец? – Том пожал плечами. – Да у нас нет никакого певца… – Он поскреб жидкую поросль на макушке. – Впрочем, тут работает конферансье, который немного поет. Вряд ли он…

– Скажите, что я хочу с ним встретиться.

Явившийся в темный пустой зал парнишка оказался совсем молодым и настолько не соответствовал услышанному Джеймсом голосу, что тот засомневался и попросил его спеть что-нибудь.

– Прямо так, без оркестра? Впрочем, можно, босс, мне все равно…

Фрэнк запел. Одна песня, вторая, третья – Гарри не останавливал, вслушиваясь в звучание голоса. Да, это было именно то, что он искал!

– Спасибо, дружок. Сколько тебе лет?

– Двадцать три. Я не такой зеленый, каким выгляжу. И у меня огромный опыт работы с аудиторией…

– Мой бэнд выступает в концертном зале «Парамаунт». Приходи туда завтра часам к трем, после репетиции. Я хотел бы продолжить наш разговор. Скажешь, что ко мне, я предупрежу.

На утренней репетиции Гарри, выделывавший на трубе сложнейшие пассажи, увидел в зале своего вчерашнего знакомого. Не сдержавшись, тот бурно зааплодировал его исполнению.

Музыкант спустился в зал и протянул Фрэнку руку:

– Называй меня просто Гарри. А ты – Фрэнки. Понравилось?

– Гарри, это классно! Твоя труба на первом плане – чудо! Особенно в балладах…

– Ради этого я и вырвался на свободу. Такой кайф – играть все, что захочешь! И знаешь – это полезно для души.

– Музыка всегда лезет прямо в душу. Недаром же в соборах без нее никуда. Мне кажется, твой оркестр далеко пойдет. Будет настоящий лом.

– Понимаешь, я хочу продолжать свинговать, но чтобы при этом под нашу музыку было легко танцевать.

– Именно – танцевать! Слишком многие музыканты гонятся за сенсацией и ускоряют темп настолько, что под него просто невозможно двигаться! – подхватил идею Фрэнк.

– Мы делаем упор на средний темп и при этом сохраняем свинг.

– Похоже, вы и про внешний вид не забываете. Обалденные костюмы!

– Мне нравятся, – пожал плечами Гарри. – Я вообще поклонник цирка, всяких забавных трюков…

Оркестранты Гарри носили красные, расшитые блестками пиджаки и белые галстуки. Сам Гарри освоил особую манеру игры на трубе: он так надувал щеки, что, казалось, они вот-вот лопнут. В Синатре он уловил нечто большее, чем вокальное мастерство. Голос парня брал за душу, а это дорогого стоит, научить такому нельзя – либо есть, либо нет.

– Выходит, ты готов заключить со мной контракт? – Прищурившись, Гарри в упор посмотрел на Фрэнка.

– Запросто! Это вонючая конура в Инглвуде мне осточертела. У вас другой полет. – Он оглядел великолепный зал. – Высший пилотаж!

– Лучшая концертная площадка в Нью-Йорке. Увы, мы не всегда работаем здесь. Но и на помойке не валяемся. По рукам? Постой, вот только одно меня не устраивает – твое имя. Извини, но его совершенно невозможно запомнить. Надо придумать что-то броское, короткое.

– Э нет! Мое имя останется при мне. Оно как родимое пятно – не отмоешь. Бери меня вместе с ним или… – Фрэнк грозно выдвинул вперед подбородок с милейшей ямочкой.

– Ого, ты горячий парень. О’кей! Фрэнк Си… Синатра. После «си» хорошо бы пустить «до», ну уж ладно.

Свои первые композиции новый вокалист записал с бэндом Джеймса в июле того же года. Это были песни From The Bottom, Of My Heart и Melancholy Mood, ставшие впоследствии настоящими шлягерами.

Оркестр Джеймса хорошо принимала публика, о нем писали первоклассные специалисты.

– Твоя похвала в адрес моей трубы и бэнда выше всяких ожиданий. А как тебе мой вокалист Синатра? – спросил однажды Джеймс критика, ведущего колонку в музыкальных журналах.