(Эти стихи написаны в апреле 1915 года, всего же Анрепу Анна посвятит более тридцати произведений. Начинался их тайный роман бурно. Анреп, сгорая в плотском огне, с трудом переносил дни разлуки. — Л.Б.)

В начале 1916 года я был командирован в Англию и приехал на более продолжительное время в Петроград для приготовления моего отъезда в Лондон. Недоброво с женой жили тогда в Царском Селе, там же жила Анна Андреевна. Николай Владимирович просил меня приехать к ним 13 февраля слушать только что законченную им трагедию «Юдифь». «Анна Андреевна тоже будет», — добавил он. Вернуться с фронта и попасть в изысканную атмосферу царскосельского дома Недоброво, слушать «Юдифь», над которой Николай долго работал, увидеться опять с Анной Андреевной было очень привлекательно. Николай Владимирович приветствовал меня, как всегда, радушно. Я обнял его, облобызал и тут же почувствовал, что это ему неприятно: он не любил излияний чувств, его точеная, изящная фигура съежилась — я смутился. Любовь Александровна (его жена) спасла положение: поцеловала меня в щеку и сказала, что пойдет приготовлять чай, пока мы будем слушать «Юдифь». Анна Андреевна сидела на диванчике, облокотившись, и наблюдала с улыбкой нашу встречу. Я подошел к ней, и тайное волнение объяло меня, непонятное болезненное ощущение. Я их испытывал всегда при встрече с ней, даже при мысли о ней, и даже теперь, после ее смерти, я переживаю мучительно эти воспоминания. Я сел рядом с ней.

Николай Владимирович открыл рукопись «Юдифь», сидя за красивым письменным столом чистого итальянского ренессанса, с кручеными резными ножками; злые языки говорили, что Николай Владимирович женился на Любови Александровне из-за ее мебели. Правда, Николай Владимирович страстно любил все изящное, красивое, стильное, технически совершенное. Он стал читать. Николай Владимирович никогда не пел своих стихов, как большинство современных поэтов, он читал их, выявляя ритм, эффектно модулируя, ускоряя и замедляя меру стихов, подчеркивая тем самым смысл и его драматическое значение. Трагедия развивалась медленно. Несмотря на безукоризненное стихосложение и его прекрасное чтение, я слушал, но не слышал. Иногда я взглядывал на профиль Анны Андреевны, она смотрела куда-то вдаль. Я старался сосредоточиться. Стихотворные мерные звуки наполняли мои уши, как стуки колес поезда. Я закрыл глаза. Откинул руку на сиденье дивана. Внезапно что-то упало в мою руку: это было черное кольцо. «Возьмите, — прошептала Анна Андреевна. — Вам». Я хотел что-то сказать. Сердце билось. Я взглянул вопросительно на ее лицо. Она молча смотрела вдаль. Я сжал руку в кулак. Недоброво продолжал читать. Наконец кончил. Что сказать? «Великолепно». Анна Андреевна молчала, наконец промолвила с расстановкой: «Да, очень хорошо». Николай Владимирович хотел знать больше. «Первое впечатление замечательной силы. Надо вчитаться, блестящее стихосложение». — Я хвалил в страхе обнаружить, что половины я не слышал. Подали чай. Анна Андреевна говорила с Любовью Александровной. Я торопился уйти. Анна Андреевна осталась.

Бабушка завещала Анне Андреевне «перстень черный». Так сказала: «Он по ней, с ним ей будет веселей». В Англии такие кольца в свое время назывались «траурными». Кольцо было золотое, ровной ширины, снаружи покрыто черной эмалью, оставлявшей лишь золотые ободки. В центре черной эмали сверкал маленький брильянт. Анна Андреевна всегда носила это кольцо и приписывала ему таинственную силу. (…)

Несколько времени перед этим я подарил Аннe Андреевне деревянный престольный крест, который я подобрал в полуразрушенной заброшенной церкви в Карпатских горах Галиции. Вместе с крестом я написал ей четверостишие:

Семейный талисман, даже если его история — лишь вымысел Анны, подарок слишком знаменательный. Анна не подарила кольцо ни Гумилеву перед его отъездом на фронт, ни хворому Недоброво, ни балансирующему на краю гибели Модильяни. И вдруг — талисман получает Анреп! Что означает поступок Анны? Возможно, она, желая привязать уезжавшего Бориса, передала ему старинное кольцо как благословение?

Возможно, это был ответ на необыкновенный подарок в виде престольного креста, сделанный Анрепом? Вероятно и другое. Анреп усиленно старался замять ситуацию с «изменой». В день приглашения к Недоброво на чтение его пьесы Анна и Борис провели несколько часов наедине. В момент откровения Анреп рассказал Анне про свое двоеженство. Похолодев от ярости, она назвала его изменником. Он же клялся в том, что лишь ей одной принадлежат его сердце и мысли. А запутанная история — дань увлечениям неразумной юности.

Возможно, кольцо было подарено, чтобы обозначить, кто из троих (две жены и Анна) — истинная любовь и суженая Анрепа. В любом случае поступок Ахматовой свидетельствует о силе ее чувств к Борису — отчасти, конечно, наигранных. Ибо не наигрывать в любовных историях она не могла: истинного пыла для умопомрачающей «любви-судьбы» не хватало, а жанр «любви-трагедии» (типа: «на тебе сошелся клином белый свет») требовал огромного накала эмоций. Именно эту иллюзию восполняли стихи, превращая для каждого «друга» Анну в Незабвенную.

Вернемся к «Сказке»: «Через несколько дней я должен был уезжать в Англию. За день до моего отъезда получил от Анны Андреевны ее книгу стихов „Вечер“ с надписью:

„Борису Анрепу —

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет“».

К чему это? Намек на то, что кольцо — прощальный подарок? В любом случае — слова, означающие прощание. Последовал мелодраматический жест взволнованного влюбленного: он предъявлял Анне доказательства своей горячей любви и висящее на его груди кольцо. Нанизанное на цепочку, оно стало его оберегом. Слова, клятвы, объятия…

За четыре дня до отъезда в Лондон Анреп закатил прощальный банкет в дорогом ресторане со свойственным ему размахом. Супруги Недоброво, Анна и фон Анреп. Две пары. Анне и Борису в самом деле казалось, что они соединены мистическими силами. Борис сидел рядом — огромный, сильный, пышущий энергией красавец. Анна не удержалась — протянула руку, словно желая пощупать ткань его галстука — она знала, что под крахмальной рубашкой Бориса висит на цепочке ее кольцо. Словно током ударило — кольцо было на его груди! Вспомнила, как целовала нагретый теплом его могучего тела металл, лежа рядом с обнаженным атлетом. И вьюжную февральскую ночь, и оплывшую свечу, и жар печи, растопленной для нее Борисом… Очевидно, они на мгновение забылись, скрестив пылкие взгляды. Николай Владимирович замер, заметив накал чувств, словно электродугой соединивший Анну и Бориса.

Любовь Александровна взглянула на смертельно побледневшего мужа, все поняла и сжала под столом его руку. Она торжествовала: теперь ее мальчик возненавидит предательницу.

Но случилось иначе.

Влюбленным удалось почти год скрывать свой роман от Недоброво. И вот — тайна раскрыта.

— Вы больше не принадлежите мне? — спросил Николай Владимирович Анну с какими-то старомодными интонациями. Его голос сорвался. Возможно, от февральского мороза. Они стояли в аллее Царскосельского парка возле заснеженной статуи, которую так любил Недоброво за сходство с Анной. Анна резко зашагала к выходу.