— Нет. Немецкий мальчик. Чтобы в следующий раз он был в безопасности.

— Ты хочешь, чтобы он остался немцем? — удивленно спросил Джейк. Бесконечный скрученный шнур.

— Я хочу, чтобы он жил. Вы американцы — откуда вам знать? Как живут здесь люди. Но обещай мне, семья, а не лагерь.

— Я не могу обещать тебе этого, Рената. Я не знаю. Я поговорю с пастором. Сделаю все, что смогу. Я постараюсь.

— Но ты заберешь его от фрау Мецгер? Прежде, чем она его сдаст?

— Рената, я не могу обещать…

— Нет, пообещай мне. Солги. Боже, неужели ты не понимаешь, что я должна сказать это самой себе? Я должна думать, что все будет в порядке.

— Я не буду тебе лгать. Я сделаю то, что смогу. Будь довольна этим.

— Потому что мне нечего предложить взамен, ты это хочешь сказать. Короче, евреев больше нет.

Джейк отвел взгляд. Каждую неделю новый список, торговля собой, не имея другого способа выжить. Он должен был стать одним из ее начальников.

— Что говорят о суде? — спросил он, пытаясь сменить тему.

— Мои адвокаты? — с оттенком презрения сказала она. — Советуют быть умнее, изображать наивность, как будто я не понимала, что делала. Сожалеть о содеянном.

— И?

— Сожалеть недостаточно. Для меня недостаточно. Я не могу забыть об этом. Я все еще вижу их лица, как они смотрят на меня. Я не могу прогнать их.

— Одна минута, — прокричал по-немецки конвоир.

Рената вытащила из пачки сигарету.

— Еще одну, — сказала она по-английски, — на посошок. Правильно, да? На посошок?

— Да. Я вернусь.

— Нет. Больше не разрешат. Только один раз. Но я так рада повидать тебя. Хоть кто-то из того мира. Снова в Берлине. Никогда не думала… — Она резко замолчала, схватив его за руку. — Подожди минутку. Не могу торговать этим, но хоть что-то, если он все еще там. Обещай мне.

— Рената, не делай этого.

— Ты сказал, они его ищут, американцы. Так что, может, для тебя это что-то значит. Муж Лины — я знаю, где он. Я видела его.

Джейк ошеломленно посмотрел на нее.

— Где?

— Обещай мне, — повторила она настойчиво, все еще держа его руку. — Последняя сделка.

Он кивнул.

— Где?

— Я могу тебе верить?

— Где?

— Как будто у меня есть выбор, — сказала она.

— Время, — крикнул конвоир.

— Минутку. — Она заговорщически повернулась к Джейку и быстро проговорила. — Бургштрассе, здание бывшего гестапо. Номер 26. Оно разбомблено, но они по-прежнему используют часть здания. Перед тем как перевести сюда, меня держали там.

— И ты видела его там?

— Из окна, через двор. Меня он не видел. Я подумала, боже, это же Эмиль, почему они его держат здесь? Неужели его тоже судят? Судят?

— Нет. Что он делал?

— Просто смотрел во двор. Затем свет потух. И все. Для тебя это важно? Ты этим можешь воспользоваться?

— Ты уверена, что это он?

— Конечно. Ты знаешь, глаз у меня хороший, как всегда.

К столу подошел конвоир.

— Дай ему сигарет, — вставая, сказала она по-английски. — Они будут ко мне хорошо относиться.

Джейк встал и предложил пачку.

— Хорошая информация? — спросила она. — Последняя работа для тебя?

Джейк кивнул:

— Да.

— Тогда обещай мне.

— Хорошо.

Она улыбнулась, затем ее лицо передернулось, кожа обвисла, как будто она опять собралась плакать, потеряв под конец все самообладание.

— Ну вот, все кончено.

Прежде чем Джейк смог сообразить, она, обогнув стол, подошла к нему и, пока конвоир засовывал сигареты в карман, положила руки на плечи, почти упав на него. Подхватив ее, он замер в нерешительности, не зная, что делать, ощущая сквозь робу каждую ее косточку, такие хрупкие, что чуть сожми — и сломаешь. Она крепко обняла его, а затем приблизила губы к его уху, прячась от конвоира.

— Спасибо. Он — моя жизнь.

Она отступила назад. За одну руку ее уже держал конвоир, а другую она положила на грудь Джейку и притянула его за рубашку.

— Но никогда не рассказывай ему. Пожалуйста.

Конвоир потянул ее за руку, и она, оглянувшись на Джейка и выдавив из себя улыбку, вяло последовала за ним неуклюжей шаркающей походкой, абсолютно не напоминавшей те живые шаги на платформе, которые он так и не забыл.

Бургштрассе была лишь в нескольких кварталах к западу от Алекса, но он поехал туда на джипе — так безопаснее. Останавливаться не было смысла, но ему надо было посмотреть, там ли здание, не солгала ли она, в последней попытке воспользоваться ситуацией. Улица шла от разрушенного собора и пересекала сточную канаву Шпрее, но часть дома номер 26 действительно уцелела и над ней развевался красный флаг. Он медленно проехал мимо, делая вид, что заплутал. Толстые стены, штукатурка облетела. У тяжелых входных дверей часовые с азиатскими лицами — знакомая русская иерархия с азиатами в основании. Где-то там, за всем этим, выглядывает из окна Эмиль. Но как туда сможет проникнуть Шеффер? Налет посредине Берлина, пули, свистящие над головой Лины? Невозможно без отвлекающего маневра. Но это его работа, пусть организовывает. По крайней мере, теперь они знают. Последняя добыча Ренаты, ее часть сделки. Он остановился в конце улицы и проверил бумажник — хватит ли ему денег заплатить фрау Мецгер, чтобы она подождала до прихода Фляйшмана. Последний платеж, внеплановые расходы.

Здание в Пренцлауэре оказалось старым многоквартирным домом с тремя глубокими двориками. Следуя указаниям Ренаты, он прошел во второй, миновал веревку с бельем, затем два мрачных лестничных пролета, освещаемых дырой от снаряда в потолке. Ему пришлось постучать несколько раз, прежде чем дверь с недоверчивым скрипом открылась.

— Фрау Мецгер? Я по поводу Эриха.

— Вы? А с ней что — слишком занята? — Она открыла дверь. — Давно пора. Она что, думает, я деньги сама печатаю? Ничего не получаю с июня, счет пуст. Как я могу прокормить кого-то? Мальчику нужно кушать.

— Я оплачу весь ее долг, — сказал Джейк, вынимая бумажник.

— Ага, теперь она нашла американца. Ладно, это не мое дело. Лучше, чем русский, в конце концов. Теперь и у тебя будет много шоколада, — обратилась она к мальчику, стоящему у стола. Годика четыре, прикинул Джейк, тощие ножки в коротких штанишках, темные глаза Ренаты, но больше, даже слишком большие для его лица, широко раскрытые в тревоге. — Пойдем, соберем твои вещи. Не бойся, это друг твоей мамы, — сказала она, не зло, но бесцеремонно, потом опять повернулась к Джейку. — Ее друг. Она у нас хорошая. Зато мы все… Нет, это слишком много, — сказала она, глядя на деньги. — Она должна мне всего за два месяца. Мне чужого не надо. Только свое. Я соберу его вещи.

— Нет, вы не поняли. Я пришлю за ним человека. Я не могу забрать его сегодня.

— Что вы имеете в виду? Она ведь жива, да?

— Да.

— Тогда забирайте сейчас. Я уезжаю к сестре. Думаете, я останусь тут с русскими? Я же ей сказала, еще неделя, а потом… Во всяком случае, вы здесь, значит, все в порядке. Заходите. Я мигом. Вещей не так много. Достань мне карточки на одежду, говорю я ей, но где там? Разве она достанет. Сама не могла прийти? Надо было прислать американца? Видите, как он испугался. Он большой молчун. Скажи здравствуйте, Эрих. Уф. — Она махнула рукой. — Всегда такой.

Малыш молча уставился на него. Не боится, просто оцепенел от любопытства, как зверек, который ждет, что с ним случится.

— Но я не могу забрать его сегодня.

— Нет, сегодня. Я все ждала, ждала. Сколько можно ждать? — Она принялась опустошать ящик комода, перекладывая вещи в авоську. — Война ведь закончилась. Чего она ждет? Вот. Я же говорила, немного.

Не слушая возражений, она всучила ему авоську.

Джейк снова вынул бумажник.

— Но я не могу. Давайте я заплачу вам сверху.

— Подарок? О, прекрасно, — сказала она, забирая деньги. — Теперь, наверно, она счастливая. Видишь, Эрих, он хороший. У тебя все будет отлично. Иди сюда, обними тетю.

Она нагнулась и в знак прощания безразлично его обняла. Сколько они пробыли вместе? Малыш стоял, не шевелясь.