– Чьей смерти? – насторожился Карим.

– Ах да, ты же не знаешь ничего. Погиб молоденький маг из «Позитрона», говорят – перерасход. С хулиганами какими-то столкнулся. Ну и… перестарался, – вздохнула мать. – Так что ты узнал, сынок?

– Ох, мам, долгий рассказ. Во-первых, тебе привет от дяди. Он жив, тебя помнит, и вино твое очень хвалил.

– Да что ты? – растрогалась женщина. – Какая приятная новость!

– В общем, он посоветовал мне поискать «Дневники мага-воина» – это после того, как я передал ему слова провидицы.

– Так ты был у провидицы? Ну и как? – мать поджала губы.

– Ну как… – осторожно начал Сатин. – Самое внятное, что она сказала, это «пламя победы». Вот его дядя и посоветовал мне поискать в дневниках. Мам, скажи, эта Регина… провидица… знала моего отца?

– Она про него говорила? – быстро спросила мать.

– Спросила, счастлив ли он. Больше ничего.

Мать усмехнулась:

– У твоего отца с ней была любовь. Но давно. И я не хочу, чтобы ты отцу о ней говорил. Хорошо?

– Конечно, мам. Так вот, дальше. Мы встретились в Москве с главой Центрального землячества джинна, он знал о дневниках. И он сказал, что «пламя победы» – это огненный ритуал, его проводили немцы во время Второй мировой войны. Это нужно было для того, чтобы сделать армию сильной и неустрашимой. В солдат как бы вселялся огонь, понимаешь? Иногда этого огня было слишком много, и тогда происходили взрывы.

– Взрывы? – переспросила мать.

– Да. В общем, взрывы в метро в марте, это, похоже, дело рук джинна. Но они не сами до этого додумались – кто-то рассказал им про дневники, но не совсем правду. У меня есть предположение, но я пока не хочу его высказывать. А теперь – про источники. Помнишь, я говорил, что источник маах`керу в Москве тоже потух? С этого-то все и началось, видимо.

– Еще бы мне не помнить, – горько вздохнула мать.

– Так вот. Оказалось, что он не сам иссяк. Вернее – возможно, что он и не иссяк, а просто каким-то хитрым образом запечатан. На источнике маах`керу стоит неизвестное заклинание – московские маги не смогли его распознать. А чтобы это заклинание не было видно, сверху его закрывал плотный слой иллюзий – очень тщательно наложенных, их еле-еле сняли десять самых искусных альвов. Вот я и думаю, что с нашими источниками вполне может быть та же история. Скажи мне, мам: на месте нашего источника сохранилось светящееся пятно?

– Откуда же я знаю, сынок? Я и источник-то не вижу, – отозвалась женщина.

– Ах да, – спохватился Карим. – Я забыл. Это надо срочно выяснить. И если окажется, что и у нас, и у других колодец закрыт таким же заклинанием – это значит, что он не иссяк, понимаешь? Надо лишь снять заклинание. Найти, кто это сделал. И лучше бы побыстрее.

Подумав, Карим решил, что дожидаться приезда матери клана не стоит. Хотя он и не знаком с новоявленным главным магом клана, имеет смысл обратиться к нему. Мать дала Кариму телефон и адрес, и Сатин тут же позвонил.

Ответили почти сразу:

– Я вас слушаю.

– Кирилл Владимирович? – на всякий случай уточнил Карим.

– Да.

– Здравствуйте, вас беспокоит Карим Сатин, я…

– Говорите громче, ни хрена не слышно! – рявкнул Дориченко.

«Если он и умный, то не очень-то вежливый», – отметил Карим.

Уверенности в том, что с новым начальством будет легко найти общий язык, у него поубавилось.

– Я узнал ваш телефон… – сделал еще одну попытку Сатин.

– Мне кажется, мы незнакомы! – заявил собеседник и отключил связь.

Карим чуть не в бешенстве уставился на «пикающий» гудками телефон.

– Мам, а он точно наш главный маг? – крикнул Сатин.

– Забыла предупредить, сынок, – появилась из другой комнаты мать. – Мать клана говорила, что у Кирилла Дориченко очень сложный характер. А кроме того, он недоверчивый.

– Я заметил, – пробормотал Карим. – Он не стал со мной разговаривать по телефону, надо ехать к нему.

Анюта, медсестра-лаборантка пансионата «Никольский парк», готовилась заняться обычным утренним забором крови.

Государство заботилось о пенсионерах – особенно об инвалидах и ветеранах, поэтому каждый год в преддверии Дня Победы во всех лечебных учреждениях проводилось массовое обследование.

Не миновало оно и «Никольский парк».

Анюта расставила в ряд пробирки, приготовила иглы, трубки, спирт и предметные стекла. Вызывать пациентов пансионата вниз, в лабораторию, было не принято, поэтому Анюта сложила все необходимое в переносной ящичек и отправилась в номера.

Медсестра была невысокого роста и хрупкого сложения, поэтому ящик в ее руках казался огромным и создавалось впечатление, что слабая девушка несет непомерную тяжесть. Но она привыкла, а кроме того, ей нравилось таким образом подчеркивать свою женственность.

Ветеранов и инвалидов было немного, и девушка справилась с важной миссией за полчаса.

Последним в списке числился Рудольф Эдуардович Маркаров – вечно дремлющий и удивительно спокойный, по сравнению с остальными жильцами пансионата, пенсионер. Он никогда не раздражался, не изводил персонал бесконечными придирками, не жаловался, что умирает, поднимая сестер на ноги среди ночи. Он вообще не предъявлял никаких претензий, и весь персонал пансионата не мог нарадоваться на пациента, с которым нет никаких хлопот.

Сожалели лишь о том, что Рудольф Эдуардович такой одинокий.

Когда Анюта брала у Маркарова кровь, он, как обычно, сидел в инвалидном кресле с закрытыми глазами, хотя девушка прекрасно знала, что он не спит. Только один раз он поднял правое веко и подмигнул медсестре, так что от неожиданности она чуть не выронила флакон со спиртом. Но потом глаз снова закрылся, и больше Маркаров ничем себя не проявлял.

Закончив и пожелав любимцу пансионата хорошего дня, Анюта вышла из номера. Едва успела закрыть дверь, повернувшись спиной к холлу, как кто-то внезапно обхватил ее рукой за шею. От неожиданности девушка непременно выронила бы ящик, если бы ее, навалившись сзади, вместе с грузом не прижали к двери.

Девушке стало страшно. Деревянное ребро ящика упиралось в живот, к тому же было трудно дышать. Кричать в таком состоянии она не могла.

– Слушай внимательно, – прошипели Анюте в самое ухо. – Сейчас ты отдашь мне последнюю пробирку. Только последнюю пробирку с кровью и больше ничего. После этого ты простоишь так лицом к двери, считая до ста. Потом можешь идти на все четыре стороны. Если ошибешься, отдашь не ту пробирку или вздумаешь повернуться раньше времени – я вернусь и тогда… Сделаю тебе больно и неприятно. Поняла?

– Угу, – жалобно промычала Анюта.

– Давай пробирку!

Дрожащими руками девушка вытащила пробирку из штатива. Это было несложно: она стояла в крайнем гнезде. От страха руки медсестры тряслись, но незнакомец вовремя перехватил пробирку, не дав крови выплеснуться.

– Молодец. Теперь ты досчитаешь до ста, как я сказал, а потом обо всем забудешь. Не вздумай никому рассказывать. Особенно Маркарову. Проговоришься – я узнаю и вернусь. Поняла?

Анюта молчала, видимо, плохо соображая, что от нее требуется.

Ее грубо ткнули в спину:

– Так поняла или нет?

Медсестра замычала, выражая согласие.

– Прекрасно. А теперь стой и не шевелись!

Анюта почувствовала, как хватка медленно ослабевает, ее уже не прижимали к двери. Ящик с пробирками у нее забрали и поставили на пол.

– Считай до ста! – скомандовал голос.

Анюта начала сбивчиво считать. За спиной послышались торопливо удалявшиеся шаги. Со счетом «девяносто девять» силы покинули медсестру, и девушка опустилась на пол.

В этом состоянии ее и нашла убиравшая этаж санитарка.

На следующий день Анюта взяла больничный.

Проезжая мимо префектуры, Сатин вспомнил, что забыл спросить у матери про альвов, но потом рассудил, что это к лучшему: начнутся лишние вопросы и придется рассказать про нападение и похищение Ильи.

Впутывать в это родителей Кариму не хотелось.