Чери своего Дуклэона не отпустила с Байли, как тот не пытался, поэтому к возвращению Байли и Марэлай стоял надутый, как откормленный гусь, но от угощения не отказался, вгрызаясь зубами в сочную грушу. Перчик вместе с Витером носили ведром воду из ближайшего колодца, наполняя небольшую кадушку, стоящую в углу каюты.

А Леметрия вместе с Марго, взявшись за руки, ходили вдоль улицы, рассматривая дома из камня, крытые сланцем, и жителей городка. Собственно, рассматривала Марго, так как для неё в диковинку видеть такое количество домов и людей. У себя, в древней Фаэлии, она, кроме домочадцев да нескольких крестьян, никого не видела, а близлежащая деревня была далеко и она ни разу там не была.

Хенк и Фогги вернулись тоже не с пустыми руками, каждый оттягивая руки двумя корзинками, в которых были те же фрукты и еда на дорогу. Быстро погрузившись на флаэсину, они поднялись в воздух. В каюте обедать было тесно и не уютно, поэтому снова расположились на палубе, кружком усевшись вокруг разложенных яств на скатерти. Марго все время смотрела на Туманного Кота, который глотал слюнки, погружаясь симпотами во всех подряд за столом. Не вытерпев, она спросила у Леметрии, возле которой она сидела:

— Почему коты ничего не едят?

Видя в жизни всего двух котов, Хамми и Туманного, Марго сделала очевидный вывод, так как никогда не видела, чтобы Хамми что-нибудь кушал.

— Ты имеешь в виду Туманного Кота? — спросила Леметрия, наклоняясь к Марго, но её с ответом опередила Марэлай:

— Потому что он ненастоящий! — сказала она и посмотрела на Туманного Кота.

— Неправда твоя, — не согласилась Марго, — они настоящие.

— Да, нет же, — возразила Марэлай и повернулась к коту: — Скажи, Туманный.

— Я – настоящий, — возразил Туманный Кот и переплыл по воздуху на колени Марго, которая тут же стала его гладить. Марэлай собиралась поспорить, но тут на неё цыкнула мать и она удивлённо на неё посмотрела. Откуда ей было знать, что не нужно лишать иллюзий ребёнка, когда он вдали от дома. Возможно, навсегда.

Солнце, как будто специально, разогнало все облака, пропекая и землю и воздух, превращая почву в сухую пыль, которая поднималась до флаэсины и поскрипывала на зубах. Чтобы укрыться от солнца, натянули над флаэсиной тент, продуваемый ветром. Дети уснули в каюте, сморенные обедом и жарой, только радостный Витер стоял возле штурвала, обучаемый Перчиком. Чери и Леметрия настороженно поглядывали на них, зная, что учёба – дело хорошее, только пассажиров на флаэсине никто не застраховал.

Хенк и Фогги склонились над картами, разложив их на палубе, и ползали на карачках от одних залежей руд, обозначенных крестиком, до других, не заметив Чери, которая, приободрившись, оседлала Фогги и путешествовала на нем по чертежу. Заметив хихикающих Байли и Леметрию, партнёры по рудам увидели поклажу на Фогги и сами загыгыкали от избытка адреналина.

Показался хвостик притока Леи, уходящий в сторону, а впереди уже виднелась главная река Страны Маргов и Фрей. В этом крае Лея была совсем маленькой и сравнима с рекой Горне, которая в этом месте в неё вливалась. Перелетев Лею и оставив слева городок Барото они, наконец-то, долетели до дома Манароис. Маленькая рощица, его окружающая, казалась игрушечной с высоты, да и сам дом выглядел карликовым, слегка прикрытый сверху ветвями огромного дуба, растущего возле колодца.

Когда флаэсина села, Чери, сразу же перелезая через борт, увидела во дворе странную картину: посредине, прямо на земле, сидела Манароис и ревела во весь голос, а вокруг стояли её коровы и мычали, вероятно, не доенные.

— Здравствуй, Манароис, — сказала Чери, подходя к коровьему кругу. Манароис глянула на Чери заплаканными глазами, ничего не ответила и продолжала реветь.

— Так ты зрячая? — удивилась Чери, видя осмысленный взгляд Манароис.

— Она зареванная, — вздохнула подошедшая Леметрия и, взглянув на коров, предложила: — Давай коров подоим, видишь – они, бедные, не доенные.

— Я не умею, — растерялась Чери.

— Что тут уметь, дёргай титьки и всё, — сказала Леметрия и пошла в дом, откуда вынесла два ведра и стульчик. Сунув одно в руки Чери, присела под коровой и усердно задёргала соски. Чери, притащив почерневшую от времени колоду, присела на неё и бесполезно дёргала соски в разные стороны. Корова, мукнув, недовольно оглянулась, намекая на то, что косоруким здесь не место.

— Давай я, — предложила Байли, приседая на колоду и освобождая от наказания согнутую в дугу Чери. Струйки молока весело ударили в деревянное дно, а корова одобрительно махнула хвостом, разгоняя мух.

«Откуда она умеет?» — удивился Хенк, глядя на жену, а Манароис, последний раз всхлипнув, размазала слёзы по лицу и поднялась на ноги.

— Не королевское это дело, — сказала она, отодвигая Байли, и сама присела под корову. Девочки с интересом наблюдали за процессом, а Марэлай намеревалась сама попробовать, закатив рукава рубашки, но Байли строго сказала дочери: «Это тебе не игрушки». Мальчикам, Дуклэону и Витеру, было скучно, и они полезли на дуб.

Один Туманный Кот сидел на борту флаэсины и смотрел не на коров, а в небо. Перчик, оглянувшись, внимательно посмотрел на кота, потом на небо, пробормотав под нос: «Что он там увидел?»

Репликация седьмая. Фатенот

— Совсем смущён, мадам, что я посмел сейчас,

в столь раннюю пору, побеспокоить вас! — закончил декламировать товарищ Тёмный, вспоминая сочинённий им в 1923 году экспромт в честь графини Куин, которой он передал манто из чернобурки от товарища Будённого.

— Ты снова говоришь стихами, Барти? — раздался голос Фатенот, а её глаза через медное зеркало удивлённо уставились на товарища Тёмного, одетого в красную русскую косоворотку, перетянутую шёлковым поясом с кисточками на концах. На голове Тёмного красовался чёрный кожаный картуз с красной звездой и розочкой сбоку.

— Ты не Барти?! — удивилась Фатенот и, забыв об осторожности, повернула к нему голову, рассматривая усатого чернявого красавца. «Не смотри! Влюбишься, дурр-ра!» — пробурчала одна из невидимых Судеб Времён, висевшая в воздухе надутой совой в углу комнаты. «Молчи! Сама дурр-ра!» — оборвала её вторая сова, внимательно прислушиваясь к разговору.

— Совершенно верно, товарищ Фатенот, — улыбнулся товарищ Тёмный: — Позвольте представиться – меня зовут Тёма.

— Вы тоже пишите стихи? — спросила Фатенот, глядя на Тёмного, в тоже время, перебирая пальцами разноцветные нити на небольшом ткацком станке.

— Не обучен, — возразил товарищ Тёмный, — но имею склонность к декламированию и пению.

— Может, вы споёте мне что-нибудь из вашего репертуара, — предложила ему Фатенот, продолжая работать.

Товарищ Тёмный кашлянул, поднял вверх руку и запел:

«Эх, яблочко, покатилося?

Красна Армия – воротилася!

Эх, яблочко, цвета зрелого

Люблю красного, люблю белого!

Эх, яблочко, цвета макова.

Любит Маня  их одинаково!»

Онти, слушая рулады черноглазого красавца, закрыла уши, а Рохо удивленно на неё смотрел – к сожалению, он не мог петь даже так, как товарищ Тёмный. А вот Фатенот плакала, роняя слёзы на разноцветные нити ткацкого станка, которые тут же меняли свою окраску. Судьбы Времён возмущённо кудахтали, теряя перья, которые, вдруг, ниоткуда падали на пол, кружась в воздухе.

Фатенот, вытирая слёзы, перестала смеяться и простонала Тёмному:

— Вы больше не пойте.

Отсмеявшись, она подняла глаза на товарища Тёмного и спросила:

— Вероятно, вы приехали сюда не для того, чтобы петь песни?