Три или четыре месяца туркмены после этого просидели спокойно, собирая, хотя и довольно туго, недоимку контрибуции, но ко времени начала кочевок, т. е. концу апреля, когда могли рассчитывать уйти из-под наших ударов, они снова принялись за грабеж. В последующие месяцы беспорядки иногда вдруг прекращались — это когда в ханство дойдет известие о прибытии к русским подкреплений с Сыр-Дарьи. То были маршевые команды из новобранцев и людей 8-го линейного и 4-го стрелк. батальона, остававшихся в Казалинске и Перовске при вещах. Пришли также новые сотни на смену прежних. Пришел также 3-й стрелк. батальон на смену 4-го. Новый батальон шел до Кармакчей из Ташкента сухим путем, а оттуда на пароходах и баржах. С ним отпущены были и туркменские заложники, не принесшие своим пленом ровнехонько никакой пользы. Правда, две роты 4-го батальона оставлены были временно до весны 1875 г. Их и поместили в Нукус. Все это казалось туркменам подкреплениями и вызывало догадки насчет каких-то грозных замыслов. Поэтому они и притихали на время, а когда узнали, что взамен прибывших сотен и батальона выступило столько же частей на Сыр-Дарью, то снова принялись за старое.
Мы не будем приводить больше «благовидных предлогов» Иванова — за ними, конечно, у него дело не станет. Скажем только, что в январе 1875 г., когда Аму-Дарья замерзла, он снова пошел «на ту сторону». Отряд в 1500 человек из 6 рот, 2 сотен, 6 орудий и 4-х ракетных станков выступил 7 января, переправился 16-го у Ходжейли, а вернулся 1 февраля, переправясь у Ханки. «Вся экспедиция произведена была без выстрела и отряд нигде не встретил сопротивления», — говорится в «Материалах». Туркмены внесли в эти 15 дней, пока русские обходили их с визитами, 36 000 рублей. О каких-нибудь погромах или поджогах официальные данные не упоминают.
Это второе по счету и спокойное шествие русского отряда, точно по какой-нибудь Тамбовской губернии, не могло не поселить в туркменах убеждения, что русские чувствуют себя здесь как дома и что они действительно составляют опору хана, а если их не трогать, то и они пройдут себе тихо и благородно!
С этих пор туркмены примирились с таким положением и прежних поголовных грабежей уже не производят, а хан превратился не только в «покорного слугу императора всероссийского» согласно 1-й статье мирного договора, но и в покорнейшего слугу начальника Аму-дарьинского отдела.
Таким образом, согласно изложению составителей «Материалов» под главною редакцией Кауфмана, ревниво охранявшего свою репутацию, глубокого политика и мудрого государственного деятеля, выходило, что Иванов дважды переходил реку и вторгался в пределы Хивинского ханства по собственному усмотрению и на свою ответственность. Однако же, ввиду замеченной уже склонности составителей «Материалов» и их руководителей тщательно скрывать от будущего историографа все резкое или опрометчивое в распоряжениях Кауфмана, как это мы видели, например, из пропусков в знаменитом предписании об истреблении жен и детей иомудов, мы приняли за правило: если материалы цитируют только выдержки из какого-либо предписания, не приводя его целиком, — непременно разыскать подлинник, в том предположении, что именно в опущенных строках и заключается самое главное, так сказать, ключ к разгадке событий.
Документ этот найден в секретном деле штаба Туркестанского военного округа 1871 года под № 1 «Об экспедиции к Хиве», где на л. 171–174 подшито предписание от 12 сентября 1873 г. за № 2637.
Приведем самое существенное из выкинутого Кауфманом, оставляя в стороне его советы относительно выполнения данной им программы.
Главная суть заключается в следующем: «В действиях ваших на левом берегу Аму, внутри Хивинского ханства, ваше высокоблагородие ограничитесь наказанием туркмен-иомудов Байрам-Шалы, которые отказались внести наложенную на них мною пеню, и Кара-Чоха, на которых, в бытность мою еще в укр. Петро-Александровском, поступила жалоба со стороны персиян, освобожденных рабов, что кара-чохинцы произвели около Сарыкамыша нападение на их партию, следовавшую от Куня-ургенча, чрез Сарыкамыш к Красноводску». Далее рекомендуется сначала убедиться, что персияне не врут, что они сами не подавали повода к нападению и что виноваты действительно кара-чохинцы, а не другие роды. Набег рекомендовался весенний. Для разгрома же байрам-шалынцев рекомендовалась зима и переход по льду. Идти предлагалось на Хазават и Змушкир (т. е. Измухшир). Здесь опять встречается место, которое необходимо привести целиком: «Проходя от Хазавата до Змушкира и обратно по землям туркмен иомудов, ваше высокоблагородие имеете распорядиться, чтобы войска на пути своем предавали бы все и вся огню и мечу. Наказание должно быть примерное, жестокое, дабы дать почувствовать им всю тяжесть кары за неисполнение наших требований и произвести впечатление на остальные роды туркмен. Знакомство с туркменами показало нам, что они другого языка не понимают».
Итак, на поверку оказывается, что Иванов не самовольно громил туркмен и вторгался в пределы чужого государства, а действовал по точному предписанию Кауфмана. Несчастных иомудов Кауфман, очевидно, хотел истребить дотла, приказывая предать мечу и огню «все и вся»…
Об этом предписании знал, по-видимому, только начальник походного штаба генерал Троцкий, но копию не сообщил ни в штаб округа, ни генералу Колпаковскому, оставшемуся за Кауфмана управлять краем во время обычной поездки последнего за триумфом в Петербург[63]. Ничего не зная о полномочиях, данных Иванову, Колпаковский, естественно, недоумевал по поводу действий этого полковника, что выразилось и в его донесениях военному министру.
По поводу этих донесений Кауфман наконец вынужден был послать Колпаковскому из Петербурга три копии с предписаний его Иванову.
Кауфман писал следующее: «Усматривая из донесений ваших г-ну военному министру, что ваше превосходительство не имеете копии с инструкций, данных мною начальнику Амударьинского отдела в прошлом году, я считаю необходимым для сведения и руководства вашего препроводить к вашему превосходительству две копии с предписаний моих полковн. Иванову от 12 и 20 сентября минувшего года за №№ 2637 и 2748 и копию с предписания, отправленного ему, вместе с сим, от 29 октября за № 1891».
Отношение это с приложениями Колпаковский получил только 3 декабря 1874 г. и передал в штаб, надписав следующую резолюцию: «Руководствоваться приложенными инструкциями, о содержании которых мне до настоящего времени не было известно».
Из предписания Иванову от 20 сентября 1873 г. касательно разграбления текинцами громовского каравана интересно только следующее место: «Разрешаю вам передать чрез Мат-нияза или сообщить от себя письмом хану, чтобы он объявил своим туркменам, что если они будут ему полезны и помогут ему уничтожить враждебные шайки текинцев, то хан будет ходатайствовать предо мною о сложении с туркмен дальнейшей контрибуции, вообще о прощении их и о возвращении их старшин. Сообщите хану, что я в сем случае удовлетворю его ходатайство, так как верная служба ему туркмен будет служить мне удостоверением и успокоением за хорошее поведение туркмен в будущем».
Из третьего предписания фон Кауфмана от 29 октября 1874 г. видно, что уже поднят был вопрос о занятии всего ханства.
«Мне доложены начальником штаба представленные вашим высокоблагородием копии с письма вашего ген. Колпаковскому, перевода письма хана хивинского, вашего ответа к нему и прокламации к туркменским родам Хивинского оазиса. Сведения, заключающиеся в упомянутых документах, неблагоприятны. Положение дел в ханстве — безотрадное; туркмены не успокаиваются. Год испытания, как видно, не привел туркменского дела на Хивинском оазисе к желаемому результату. Хан открыто сознался в своем бессилии и невозможности привести к порядку подвластных ему туркмен. Не отрицая вполне предположения вашего выс-дия, выраженного в письме ген. Колпаковскому, что события в Хивинском ханстве, быть может, приведут нас к заключению о необходимости прекращения автономии Хивинского ханства, я в настоящее время нахожу возможным возбудить этот вопрос и представить его на благоусмотрение и разрешение верховного правительства.
