Уже в городе, когда замелькали фонари и метель улеглась, Лиза стала напряженно выдумывать какой-нибудь вопрос, но ничего в голову не приходило. Она была уверена, что у ближайшей речки и они с Филином вызовут Мостик. Но вместо этого Филин так же молча повел Лизу в какое-то полупустое кафе на Васильевском острове, и, скупо роняя слова, заказал ей какой-то еды. Себе он взял чашку зеленого чая, но не успел даже отхлебнуть, как у него затренькал мобильник — звонила та самая красавица-доктор. Филин ушел на крыльцо, чтобы Лиза не слышала, и говорил довольно долго. Лиза повозила вилкой по тарелке и все-таки расплакалась, и слезы глупо закапали прямо в соус. Кусок в горло не шел. Перед глазами маячил сиротливый одноразовый стаканчик с водой на больничной тумбочке возле Бабушкиной постели.

— Спасибо, — промямлила Лиза, когда Филин вернулся. — Очень вкусно, честно. Но я правда не могу…

— Ничего-ничего, — пробормотал Филин, не слыша ее и глядя куда-то перед собой. — Амберхавенцы помочь не взялись — сами справимся…

По голосу его Лиза поняла, что Андрей Петрович уговаривает самого себя и сам себе не верит.

Когда они вышли к Неве, к важным заиндевелым сфинксам у Академии художеств, уже совсем стемнело и похолодало, облака разошлись, и в рыжеватом от городских огней небе повисли колючие холодные звезды.

— Бабушка велела позвонить какому-то преподавателю из Консерватории, про мои уроки, она договорилась, — высморкавшись, неуклюже сказала Лиза, и сразу поняла, что опять ляпнула не то и не тогда.

— Да-да, конечно, вечером позвоним… — отсутствующим голосом ответил Филин.

— Андрей Петрович, — спросила вдруг Лиза, — а почему вы не женились на Бабушке?

Филин повернулся и растерянно посмотрел на нее. И ответил не сразу.

— Она не пошла за меня.

— Но почему? — Лиза понимала, что ведет себя, прямо скажем, неделикатно, но не могла удержаться. Она чувствовала, что именно сегодня, когда Андрея Петровича приняли за Бабушкиного мужа, надо узнать правду.

— Лизавета, все очень просто, — проговорил Филин. — Вот как было дело. Жили на свете юноша и девушка, они любили друг друга, и все у них было замечательно. Потом девушка разлюбила юношу и полюбила другого… и совсем не потому, что он был королем Радинглена. Просто полюбила. Что ж, случается. Твой дедушка Ларс был чудесный человек и мой большой друг. Таль… Таль любит его до сих пор.

— Ясно, — отрывисто откликнулась Лиза. — Извините.

— Хорошо, что ты меня поняла, — ответил на это Филин и двинулся вниз по ступеням к реке.

Вдали в небе хлопнул и распустился огненный цветок фейерверка. Потом чиркнула одинокая ракета, больше похожая на падучую звезду.

Ничего себе, подумала Лиза. Ведь сегодня первое января. Вот так праздник выдался. Выходит, пока «скорая» тряслась на ухабах, Инго как раз приветствовал народ и принимал подарки. Полдня в парадном облачении, у всех на виду, и ему, бедняге, еще нужно было как-то объяснить отсутствие принцессы, а главное — убедительно изображать безмятежное спокойствие… Ох, не позавидуешь.

На самом деле в Радинглен не очень-то хотелось, и, наверно, именно поэтому Мостик долго не появлялся. Лиза зябко переступила с ноги на ногу и тяжело вздохнула.

Раньше вся эта жизнь казалась если не восхитительной, то хотя бы интересной — волшебство, дворец, домовые, придворные, гномы… А теперь как-то приелась. Волшебство слишком часто оказывается мрачным или сложным, во дворце я до сих пор умудряюсь заблудиться, на домового в темноте наступить проще простого, и ему больно, а гонять лакеев и горничных на посылках я стесняюсь, а придворные вечно так и сверлят глазами — не одобряют. За все сразу. А с гномами нужно не тараторить и соблюдать дипломатию. Бабушка это умеет, я — нет.

При мысли о Бабушке Лиза вспомнила свою сегодняшнюю грубость, и внутри у нее все съежилось.

Когда волшебство перестает быть в радость, да еще и Бабушка в больнице, то Бродячего Мостика ждешь безо всякого восторга, как обыкновеннейшую маршрутку…

Первые, кого Лиза и Филин увидели во дворце, когда уже в темноте добрались до Радинглена, были Маргарита и Смуров — их как раз встречал Инго, освободившийся от торжественных обязанностей, а с ним Амалия и Костя, взмыленный после церемониальных полетов и курбетов над Радингленом. Городской праздник завершился, площадь и дворец опустели. Разукрашенный к празднику город произвел на Илью Ильича сильное впечатление, но не столько убранством — гирлянды и ледяные скульптуры для эрмитажного хранителя были не в диковинку, — сколько местным населением. Его поражало все: и торжественные цеховые шествия, и фейерверк, и разряженные горожане, и важные гномы в парадных колпаках, с бородами, заткнутыми за пояс, и шмыгавшие в воздухе проныры-сильфы, и говорящие коты, и, разумеется, дракон, выписывавший в небе королевские вензеля. Былой страх перед чудесами у Ильи Ильича за этот день почти совершенно исчез. Удивительно, но гость, казалось, нимало не устал, и, несмотря на обилие впечатлений, рвался поскорее посмотреть таинственный портрет. Так что все направились в галерею.

По дороге Марго защебетала было о том, как много они успели повидать за один день, и как правильно Инго поступил, что не пригласил их стоять на балконе и кататься в карете, потому что в толпе гораздо интереснее, но быстро осеклась и тревожно спросила:

— Что стряслось? На вас же лица нет! Лиз, почему вас с Натальей Борисовной не было на празднике? Ей опять нехорошо?

Значит, какое бы объяснение Инго ни придумал для подданных, Маргариту оно ни на миг не обмануло, поняла Лиза. Вот так чуткость! Не слабее волшебного слуха!

Филин помялся, потом махнул рукой:

— А, чего там. Все свои.

И рассказал о случившемся — вкратце, щадя гостей. А потом Инго столь же коротко объяснил и про родителей, в гибель которых они с Лизой не верят, и в то, почему теперь разгадать тайну меняющегося портрета стало еще важнее — особенно после того, как возникло предположение, будто Лева видел Инго Третьего живым, только непонятно где. Только про свою находку — эмалевое яблоко — пока промолчал.

Не успел он договорить, как Илья Ильич возмутился:

— Что же вы, Ваше Величество, сразу не сказали нам с Маргаритой всю правду! Мы бы не развлекались, а сразу пошли во дворец! Я бы мог уже несколько часов как работать с картиной! Может, у меня бы сейчас уже были на руках какие-то факты! Раз Наталье Борисовне худо, время дорого! — хотя Смуров и титуловал Инго по всем правилам, но по его тону было понятно: никакой титул не помешают ему строго отчитать юного поклонника дочери, если он, Илья Ильич, сочтет это нужным. У Марго даже лицо вытянулось, хотя оно и от рассказа Филина уже было вытянутое и огорченное… и еще от чего-то, чего Лиза не поняла.

— Мне вот тоже никто ничего не рассказал… даже про фамильный портрет, — обиженно произнесла она, как бы ни к кому не обращаясь.

— В Новый год у меня есть определенные обязанности, — негромко и удивительно терпеливо возразил Инго Смурову, точно не услышав Маргариту, — и к тому же, не познакомившись с Радингленом, да еще без моих объяснений, вы вряд ли в одиночку разобрались бы с портретом.

У портрета их уже поджидал Лева — ему так хотелось участвовать в происходящем, что он попросил слуг настежь распахнуть двери Цветочной гостиной, выходившей на галерею как раз напротив таинственного портрета, и придвинуть к самым дверям кушетку в вытканных розах. На ней он и лежал, вытянув забинтованную ногу, а рядом с ним светилась монитором предусмотрительно принесенная Мэри-Энн. Узнав, что с Бабушкой — а уклониться от вопросов Лизе и Филину и тут не удалось — Лева серьезно сказал:

— Как хорошо, что вы пришли, Илья Ильич! Сейчас что-нибудь узнаем.

Филин глубоко вздохнул, но промолчал. Сомневается, поняла Лиза, стиснула кулаки и мысленно взмолилась: ну пожалуйста, ну пусть картина опять поменяется у всех на глазах! Между тем на картине за время их отсутствия вроде бы ничего не изменилось, разве что сквозь туман за нарисованными окнами пробивался солнечный свет. Но и только. Этим скептиков ни в чем не убедишь, даже если Инго с Левой ее и поддерживают.