Естественно, что я спросил у Солженицына о его новом романе и о том, когда он будет опубликован. Александр Исаевич сразу помрачнел. По его словам, ситуация после смещения Хрущева в октябре сильно изменилась, и публикация романа, по-видимому, будет отсрочена. Для литераторов смещение Хрущева было плохой новостью. Генетикам же, напротив, стало намного легче работать. Лысенко после смены власти в стране потерял своих партийных покровителей. Солженицын, однако, пообещал в ближайшем будущем показать мне рукопись романа.

В январе 1965 года рукопись «Круга», как его тогда называли, получил от Солженицына наш общий московский знакомый, генетик Владимир Павлович Эфроимсон, который знал Александра Исаевича в связи со своим собственным «лагерным» опытом. Мне разрешалось прочитать роман, но без выноса рукописи из квартиры, где она находилась. Приехав к Эфроимсону к десяти часам утра, я получил от него две папки с аккуратно перепечатанной на машинке рукописью. Поздно вечером я позвонил в Обнинск жене о том, что остаюсь ночевать в Москве. Оторваться от чтения было очень трудно. Роман был довольно большой, и я закончил читать последнюю главу лишь рано утром.

С начала 1965 года, в связи с подготовкой празднования 20-летней годовщины победы над фашистской Германией, попытки хотя бы частичной реабилитации Сталина стали достаточно очевидными. Поэтому изменилась в официальной прессе и оценка знаменитой повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», принесшей ему мировую известность. Ухудшилось и отношение к писателю в Рязани. Он там жил с женой и тещей в старом сыром деревянном доме, в двухкомнатной квартире без обычных коммунальных удобств. Местные власти, раздраженные опубликованным в «Новом мире» в конце 1963 года рассказом Солженицына «Для пользы дела», основанном на реальном случае самодурства и бюрократизма рязанских чиновников, отказывали писателю и его жене, доценту химии Рязанского сельскохозяйственного института, в получении новой квартиры.

В 1963 году, находясь в зените славы, Солженицын получил предложение переехать в Москву. Тогда он от этой возможности отказался. Теперь ему не хотели улучшать условия для жизни и работы даже в Рязани.

Весной 1965 года А. И. Солженицын решил переехать из Рязани в какой-либо более тихий город, расположенный ближе к Москве. Но при этом нужно было найти работу для жены Солженицына Наталии Алексеевны Решетовской, кандидата химических наук.

Узнав об этом от меня, Н. В. Тимофеев-Ресовский, очень хотевший увидеть своего бывшего «сокамерника» по Бутырской тюрьме, высказал предположение, что Обнинск мог бы оказаться очень удобным местом для Солженицына. И природа вокруг прекрасная, и научных учреждений много, и Москва всего в ста километрах. Я сообщил Александру Исаевичу об этой идее как раз тогда, когда он собирался совершить автомобильную поездку по Московской и соседним областям – Тульской, Ярославской, Владимирской, Калужской – именно для изучения возможностей переезда из Рязани. На гонорары от изданий «Одного дня» Александр Исаевич купил «Москвич», и на этой машине совершалось длинное путешествие.

10 мая я получил от Александра Исаевича письмо, в котором, в частности, говорилось:

Тимофеев-Ресовский, которому я сообщил о возможном визите Солженицына, был очень этим обрадован. Он помнил молодого офицера-артиллериста, который на организованном Николаем Владимировичем научном семинаре в общей камере сделал доклад об успехах в области атомной энергии. После «падения» Лысенко Тимофееву-Ресовскому присвоили звание профессора, и он стал достаточно влиятельной фигурой. Именно его присутствие в обнинском Институте медицинской радиологии придавало этому институту международный статус.

Солженицын приехал в Обнинск с женой Натальей Решетовской. Они приняли приглашение остановиться в нашей квартире на два-три дня. После короткого отдыха мы отправились в гости к Тимофеевым-Ресовским. Жена Тимофеева-Ресовского, Елена Александровна, тоже генетик и тоже знаменитость в этой области знаний, работала вместе с мужем, но на скромной должности младшего научного сотрудника. По возрасту (66 лет) ей полагался выход на пенсию, но для нее сделали исключение. Поскольку большую часть своей исследовательской работы супруги провели в Германии, а затем в тюремной «шарашке» на Урале, то их пенсионный советский стаж как «дипломированных» ученых с научными степенями не превышал одного года. Выход на пенсию обернулся бы для них финансовой катастрофой.

Встреча двух бывших узников Бутырской тюрьмы носила очень трогательный характер. Беседа и воспоминания продолжались до поздней ночи. Солженицын был прекрасным рассказчиком. Однако Тимофеев-Ресовский его в этом отношении все же значительно превосходил. Я не встречал никого, кто бы столь ярко и интересно мог рассказывать эпизоды из своей жизни или даже объяснять научные проблемы. На следующий день мы гуляли по городу, спустились по парку к Протве, небольшой речке, знаменитой, кроме своей истории (наполеоновская армия поила своих коней из Протвы перед отступлением после поражения под Малоярославцем), еще и тем, что ее вода охлаждала реактор первой в мире атомной электростанции, давшей ток в 1954 году Обнинск в 1965 году был небольшим городом с населением около сорока тысяч человек, состоявшим из работников семи научных институтов, в основном связанных с атомной энергией. Въезд иностранцев в Обнинск был запрещен, он был по тем временам «полузакрытым» городом. Здесь было четыре секретных института и производство реакторов небольшой мощности для подводных лодок. Природа вокруг города была очень красивой, и небольшие деревеньки в долине Протвы и по ее притокам увеличивали живописность окрестностей.

Все это, по-видимому повлияло на решение Солженицына о переезде из Рязани в Обнинск. Обсуждалась и возможность работы для Решетовской. Вакансий было очень много, тем более что именно в это время в нашем институте вводился в эксплуатацию новый большой корпус, оборудованный для радиохимических исследований. Тимофеев-Ресовский еще до приезда в Обнинск Солженицына получил согласие на работу Решетовской в своем отделе. Для нее, как и для жены самого Тимофеева-Ресовского, предполагалась должность младшего научного сотрудника. Директор нашего института академик Г. А. Зедгенидзе, генерал медицинской службы, был человеком смелым и принципиальным. Именно благодаря его смелости в институт смогли приехать на работу нереабилитированный Тимофеев-Ресовский и уволенный в Москве «диссидент» Жорес Медведев. Мечтой Зедгенидзе, пользовавшегося тогда поддержкой всесильных атомных ведомств, было превращение института в лучший в Европе центр радиологических и радиобиологических исследований.

Если бы план Тимофеева-Ресовского был одобрен и женой Солженицына, то их переезд в Обнинск мог бы осуществиться уже в июне-июле 1965 года. Неожиданная трудность возникла не со стороны властей, а со стороны Н. А. Решетовской. Оказалось, что она претендовала как доцент на должность старшего, а не младшего научного сотрудника. Эти претензии, выявившиеся уже после отъезда Солженицына, вызвали раздражение Тимофеева-Ресовского, для которого Решетовская даже и как младший научный сотрудник не представляла никакой ценности. Она не имела опыта работы с радиоактивными веществами и не знала генетики. По мнению Николая Владимировича, которое я разделял, переезд в Обнинск организовывался именно для Солженицына, а не для Решетовской. У Тимофеева-Ресовского была в отделе лишь одна вакансия старшего сотрудника, но на нее был более достойный претендент, его ученик, несколько лет проработавший с ним на Урале. Несколько свободных вакансий «старших» сотрудников имелось в отделе радиационной дозиметрии. Я уговорил заведующего этим отделом предоставить одну из этих должностей Решетовской. Он согласился, так как понимал, что это делается для Солженицына, который именно среди ученых пользовался в то время необыкновенной популярностью.