— Князюшка, что ты? — с тревогой спросила его Буженинова, теперь уже княгиня Голицына.

С затаенной ненавистью взглянул на нее князь и злобно проговорил:

— Дура, молчи! Молчи, княгиня!

Княгиня вся съежилась и посмотрела на него взором побитой собаки.

За молодыми потянулись чудные повозки с поезжанами, в санях, изображавших зверей, рыб и странных птиц. Ехали мордва, черемисы, остяки, самоеды, камчадалы и множество других "разноязычников", все в своих национальных костюмах, "с принадлежащею каждому роду музыкалиею и разными игрушками".

Одни ехали на верблюдах, другие на оленях, третьи на собаках, четвертые на волах, пятые на козлах, шестые на свиньях.

В манеже герцога, за длинными столами уселись чудные гости, каждой паре было подано их любимое национальное кушанье и любимый напиток.

На почетном месте на возвышении восседали молодые.

Василий Кириллович, у которого еще до сих пор не совсем зажил глаз, приветствовал их торжественной эпиталамой, "выколоченной" из него кабинет-министром…

Присутствовавшие закричали: "Ура!" Полезли чокаться с молодыми.

Дрожащей рукой держал князь Голицын свой бокал. Он был очень бледен. Не взглянув на него, Тредиаковский поспешил скрыться в задних рядах.

Бедный шут! Бедный пиит!

После обеда гости исполняли под свою музыку национальные танцы.

Императрица, окруженная свитой, с большим интересом следила за празднеством и несколько раз благодарила Волынского.

Чудное, сказочное зрелище представлял ледяной дом, когда вечером к нему приблизился свадебный поезд.

Он весь горел и сверкал разноцветными огнями и сам казался огромным драгоценным камнем.

Из пасти ледяных дельфинов вырывалось яркое пламя, по углам вертелись пирамиды, украшенные "смешными" прозрачными картинами, и высоко били огненные фонтаны.

С музыкой, пением и криками ввели в дом молодых, и затем все удалились. К дому был приставлен караул, чтобы молодые как-нибудь не вздумали убежать из своего гнездышка.

Мороз крепчал. Наступала ледяная ночь.

Хотя Артемий Никитич несколько и поправился, все же здоровье к нему не возвращалось. Он спал и видел, чтобы поскорее вернуться домой, привести в порядок свои дела и отдохнуть. Петербург положительно пугал его.

Было решено, что на Пасху Павлуша приедет в Артемьевку и там обвенчается с Настей. Кочкаревы настаивали, чтобы и Сеня с Варенькой поехали венчаться к ним и захватили с собою Василия Кирилловича. Он бы там пожил и отдохнул от всех невзгод.

Василий Кириллович, уже познакомившийся с Кочкаревыми, с радостью согласился на их предложение, так же как и Варенька с Сеней.

Сеню могли задержать дела, но все же тогда хоть ненадолго, хоть только обвенчаться, но они приедут.

Эйлер очень часто бывал у Сени и с величайшим вниманием следил за его работами. Но все же он не скрывал своих опасений. Герцог часто призывал его к себе, подробно расспрашивал, как идут работы, и каждый раз прибавлял, чтобы тайна была строго соблюдена. По его приказанию, Сеня передал Эйлеру все чертежи и расчеты, касающиеся устройства птицы и крыльев, за исключением того, что давно посоветовал ему не открывать Тредиаковский.

Однажды Эйлер в страшном испуге приехал к Сене. Оказалось, что его вызывал сам герцог, которому донесли, что Сеня уже каждое утро совершает полеты на машине. Герцог был сильно гневен, что ему не доложили об этом раньше. Эйлер едва успел его успокоить тем, что аппарат еще не окончательно готов и что никто не думал скрывать от его светлости.

— Я говорил, — заметил Эйлер, — теперь ты раб его. Он не выпустит тебя… Ты в тюрьме теперь.

Сеня грустно вздохнул, а у присутствовавшей при этом разговоре Вареньки сердце сжалось тяжелым предчувствием.

Эйлер решил на другой же день идти к герцогу с подробным описанием снаряда и просить указать время и место, где можно было бы на глазах его светлости сделать пробный полет.

Но герцог предупредил его.

В строжайшей тайне, сопровождаемый только своим любимым адъютантом фон Краузе, герцог верхом сам приехал к Сене.

Если бы Сеня не был так простодушен, он испугался: бы этого посещения. Он понял бы, что есть что-то угрожающее в этом страстном любопытстве герцога.

И действительно, дивная машина притягивала и пугала герцога. С каким-то суеверным ужасом думал он о летающих людях и нередко, забывшись, испуганно поднимал кверху голову.

И эту силу, эту чудную тайну оставить в руках другого! Нет, она должна быть только в его руках, и только тогда он будет спокоен.

Герцог приехал как раз в то время, когда Сеня, вывезя из сарая свой снаряд, собирался лететь.

Он обомлел, узнав герцога. Но герцог милостиво кивнул головою и сказал, что так тайна будет вернее, что тут меньше любопытных глаз.

Василий Кириллович, узнав в окно высокого посетителя, сразу понял, что герцог не желает лишних свидетелей, и благоразумно спрятался.

Варе он тоже посоветовал не выходить.

Герцог был поражен результатами, достигнутыми Сеней.

Машина Сени легко рассекала воздух, повинуясь каждому движению его руки.

Когда утомленный Сеня плавно спустился на землю, лицо герцога было мрачно. С недобрым выражением взглянул он на Сеню, так что тот даже смутился.

— Тебе опасно держать у себя описание этой чудной машины, — медленно начал герцог, — тут немало недобрых людей… Передай все Эйлеру, как раньше. Понял? У себя не оставляй ничего, ничего!

— Хорошо, ваша светлость, — ответил смущенный Сеня.

— Да, вот еще, — продолжал герцог, — скажи, если кто рассмотрит твою машину, сумеет ли сделать такую же?

Сеня отрицательно покачал головою.

— Нет, ваша светлость, — ответил он, — без расчета и чертежей нельзя построить такой машины. Тут есть секрет.

— А Эйлер знает его? — быстро спросил герцог.

— Знает, — слегка краснея, ответил Сеня.

— Хорошо, благодарю. На, возьми, — закончил герцог, снимая с пальца великолепное бриллиантовое кольцо.

— О, ваша светлость, это много, — пробормотал Сеня.

— Подари его своей невесте, — произнес, кивнув головою, герцог и, повернув лошадь, в сопровождении Краузе выехал на дорогу.

Сеня остался с открытым ртом, с кольцом в руке.

Он был поражен: как узнал герцог о том, что у него есть невеста?

Да, герцог много знал, а о тех лицах, которыми он интересовался, он знал самые интимные подробности.

Герцог медленно и задумчиво возвращался домой.

— Да, — сказал он наконец, — мой конь испуганно дрожал, когда летало это чудовище…

— Было страшно, ваша светлость, — отозвался Краузе.

— Страшно, как спастись от такого врага, — продолжал герцог. — Вот этот мальчик один, без помощи, построил машину. Но если взять мастеров, рабочих, то их можно сделать десятки, сотни, тысячи. Они затмят солнце… Да, это страшное орудие. Он бы сейчас мог догнать нас, подняться над нашими головами и…

Герцог вздрогнул и невольно поднял глаза. Поднял за ним голову и Краузе. Но морозное небо было ясно и чисто.

— Позови сегодня ко мне Эйлера непременно, — сказал герцог. — Какие, однако, здесь глухие места. Как легко здесь убить человека, особенно вечером… Да, да, глухо, пусто…

— Тут, ваша светлость, очень часто происходят разбои, — ответил Краузе.

— Да? Ты говоришь часто? — с особенным выражением спросил герцог, пристально глядя на Краузе.

Краузе тоже внимательно, с затаенным вопросом поглядел на герцога и медленно произнес:

— Очень часто, ваша светлость! Я бы не дал гроша за жизнь человека, который пошел бы здесь ночью с деньгами. Бедняка обыщут и пропустят, но денежного ограбят и убьют, чтобы не выдал.