— Так почему же он сразу заговорил с вами по-русски?

— А-а! — Лунцов улыбнулся. — Виноваты в этом ваши брюки...

— Гм... — Забродин внезапно почувствовал себя скованно. Ему вдруг показалось, что все смотрят только на него.

— Да вы не смущайтесь, — успокоил его Лунцов, — вначале все так...

— Завтра же мне нужно сменить костюм!

...Забродин волновался. «Узнаю ли я Пронского? Прошло больше пятнадцати лет! Время и обстановка меняют не только характеры, но и манеру держаться, выражение лица!»

На ветровое стекло машины набегали яркие световые рекламы: «Покупайте обувь Гуманика!», «Лучшие в мире часы — Шафхаузен!», «Самые надежные автомашины — Форд!»

За Гюртелем машина окунулась в черноту ночи. Затем внезапно выскочила на освещенную площадку, заполненную двумя потоками оживленно разговаривающих людей.

«Как неудачно! — подумал Забродин. — Только что окончился сеанс в кинотеатре «Темпо». Как в такой толпе отыскать Пронского? — Забродин тревожно посмотрел на часы: — Ровно восемь. Он должен быть где-то здесь!»

Выйдя из машины, полковник стал пробираться сквозь толпу. Неожиданно взгляд его остановился на высоком мужчине, который стоял немного поодаль и толпа обтекала его с двух сторон, как обтекает вода большой камень. В чертах его лица промелькнуло что-то знакомое. «Кажется, он? Нет, Пронский был выше ростом...» Забродин продвигался вперед, обходя мужчину стороной. «Этот шире в плечах... Но почему он смотрит на меня так пристально?» Забродин перевел глаза на костюм незнакомца. Из правого бокового кармана торчит край газеты. «Он! Конечно, он!»

Пронский тоже узнал Забродина. Какое-то мгновение смотрел в упор, чуть-чуть улыбнулся. Забродин уверенно двинулся ему навстречу.

— Николай Александрович, как я рад!

— Я тоже. Не ожидал здесь увидеть вас!

Они отошли за угол дома и сразу скрылись в темноте.

— Николай Александрович, я хотел бы встретиться завтра с вами на квартире и там обо всем поговорить.

Забродин передал Пронскому адрес, и они расстались.

Двухэтажный особняк на Кюлерштрассе, где Забродин и Лунцов на следующий день ожидали Пронского, находился в глубине сада. Ровно в девять часов раздался звонок, и хозяйка впустила гостя.

Теперь, при ярком свете, Забродин мог как следует рассмотреть Пронского. Моложавое лицо и простая, естественная манера держаться. Только под глазами — тонкие морщинки, а в волосах — седина.

— Вы почти не изменились, — сказал Забродин, крепко пожимая его руку.

— Ну, что вы! Я стал совсем старый. Посмотрите, сколько седых волос, — Пронский с улыбкой разглядывал Забродина. — А вот вы мало переменились! Немного пополнели... И у вас серебро!..

— Да, ведь, пожалуй, пора! — Забродин рукой пригладил волосы. — Время не щадит никого... Проходите, пожалуйста, — пригласил он.

Хозяйка подала черный кофе в маленьких чашечках. Размешивая ложечкой сахар, Забродин спросил:

— Как вы жили эти годы, Николай Александрович?

— По-разному... Часто приходилось туго... И, знаете, не столько от работы, сколько от обстановки. Вы, очевидно, многое знаете?

— Да. Я в курсе ваших дел. Как сейчас в Западной Германии?

— Снова орут свои песни фашисты. В правительство пробралось много бывших нацистов: Шпейдель, Глобке... Один Штраус чего стоит! Вы слышали, как он кричит: «Сотру Советский Союз с карты мира!» Коммунистическая партия в загоне. Активистов преследуют. Фашистские молодчики рисуют свастики на синагогах. Власти для отвода глаз схватят одного-другого, пожурят и тут же отпустят... А реваншистские слеты? С пеной у рта, с горящими факелами! В этих сборищах принимают участие государственные деятели, вплоть до Аденауэра. Вот вам обстановка...

— А как же терпят американцы?

— Что американцы?! Им нужен надежный союзник. Самый сильный союзник их в Европе — это западные немцы. Англичане и французы не идут ни в какое сравнение с немецким солдатом. Вот они и смотрят сквозь пальцы. Возрождается могучая и вероломная машина...

Пронский отпил кофе и, немного подумав, продолжал:

— Я обрисовал вам самые мрачные стороны. Родина должна это знать и быть наготове. Но есть в Западной Германии и порядочные люди. Вот, например, — он улыбнулся, — вы знаете, недавно проходили выборы в бундестаг. Во многих городах были расклеены портреты Аденауэра. Во Франкфурте-на-Майне я видел, как кто-то подрисовал на плакате челку и усики и Аденауэр удивительно стал походить на Гитлера... Или вот мне рассказывали: во время предвыборного выступления Штрауса в Мюнхене ему прислали в конверте резинку с запиской: «Можете стереть Советский Союз с карты мира!»

Посмеялись.

— Николай Александрович, какие у вас перспективы в Австрии?

— Пока плохие. По рекомендации Смирницкого я повидал двух эмигрантов, давно живущих в Вене, и американца, мистера Грегга, официально занимающегося коммерческими делами... Грегг обещал подыскать мне работу.

— Мы хотели бы, чтобы вы поработали здесь до выхода наших оккупационных войск и отъезда советских граждан на Родину. С одним из последних эшелонов уедете и вы.

— Я сделаю рее, что в моих силах.

Забродин, Лунцов и Пронский всю ночь обсуждали варианты работы в Вене. И только когда начало светать, они распрощались. Пронский вышел на улицу и сразу потерялся в предутренней мгле.

Через сутки, завершив все дела в Вене, Забродин возвратился в Москву.

Забродин никак не предполагал, что спустя несколько месяцев ему снова придется лететь в Вену. Был ли он доволен новым назначением? Он и сам не мог бы ответить на этот вопрос. Он знал, что будет трудно.

В столицу Австрии полковник прилетел в начале апреля. И сразу ощутил прелесть южной весны: кругом все цвело и своей свежестью, пестрыми красками радовало глаз.

А люди! Они ликовали. На улицах царило оживление. Еще бы: оккупирующие державы договорились о заключении мирного договора с их родиной.

— Что сейчас делается в кафе, ресторанах! — рассказывал Лунцов, встретивший Забродина на аэродроме. — Даже на трамвайных остановках, в клубах, на теннисных кортах — всюду только и разговоров, что о предстоящем подписании мирного договора. Газеты заполнены статьями с политическими прогнозами, различными обозрениями с предположениями о сроках вывода оккупационных войск, сообщениями о членах делегаций на мирную конференцию. Все кипит и бурлит!

Полковник поселился в «Гранд-отеле». Но теперь его комната выходила окнами на Ринг.

Забродина сразу захватили события. Прошло три недели с тех пор, как в американский сектор Вены сбежал инженер Рыжов, работавший в Управлении советским имуществом в Австрии. По свежим следам Забродин пытался разобраться в причинах, побудивших его к этому.

Рыжов растратил большую сумму государственных денег на свою любовницу-австрийку и бежал от наказания. Но почему американцы отказались возвратить уголовного преступника? Несомненно, здесь замешана разведка. Ей необходим политический выигрыш. Бедно же она живет, если уцепилась за уголовника! А может быть, это первая ласточка? Шантаж и подкуп сделают свое дело? Как оградить советских людей от провокаций?

Это стало основной заботой полковника, и он подолгу задерживался на службе, изучая поступающую информацию. Замелькали часы, дни... Но Забродин не упускал свободной минуты, чтобы познакомиться с Веной. И не только ради удовольствия, он считал, что чем лучше познаешь страну, население, быт, нравы и привычки народа, тем успешнее можно работать.

Однажды вечером Забродин и Лунцов отправились гулять по Вене. Они решили осмотреть Грабен — небольшую площадь в центре города с великолепными магазинами и памятником жителям Вены, погибшим во время эпидемии чумы. Там же, поблизости — величественный собор — Стефанскирхе, под которым раскинулись многокилометровые катакомбы. Лунцов взял на себя роль гида.

Они шли полутемным переулком в сторону Кертнерштрассе. Возле входа в «Мулен руж» Лунцов подошел к автомату, чтобы купить сигарет. Забродин продолжал идти один, медленно, не глядя по сторонам. Неожиданно его толкнула женщина.