Почтальон питал нежные чувства к Мэгги, кухарке Стюартов. Судорожно крутя педали велосипеда под встречными ударами одного из тех свирепых ветров, которые словно тщатся сдуть Британские острова в Северное море, он предавался размышлениям на две разные темы одновременно. Во-первых, досадливо гадал, почему чертово правительство скупится на мотоцикл для демобилизованного бедняги, который должен во всякую погоду мотаться по всяким дорогам. Но, главное, он прикидывал, рассказать Мэгги про Лиззи или воздержаться. Конечно, выслушает она такую новость с восторгом и будет благодарна ему, если услышит ее от него первого. С другой стороны, приключившаяся с Лиззи беда явно могла стать лишней помехой собственным его грешным поползновениям. До сих пор, как откровенно признавался он себе, ухаживания его особого успеха не имели. Правда, когда он стучал в заднюю дверь, открывала ему обычно Мэгги, опережая обеих горничных. Но, может, она просто торопилась первой получить почту (ей еженедельно приходило письмо вроде бы от молодого человека) или же немного скрасить монотонность своих кухонных обязанностей легкой болтовней с одним из спасших Англию героев. Как бы то ни было, его намеки она пропускала мимо ушей, а прямое приглашение как-нибудь погулять вместе категорически отвергла. Нет, лучше ничего ей не говорить!

Они поздоровались с чопорной церемонностью, предписываемой обычаями их сословия.

— Доброго вам утра, мисс.

— И вам того же, мистер Филпот.

— Ну и ветрюга же нынче!

— Да, наверное, скоро дождь пойдет.

— Вот, пожалуйста: семь писем, две открытки и книжная бандероль. И что мисс Стюарт со всеми этими книжками делает? Откуда ей время взять, чтобы прочитать их все?

— Вот и видно, как много вы знаете про господскую жизнь, мистер Филпот. Они ж голову себе ломают, чем бы время занять. Им ведь работать не надо, не то что нам. И ничегошеньки не умеют. Не представляю даже, как бы они без нас управлялись. Мисс Марджи сама просто младенец беспомощный. За нее все другие делают, даже одевает ее горничная! А уж ведет себя, мистер Филпот! Сидит у молодых людей на коленях, пьет коктейли эти. И ведь такая хорошенькая…

Мистер Филпот с неуклюжей галантностью не упустил удобного случая.

— Я против мисс Стюарт ничего не скажу, но только, если уж про красоту говорить, так от вас, мисс, глаз не оторвешь!

Мэгги польщенно хихикнула.

— Ну вот опять! Сами же знаете, что говорить так говорите, а думать не думаете.

— Именно, что думаю. Ей-богу. В кино я тут одну дамочку видел. Грета Гарбо — ее так зовут. Ну прямо ваш портрет, только вы покрасивей будете.

Мэгги сделала движение, словно от такого ни с чем не сообразного комплимента собралась захлопнуть дверь у него перед носом, и желание подольше насладиться ее обществом взяло верх над благоразумием.

— Э-эй! Погодите, мисс. У меня для вас новость. Как по-вашему, что мне сказал почтмейстер, когда я выезжал?

— Ну?

Мистер Филпот понизил голос до трагического шепота:

— Слыхали про Лиззи Джадд?

— Нет. А что?

— Вроде бы миссис Джадд сказала миссис Рейпер, а та еще кому-то сказала, а те уже почтмейстеру, что Лиззи ждет ребенка!

— Да что вы такое плетете, мистер Филпот?

— Сущая правда, провалиться мне на этом месте, мисс. И у Джадда и у полковника сейчас такое делается!

— И ей всего семнадцать. Вот дрянь!

Мистер Филпот заметно смутился и пробормотал:

— Так ведь, знаете…

Но Мэгги перебила его, в возбуждении несколько утратив благоприобретенную в услужении правильность речи:

— А ктой-то это? Он чего — жениться не хочет?

— Говорят, полицейский в Данторпе.

— Он?! Так ведь он семейный и с детьми.

— Говорят, что он.

— Ох подлец! Выгнать его должны со службы. А уж Лиззи-то! Так осрамить старика-отца, и мать, и миссис Смизерс — за ее-то доброту! Привязать ее к телеге да высечь. А потом отправить в исправительное заведение. Вот уж дрянь!

И Мэгги с добродетельным негодованием хлопнула кухонной дверью, оставив своего поклонника в горьком одиночестве на воющем ветру.

— Естественно, мы должны немедленно ее рассчитать, — объявила Алвина, выпрямляясь, и презрительно фыркнула, как надменная лошадь.

— Почему? — простодушно осведомился полковник. Алвина взглянула на него с внезапным и страшным подозрением, для которого не было ни малейших оснований. Это «почему» вовсе не означало, что полковник имеет непосредственное касательство к оплошности мисс Джадд. В его старческом мутнеющем сознании жило твердое убеждение, что нравственность подчиненных офицера не касается, но что он обязан постараться выручить их, если они вляпаются в какую-то историю. Лиззи как бы нарушила субординацию в пьяном виде, и ему надлежало быть заступником обвиняемой перед военным судом Алвины. Однако сама Алвина смотрела на дело иначе.

— Как ты можешь задавать такие глупые вопросы, Фред? Во-первых, это скандал на весь приход, и оставить ее — значит одобрять и прикрывать безнравственность. И подумай о Джорджи. Разумеется, она ничего про это не знает, но если Лиззи останется, скрыть подобного не удастся. И я не потерплю, чтобы моя дочь спала под одной крышей с проституткой!

— Ну, ну, это, пожалуй, уж слишком! — возразил полковник, по-отечески привязавшийся к Лиззи. — Не спорю, вела она себя плохо, скинула узду и все такое прочее, но все-таки опозорить ее перед всем приходом за первый проступок — это слишком жестоко. И жестоко по отношению к Джадду и его жене: люди они честные, приличные и знают свое место.

— Меня это не касается. Ей следовало раньше о них подумать. Я рассчитаю ее немедленно!

Не слушая робких возражений полковника, Алвина направилась на кухню. Лиззи чистила картошку к обеду. Лицо у нее было бледным, опухшим, испуганным. Она настолько погрузилась в тягостные размышления, что забыла встать при появлении Алвины. Добродетельный василиск устремил на грешницу леденящий взгляд.

— Ну?

Лиззи растерянно вскочила, расплескав воду из тазика, но этого Алвина словно не заметила.

— Прошу прощения, сударыня. Я не видела, как вы вошли.

— Я пришла сказать, что с этой минуты вы уволены, — сказала Алвина, в каждом дюйме Смизерс. — Вот ваше недельное жалованье. Приготовите и подадите обед, вымоете посуду и немедленно уйдете. Причину мне вам объяснять незачем. Вы опозорили себя и своих родителей, и ни в одном приличном доме вас держать не станут.

Лиззи испустила жалобный вопль, залилась слезами и горестно уронила голову в картофельные очистки на столе. Алвина торопливо ретировалась, но с прощальным залпом:

— Вы поняли? Ни одной ночи здесь вы больше спать не будете!

Еще один жалобный вопль подтвердил, что Лиззи поняла.

— Я очень хотел бы как-то утешить вас в этом незаслуженном горе, мистер Джадд, — сказал священник.

Миссис Джадд всхлипнула в кончик носового платка.

— Вы, сэр, очень добры, — внушительно ответил мистер Джадд, — да только что уж тут сделаешь-то. Сама себе постель постлала, извиняюсь, конечно, что при вас такое слово сказал, самой на ней и лежать.

В третий раз за десять минут этого тягостного визита милосердия мистер Джадд вытащил из кармана трубку и тоскливо на нее поглядел. Затем, в убеждении, что смолить табаком в присутствии духовных лиц не положено, он неохотно вернул ее в карман. Священник заметил его маневры.

— Пожалуйста, курите, мистер Джадд. Я ничего против не имею.

— Раз так, сэр… Спасибо, сэр… Так я побалуюсь табачком.

И он принялся набивать трубку с почти непристойной торопливостью.

Священник продолжал:

— Я сожалею, что вынужден коснуться случившегося, мистер Джадд. Я понимаю, как вам должно быть тяжело, и искренне вам сочувствую.

Трубка раскурилась, и мистер Джадд удовлетворенно крякнул. Несколько смущенный таким gaffe[7], он попытался замаскировать его назидательной фразой, смысла которой священник не сумел постичь.