Вертер молчал.

Мы были далеко от лесов-храмов германской Священной Римской Империи. Здесь Аполлон своей рукой посадил мирты и розмарин, осветил их своими лучами и заставил асфодели пробиться из тины.

Человек хорошо знает, что его только терпят в этом святилище. Он входит на цыпочках, чтобы не потревожить тайны. Нимфы и дриады спокойно живут в этом своем последнем прибежище. Трава, растущая здесь, священна: убор и пища бога.

Бога, явившегося нам за поворотом дороги.

Огромный, черный, спокойный.

Бык смотрит на нас, потом без спешки поворачивается. Чего ему бояться? За что он мог бы держать на нас обиду? Он не знал несчастий.

Лес становится светлее, его прорезают широкие поляны: иногда зеркала воды, иногда земля, потрескавшаяся от зноя. Варианты Начала, моменты генезиса, слияние четырех элементов.

Мы находимся в самой старой части Камарга. Совсем близко отсюда лежит берег, где высадились изможденные женщины, принесшие нам Кровь и Слово Христово (В провинции Камарг, есть небольшое, но очень старинное место - Сан-Мари-де-ля-Мэр. По легенде туда в 40 году нашей эры была выброшена на берег лодка без весел и паруса с беженцами из Иерусалима. В лодке находились Мария (сестра Богородицы), Мария Саломея, мать апостолов, Мария Магдалина и Лазарь (тот самый, которого воскресил Христос). Две Марии остались в Сен-Мари, Лазарь позже стал первым Епископом Марселя, а Мария Магдалина ушла в горы, в Сент-Бом, где и прожила в пещере около 30 лет, до самой своей смерти.) Именно здесь, в этих соленых песках Дельты, в этом подарке ветра, в этой победе над морем Крест укоренился и расцвел над Европой.

Вертер все молчал.

Я остановила машину в расщелине, под тенью дикого тамариска. Мы ехали с открытыми окнами, но только мы вышли из машины, нас обхватил аромат времени. Такое качество танцующего воздуха, такая почти музыкальная вибрация атмосферы, такой туман радости, я думаю, можно встретить только в Камарге.

Вертер посмотрел вокруг и начал со своим швейцавским акцентом:

Amo de longo renadivo

Amo jouiouoso e fiero e vivo

T’apelo, incarno te din mi vers prouvencau!

Мне было стыдно, что я не могу продолжить поэму Мистраля. Чтобы не остаться в долгу, я подарила море. Оно было здесь, совсем близко за горкой. Ни корабля, ни паруса. И на белом песке - никаких других следов, кроме птичьих. Начало мира. Вдруг воздух заворчал: дикие лошади выскочили из леса и миновали нас не глядя, гривы по ветру, сопя, они ускакали вдоль моря в бахроме пены, орошающей их шкуры.

- Я чрезвычайно голоден! - сказал Вертер с той же убежденностью, что Поль, когда обещает, что вот-вот грохнется в обморок.

Я обнаружила, что тоже голодна. Можжевельник предоставил нам более серьезную тень, чем тамариск. Кристина надавала нам в дорогу деликатесов. Без сомнения, в благодарность за вызволение кранов.

Мы мало говорили. Я чувствовала, что Вертер хочет впитать в себя все, что учил наизусть под сводами библиотеки Санкт Галлена. Я ничего не могла ему рассказать. Я только открыла ему дверь святилища. Он знал, что Грааль был пронесен здесь, а потом затерялся в тумане Севера. Он знал, что Марта укротила Тараска своей лентой (Легенда о драконе, который был укрощён Святой Мартой, стала распространяться в Провансе в XII веке и была связана с появлением здесь в 1187 году священных реликвий, связанных со Св. Мартой. Дракон был поражен прекрасным пением святой и уснул у ее ног, а она надела на него ошейник из ленты) Он знал, что Мистраль подарил хуторской девчонке бессмертие. Если бы он мог пересечь Рону, добраться до Ваккарэ, если бы он мог встретить Чудище (Чудище из Ваккаре - персонаж, напоминающий Пана, рогатый человечек с козлиными ножками, по легенде живущий в пруду Ваккаре), он бы протянул ему дружескую руку, чтобы вытащить его из тины и вернуть его радости, музыке цикад и полету розовых фламинго - этих летающих цветов Маркиза.

- Я такой везучий, что ваш дедушка охотится здесь! Ох! Я больше совсем не могу говорить по французски! - сказал он, обеспокоенный строением фразы.

- Он с наслаждением ел айвовый мармелад.

- Айвовый мармелад? Что это за фрукт?

- Он похож на яблоко, на грушу, и его нельзя есть сырым.

- Айвовый мармелад… это вкусно!(потом он спросил меня Вы пойдете плавать, мадам?

Мадам! Есть чем рассмешить лесных божеств! На мой вкус он был немного церемонным, но я предпочитала это слишком свободной манере некоторых молодых, вы знаете: пикировки, тыканье, “ну, толстушка моя” - и хрясь! - хороший шлепок по спине. Я сказала ему, что полежу на солнце, что поплаваю попозже, и что не надо звать меня мадам, что меня зовут Людовика, что это античное имя, что это римское имя и оно полностью соответствует обстоятельствам.

- Это потому, что я не много вас знаю, поэтому я не осмеливаюсь, - сказал он серьезно, снимая штаны.

Под штанами ничего было, и я окаменела перед его абсолютной наготой.

Он старательно сложил вчетверо свои джинсы и положил их на песок.

- Слишком много плохо воспитанной молодежи, - заключил он. - Вы не находите?

Я тупо кивнула головой. Он улыбнулся мне:

- Вы действительно не идете?

- Сию минуту, - булькнула я.

Он убежал к горке, вскарабкался на нее одним скачком, повернулся, дружески махнул мне рукой и резко исчез.

Он был настоящим блондином.

Он был также настоящим швейцарцем.

Я сказала себе:

- Жан умрет от смеха, когда я расскажу ему эту историю!

…но я не была в этом так уж уверена.

И, однако, я находила поведение Вертера трогательным. Как поведение доверчиво отдающейся девушки.

Невинность.

Вертер меж деревьев райского Сада совсем не прятал лица перед Вечным Богом. Ни лица, ни всего остального.

Если бы у меня было побольше шика, я бы тоже обнажилась. Но воспитанием, корнями и принципами, в которых я мариновалась, я принадлежала к XIX веку. И довольствовалась Мери-Луком, что уже было прекрасной победой над предрассудками.

Я со спокойной душой заснула на солнышке.

Пробуждение было ужасно!

Кричала женщина, и я подумала, что произошло несчастье.

“Nix possible! Forbidden! эээ…Private!”

Ослепленная светом, я не очень различала черты лица скачущего передо мной разбушевавшегося создания.

- Да кто разрешил вам войти? Что вы здесь делаете? Эй! Вы! Я вам говорю! Вы меня слышите? Конечно, она не француженка! Грязная иностранка!

Этот неприятный голос что-то мне напомнил… но что? но кого?

Что-то далекое…

Вдруг я закричала:

- Жинет!

Женщину это ошеломило, а я приблизилась к ней, теперь уверенная, что не ошибаюсь:

- Жинет! Ты меня не узнаешь? Людовика Кампердон! Предвыпускной класс нимского лицея!

- Людовика Кампердон? (Жинет никак не могла оправиться) Ни за что не узнала бы тебя в этом парике!

Парик? Мои прекрасные светлые волосы!

- Ах! Если бы я знала, что это ты, я бы меньше нервничала! Людовика Кампердон… Боже мой, мы не становимся моложе! Людовика Кампердон! Я, видишь ли, совершаю обход! Я шериф Бразинвера! Я бьюсь против всех этих чужаков, заполоняющих и загрязняющих наш лес! Все они мерзавцы, наркоманы, грязные и вообще! Подожгут мне сосновую рощу и даже не заметят! Но я на джипе врезаюсь в толпу! Они не пугают меня, можешь мне поверить!

Я верила. Она сама могла напугать кого хочешь.

- Ах, Людовика, какая встреча! Ох! Как я тебя поздравляю! Ты вышла замуж за знаменитость. У меня судьба менее шумная, но мне тоже не на что жаловаться. Я вышла замуж за Гастона Субейрана. Нотариуса. Старшего из пяти братьев. Тебе это что-нибудь говорит?

Я вежливо помычала, но ее не удалось провести.

- Нет? Он славный малый… У него большое….большая практика…Кстати, а твой? (она посмотрела вокруг, неожиданно обретя хорошее настроение) Он здесь с тобой?

- Нет, нет, нет, я одна!

Как только я выговорила эту ложь, раздались радостные крики: