- Я тоже иногда очень грущу, когда думаю о моей маме…

Я беру ее руку, я тащу ее, я ей улыбаюсь, я заставляю ее бежать. Перед тем, как прийти в гостиницу, она останавливается, заставляет меня к ней наклониться.

- Я кое-что хочу вам сказать…- и, на ухо, она сообщает мне:

- Вы теперь моя лучшая подруга!

В новой шелковой блузке цвета лютика Кристина радует глаз.

(Какой чудесный доктор, этот доктор Фавар! Он не только лечит своих пациенток, но и делает их красивее)

- Извините меня, - говорит она, заметив нас. - Я была в таком состоянии, что даже не поблагодарила вас!

- Поблагодарила?

- Без вас эти ужасные дети разнесли бы пансион! Вы знаете, с тех пор, как они здесь, я каждый день пишу в страховую компанию? У меня уже, кстати, начинаются сложности с этой стороны. Тут пара очков, там зеркало, куртка Месье Кинета у красильщика…

- Месье Кинет?

- Месье, который ест в одиночестве и у которого как нарочно сегодня днем была белая куртка. И еще водопроводчик говорит, что теперь надо менять все краны!

- Не беспокойтесь за краны. Сегодня вечером они будут у вас.

- Правда? Да вы фея! Селеста, ты хорошо поблагодарила мадам? Она вам хоть не докучала? Вы уверены? Давай, пойдем, моя дорогая, поспешим на ужин, чтобы не задерживать подачу на стол.

Она уходит, легкая, веселая, держа племянницу за плечи, полная отваги, жизненной силы… воскрешение!

- Шокотерапия! - говорит голос за моей спиной. Это Люсьен, который тоже идет ужинать с персоналом.

Свежий душ, поправка макияжа и я ухожу, туго обтянутая моими сверкающими от рубинов джинсами, прогуляться по набережной перед ужином.

Я оставила в регистратуре неряшливый пакет из газетной бумаги, который обнаружила перед своей дверью. У Кристины на десерт будут краны.

Набережная превосходна от поглощенного за день солнца, плавящего жара, резких запахов. Это момент, когда день переходит в ночь. Садишься на террасу спиной к светлому небу, а когда встанешь, будут сверкать звезды. Красные скатерти, белые скатерти, бумажные скатерти, мраморные и железные столики ждали толпу, влекомую голодом и жаждой.

- Скажи-ка! Ну и девица! - цедит меж сжатых губ женщина своему раболепно кивающему мужу.

Речь идет обо мне?

О! Спасибо! Если бы я осмелилась, я бы их расцеловала!

Я вижу Месье Кинета, он штурмует прекрасные фиалковые глаза. С каким изяществом она всегда избавляется от надоеды! Бедный месье Кинет, его белая куртка у красильщика, и он снова надел кутрку яхтсмена.

- Могу я позволить себе предложить вам стаканчик?

Он не теряет времени! Едва его обломала одна, он отправляется на штурм другой. Новый провал. На этот раз у него недовольный вид. Он колеблется, смотрит на меня так, будто сейчас что-то скажет, пожимает плечами и уходит.

Без сомнения, я теперь, по его мнению, не настолько “прилична”, чтобы иметь право отказываться от стаканчика?

Погоди-ка, я позволю себе один.

У одинокой молодой женщины возникла та же идея, что у меня. Она на террасе Кафе де Пари перед мятным ликером. Если бы я осмелилась, я бы заговорила с ней. …но я не осмеливаюсь. Она посылает мне легкую застенчивую улыбку. Я смущенно улыбаюсь в ответ. Я сажусь за соседний столик. Приближается официант.

- Дайте мне мятный ликер.

Как глупо быть такой застенчивоой! Я играю с кошельком, у меня выскальзывает монетка, катится под стол. Я спешу к ней, молодая женщина тоже, мы оказываемся на четвереньках лицом к лицу. Она протягивает мне мою монетку. 20 сантимов. Ее глаза как фиалки. Вблизи она еще красивее.

- Могу я позволить себе предложить вам стаканчик? - говорю я церемонно, и мы обе прыскаем со смеху.

Мой мятный ликер поставлен рядом с ее, мой круглый столик опустел, мы еще не очень хорошо знаем, о чем будем говорить, но мы довольны, что у нас достало смелости познакомиться.

- Вы не слишком скучаете совсем одна? - спрашивает она.

Она удивлена, когда я ей говорю, что нет. Она смертельно скучает! Она такая застенчивая, она ни с кем не осмеливается заговорить! Если бы не упала моя монетка…

- Это ужасно! Я ненавижу июль! Я ненавижу отпуск! Я ненавижу море! Я ненавижу слонце! Я ненавижу Юг! Каждое лето - это кошмар! И это длится уже семь лет!

Я удивлена, что она с упорством приезжает в место, которое не любит.

- У меня в жизни есть мужчина, - говорит она.

Тем лучше, это хорошая новость

- Да, но женатый мужчина…

Ах! жалко, это плохая новость.

- Женатый мужчина с детьми, с семьей, с женой! с чувством долга! …Он никогда не покинет свою жену! НИКОГДА! Он всегда говорит мне: “ Мы должны думать о ней!” Он замечательный!

Я его уже ненавижу.

- Я тем более одинока, что поссорилась со всеми своими подругами. Все мне говорили: “Брось его! Брось! Он разрушит твою жизнь!” Они не могут понять! Когда он говорит мне: "Жена - это жена…"

- Он ее любит?

- Он ее уважает!

Какой ужас!

- Так вот, каждый год в это время я приезжаю в Гро-дю-Руа и я надеюсь… Но я не докучаю вам своими историями? Вы не подумаете обо мне плохо, потому что я вам все это рассказываю? Мне так надо выговориться…

Бедная. Я успокоила ее.

- Спасибо, мне приносит такое облегчение рассказать вам все. Вы знаете, я приезжаю сюда, потому что у нее семейное владение между Нимом и Монпелье, так вот иногда он может вырваться… О! Редко! Ненадолго! Но это хорошо. Я говорю ему: «Жан, дорогой мой!..»

- Жан?

- Да, Жан. Вы не любите это имя?

Нет же! Я люблю это имя! Настолько, что я вдруг заледенела, моторы остановились, я объята ужасом…

Жан. Есть другие Жаны! Но у его жены фамильное владение между Нимом и Монпелье… Уже семь лет, фиалковые глаза ждут в летнем зное… иногда он может вырваться… и это хорошо…

- Часто я говорила ему… (она продолжает говорить, она ничего не заметила, мне надо знать…), я говорила ему: “Жан, мой дорогой, я исчезну!” Вы знаете, что он мне отвечал? Он мне отвечал: “Командовать буду я!” и это правда! Это Жан командует! О! Я бы хотела, чтобы вы его узнали! Он бы вам понравился, я уверена! А потом, я горжусь им. Он…дирижер, мой Жан!

Я уже спрашивала себя, скоро ли в полиции подумают об убийстве из ревности, когда она продолжила с дрожанием гордости в голосе:

- То есть, как дирижер…Он управляет отделом нарушений системы налогообложения в сельском хозяйстве в министерстве Финансов, как дирижер оркестром!

Милый Жан! Я вдруг стала веселой, счастливой! Я бы с удовольствием его поцеловала! Чего он ждет, этот ненормальный налоговый инспектор, когда ему надо разрушить семейный очаг, бросить свою семью, бежать в ее обьятия? Ах! мужчины, воистину они меня всегда удивляют! Люсьен прав, женщины действительно несчастны! Слишком беременная, недостаточно беременная, любимая или осмеянная, уважаемая или обманываемая, брошенная или переутомленная вниманием, обожаемая или преданная, женщина может выбирать только между пустотой или переизбытком.

Счастливы ли они, будут ли они счастливы, эти две кариатиды, на которых с любопытством оборачивается толпа? Мускулистые, атлетические, спокойные, они, должно быть, добрались из своей родной Дании вплавь, без малейшего учащения пульса. Они невозмутимые, проходят перед нами, и я обнаруживаю сопровождающую их группу, которую они прятали своими телами.

- Вертер!

Я его за ними не видела.

- Вертер! Эй! Эй! Вертер! Это мой маленький швейцарец, - говорю я молодой женщине.

Я встаю и иду к нему.

Я думаю, он узнал меня по голосу. Он засмеялся.

- Вы выросли, мадам!

Я увлекаю его к столику и знакомлю их. То есть я говорю: “Вертер! …Подруга!” Я прошу его сесть. Но возможно, он хочет, чтобы я так же пригласила его спутников?

- Нет, нет, - говорит он. - Я свободен.

Он все такой же красивый, но у него менее сияющий вид. Я спрашиваю, что он видел в Камарге.

- Я видел швейцарцев, - отвечает он смущенно.