Рояль смолк.

“Класс, бабуля беременна!” Поет Пьер Перрэ, и, как на ярмарке в Пайяде, толпа подхватывает хором куплеты и припев. Девушки поют с полным ртом. Соблазнитель разглагольствует об ошеломительной жизни на Коста Брава, где он был в прошлом году. Но они не слушают ни слова из того, что он говорит, слишком занятые своими сладостями. Я тем более не слушаю, слишком занятая тем, чтобы смотреть на то, как они лакомятся, играют ложкой и соломинкой, следя за потоком паломников.

- Ох! Отпадный тип! - кричит вдруг самая маленькая, брюнетка с голубыми и сиреневыми тенями.

Ложкой она указывает на кого-то в толпе за моей спиной своим моментально взбудораженным подружкам.

- Отпадный! - вторит рыжая, страстно сося свою соломинку.

Третья ограничивается тихим рычанием.

- А не прогуляться ли нам в казино Гранд Мотт? - предлагает несчастный рыцарь-слуга. - А? Это будет занятно! - добавляет он с напускной веселостью.

Никто ему не отвечает. Он опускает голову. Я бы очень хотела увидеть объект их восторга. В данный момент я удовлетворяюсь тем, что слежу за его продвижением по их лицам. На соблазнителя больно смотреть. Он уставился на ботинки. С открытыми ртами, с бьющимися накладными ресницами, три девицы бьются в совершенном экстазе. Объект приближается, они на грани обморока…

Ох! Я хочу его увидеть! Я резко поворачиваюсь.

- Ну вот! - говорит Вертер. - Я думал, вы никогда не посмотрите в мою сторону! Я уже давно подаю вам знаки! Добрый вечер, мадам.

Скажем правду, бабуля была горда этой неожиданной развязкой.

Я спросила у Вертера, что он будет пить.

- Молоко, - ответил он посреди общего внимания.

Он был доволен. Он нашел группу студентов и стоял с ними лагерем за маяком де л`Еспигет. А потом, завтра, он поедет в Сант-Мари.

- Я встретил парня из Кристчерч* (христианская церковь), он тоже филолог. Он перевел д’Арбо на английский. Для меня это хорошая встреча.

Девушки бесстыдно слушали, изумленные, не сводя с него глаз.

- Сложно увидеть настоящий Камарг со всеми этими туристами, но я думаю, что мне это удастся. Мистраль сказал, что Камарг может сопротивляться всем варварствам и даже цивилизациям… Вкусное молоко! - добавил он с милой улыбкой.

- Вертер! - закричали гортанные голоса.

В центре группы молодежи высоченная блондинка подняла руку, достойную Золота Рейна.

- Ich komme! (я иду, нем)

Он допил свой стакан молока и извинился за то, что слишком быстро откланивается.

- Вы еще не уедете, мадам, когда я вернусь послезавтра? Потому что мне необходимо рассказать вам о своей встрече с Чудовищем из Ваккаре* (самый большой пруд Камарга, зоологический заповедник. "Чудовище из Ваккаре" - сказочный персонаж, герой одноименного произведения)!

Он протянул мне широкую, как у лесоруба, ладонь и убежал к своим товарищам.

Банана-сплит растаял в посеребренных бокалах в форме тюльпанов.

Три девицы смотрели на меня с завистью, а их несчастный провожатый мрачным взором излучал счет.

Я оставила приличные чаевые и встала, рассеянно улыбаясь.

Я пересекала закоулки порта, темные улочки, притоки сверкающих набережных. Кошки-воровки дрались за рыбьи кости вокруг перевернутых мусорных баков. Сильные запахи, убывающий шум праздника…

- Завтра еще будет хорошая погода, - говорит голос в тени.

Ребенок закричал “Мама!”, и я проснулась, подскочив посреди ночи.

Кто меня звал? Кто болен? Кому страшно? Кому я нужна?

Потом ко мне вернулось сознание.

Я никому не нужна.

Я одна.

Ни души на моем попечении.

Только моя собственная…

Я заснула счастливая.

Свобода.

Дорогая свобода.

Могут ли дорожить тобой, о свобода, те, кто никогда не знал принуждения?

Если я праздную тебя сегодня с такой радостью, не потому ли это, что я вновь обрела тебя?

Я знаю, что ни один голос не будет искать меня на песке моего детства, который я никогда не хотела покидать. Никакой приказ не настигнет меня в этой теплой воде, из которой я никогда не хотела выходить. Никакой звонок не возвестит конца моей переменки.

Быстро иди сюда! Не беги! Ко мне! Мы уходим! Поторопись! Не пей так быстро! Накройся! Отвечай! Не кричи! Я с тобой говорю! Заткнись!

Эти слова возмущали меня в детстве… пришел день, и они стали моими собственными словами. Эти слова порабощают того, кто их произносит, не меньше, чем того, к кому обращены. Эти слова, которые еще кричат на этом пляже бабули, мамочки, мамаши, тетушки, тетеньки…

“Господь накажет тебя!”

Смотри-ка! Как дядю Сабина, который плохо себя вел!

Нет, ну во что я вмешиваюсь?

Я-то сегодня свободна.

Я приняла ванну с пахучей пеной. Добрый завтрак в постели, которую мне не придется убирать. Прекрасный день без похода в магазин, без кухни, без мытья посуды, без уборки, я с наслаждением качаюсь на твоих волнах!

Я зашла по пляжу очень далеко, надеясь обрести одиночество. Но дикие пляжи исчезли с берега, изгибающегося от Гро до Пор-Камарг. Придется приноровиться к этой толпе. К этим паломникам на берегах Ганга. Вдалеке белые пирамиды Гранд-Мотт, кажется, наблюдают за нами. Атлантида, поднявшаяся из вод и из времени, неясный мираж в дрожащем воздухе. Игрушечные паруса пересекают маленькую морскую ширь. Вода омывает колени медленно бредущих паломников. Это прихожая глубокого моря, где можно плавать, нырять, исчезнуть.

В полдень дрожь пробегает по семьям, все кричат, бегут, собирают детей. Все спешат набить животы. Алисочка не хочет выходить из воды. Рири плачет, Ноно топает ногами. Но никто не сможет уклониться от жаркого, которое заставит их храпеть до 4-х часов, от супа, которым их вывернет во время урока плавания. Пляж очищается от детей и толстых дам. Датчане вгрызаются в сочные огурцы, немцы пьют из горлышка розовое, высокие девушки, тонкие и загорелые, спускаются с дюн и бегут к морю, на них надеты веревочки и почтовые марки.

Это и есть Мэрри-Лук* (веселый вид)?

Морисет попыталась мне продать один такой сегодня утром. Морисет - это вчерашняя кудрявая рыжуха из Кафе де Пари. Она содержит лавку со всякой всячиной рядом с отелем, на берегу моря.

- Смотри-ка, ты! - воскликнула она, когда я вошла сегодня утром в ее магазин.

Я хотела купальник.

- Возьмите Мерри-Лук, - посоветовала она мне. - Они отпадные!

А то! В таком живо окажешься в жандармерии!

Я хотела цельный купальник.

Она была возмущена. Цельный купальник? Придется поехать, как минимум, в Ним или в Монпелье, чтобы найти подобную штуку! Хорошо, раз уж я не хочу Мерри-Лук, (в чем я сильно ошибаюсь!) она пойдет посмотрит, что у нее осталось из раздельных с прошлого года.

Вот почему мои груди и бедра покрыты оранжевыми утками. Я выбрала его не потому, что мне понравился рисунок, а потому, что ткань была немного менее прозрачная, чем в других моделях.

Он вас уродует, - сурово сказала Морисет. - Мерри-Лук табачного или тыквенного цвета с красивенькой цепочкой на талии - вы были бы отпадной!

Ансамбли из утыканных стекляшками джинсов - точно как у нее - свисали с арок. Она проследила за моим взглядом.

- Мы скоро получим новые… Они отпадные, а! Что, если вы наденете такие?

Я не назвала ей суммы, за которую согласилась бы влезть в эти лохмотья. Я оставила себе уток и объяснила, что мне надо пойти купить книги.

- Тогда идите к моей подружке Магали, - сказала Морисет, - это прямо за кафе Барк.

Магали продавала в основном голубой и зеленый лак для ногтей, крем для загара и солнечные очки, притворяющиеся маргаритками. Но у нее были также прилавки с детективами, кровавыми и не очень, где существа с огромными грудями целились в читателя сразу из нескольких орудий тяжелой артиллерии. Кроме этого, я увидела только “Клуб пяти”, “Выращивание домашних кроликов”, “Хорошие манеры” (которые бывший префект только что дописал в тюрьме) и популистское издание “Доступный всем секс”.