Завернувшись в одеяло, королева читала дни напролет, пока достаточно было света. Ей было глубоко безразлично, кто бы ни сновал по ее камере. Находились любопытные, кому хотелось увидеть необычную заключенную. 3 сентября к ней привели некоего Ружвиля, которому было разрешено передать королеве гвоздику. Она приняла ее и нашла среди лепестков записку, в которой говорилось о возможности побега. У королевы не было чем писать и она нацарапала ответ колючкой на клочке бумаги. Он был перехвачен тюремщиками. Ружвиль скрылся. Провели допрос с пристрастием одного из жандармов, и снова прошел слух о попытке восстановления монархии. У королевы отняли даже те несколько колец, которые у нее остались. «Дело гвоздики» привлекло внимание к ней хотя бы на время. Как раз общественный обвинитель Фукье-Тинвиль жаловался, что до сих пор не получил никаких доказательств, чтобы предъявить обвинение. Тогда было решено допросить «вдову Капет» по делу о «заговоре с гвоздикой».
3 сентября в 4 часа пополудни делегаты комитета, которым было поручено вести расследование, Амар и Севестр, вошли в камеру к знаменитой узнице. Вначале допрос велся как обычно. Королева сочла необходимым все отрицать: никто не передавал ей никаких записок и она утверждала, что какой-то незнакомец приходил «во время ее нервного припадка». Вопросы стали более коварные. Депутаты, казалось, забыли о том деле, которое им поручили для подготовки обвинения. Они спрашивали королеву, что знает она о политическом положении на тот момент, знала ли она о победах французской армии, сохранила ли «отношения с внешним миром». Настаивая на положении заключенной, Мария-Антуанетта утверждала, что она ничего не знает, кроме как то, что слышала от стражников в Тампле. «Вас интересуют успехи вражеской армии?» — спросили у нее напрямую. «Меня интересует успех армии, принадлежащей народу, которым должен править мой сын. Разве есть для матери что-то более важное?» — ответила она довольно ловко. Мария-Антуанетта утверждала, что единственное, что ее тревожит, так это беспокойство о счастье Франции. «Пусть Франция будет великой и счастливой — это все, что мне нужно», — заявила она людям, пытавшимся найти в ее словах компромат.
Допрос вскоре снова вернули к «делу о гвоздике». Ее допрашивали в тот же день свидетели и обвинители. 4 сентября замученная их вопросами она призналась, что получила записку от таинственного посетителя. По ее словам, записка содержала лишь несколько ничего не значащих фраз, на которые она просто ответила, что находится под наблюдением. Она утверждала, что заговор, в котором ее обвиняли, был лишь предлогом, чтобы разлучить ее с сыном. Как и во время первого допроса, следователи задавали самые обычные вопросы. Они спрашивали Марию-Антуанетту, имела ли она отношения и связи с депутатами законодательного собрания? Была ли осведомлена о положении страны в период до 10 августа? И снова Мария-Антуанетта выдавала себя за покорную жену, подчиняющуюся воле своего мужа-монарха: «Я знала лишь то, что мне говорил человек, которому я безоговорочно доверяла».
Расследование закончилось, и было решено перевести ее в другую камеру. Измученная и ослабевшая, Мария-Антуанетта угасала с каждым днем. Возможно, некоторые члены Комитета общественного спасения надеялись, что она умрет своей смертью. Тем не менее Мария-Антуанетта объявлялась виновной в связи с контрреволюцией. Общественность требовала смертного приговора для «подлой австриячки». 9 сентября якобинцы потребовали ускорить процесс и исполнение приговора, которого ждала вся Франция.
Нужно было ждать 3 октября, когда будет составлено обвинение. «Национальный Конвент, — сказал Билло, — только что дал пример жестокости по отношению к предателям, тем, кто разрушает страну. Вдова должна взойти на эшафот, наконец, все ее преступления будут наказаны. Народ ликует, […] хотя она была осуждена тайно! Я прошу, чтобы революционный трибунал на этой неделе представил свое решение», — добавил он. Предложение было принято.
Фукье-Тенвиль, общественный обвинитель, так и не смог собрать досье против Марии-Антуанетты. В Тюильри были пересмотрены все ее личные бумаги и письма. Хотя дело велось очень быстро, депутаты Конвента обратились в суд с делом о Марии-Антуанетте, так же как когда-то они поступили с делом Людовика. 13 октября, накануне первого слушания, Фукье лично отправился в архивы, чтобы найти там доказательства, «которые касались бы дела и могли стать полезными в процессе над вдовой». Не найдя целого ряда документов, он объявил, что все они были уничтожены во время бегства в Варенн, и этого было достаточно!
Кроме того, чтобы вершить обвинение «Австриячки», Фукье-Тинвиль решил воспользоваться обвинениями, которые исходили якобы от… Людовика XVII против своей матери. Когда Симон, которому было поручено воспитание королевского сына, задал ребенку вопрос о столь дурной привычке (мастурбации), ребенок, не задумываясь, ответил, что этому его научила мама. 6 октября официальная комиссия, состоящая из мэра, прокурора и двух членов совета, а также полицейского чина, отправились в Тампль, чтобы взять показания.
Сидя в огромном кресле и болтая ногами, которые не доставали до земли, ребенок утверждал, что его мать и тетка вели тайные переговоры с неким стражником Лепитром, а также Туланом, Венсаном. Он подтвердил, что эти люди передавали что-то королеве и ее золовке, под конец он, хихикая, рассказал, как мать и тетка «приучили его к этим дурным привычкам. […] Он говорил, что его мать не позволяла никому об этом говорить […] и это продолжалось уже довольно давно».
На следующий день, 7 октября, допрашивали дочь Людовика XVI в присутствии тех же следователей, к которым присоединился художник Давид, член комитета. Девушка отрицала, что ее мать имела связь с тюремщиками. Она только вспомнила, что слышала как кричали стражники, когда она уже спала. Несколько раз брат поправлял ее, доказывая, что она говорила неправду. Мария-Терезия не нашла иного объяснения, как только сказать, что ее брат сошел с ума. Наконец, когда ее спросили, было ли такое, что ее мать и тетка укладывали ребенка спать с собой, она ответила, что нет. После допроса Людовик XVII ничего не добавлял.
Детей отправили, а на допрос привели мадам Елизавету. Принцессе зачитали заявление ребенка, «который упоминал и ее персону». Принцесса была поражена настолько, что онемела от подобной лжи. Придя в себя, она заметила, что ребенок приобрел дурную привычку уже давно и его мать несколько раз ругала его за это. Поскольку ребенок настаивал на своих словах, принцесса отказалась что-либо добавлять.
На заседании Революционного трибунала председатель обвинил королеву в пагубном влиянии на Людовика XVI: «Это вы научили Людовика искусству обмана, с помощью которого он лгал своему народу, который привык ему верить». Королева ответила: «Да, народ был обманут, жестоко обманут, но не мужем и не мной». Прекрасный искренний ответ человека, который по-прежнему убежден, что единственная законная власть в государстве — это власть короля. Столкнулись логика монархии и революционная логика.
Президент напомнил октябрьские дни 1789 года, ответственность Марии-Антуанетты в развязывании войны, и его обвинение заканчивалось «историей с гвоздикой». Следователь спросил у обвиняемой, не нужен ли ей адвокат. Она согласилась, но поскольку не знала никого, трибунал назначил ей двух адвокатов. Тарнсона-Дюкудрея и Шово-Лагарда. Предупрежденный 13 октября о том, что он является адвокатом королевы, последний прибыл в тюрьму, где впервые встретился с королевой. Потрясенный серьезностью своей роли, молодой адвокат, который узнал, что процесс начнется уже завтра утром, умолял королеву просить об отсрочке слушания дела. Королева сначала отказалась, но после убедительных советов адресовала в собрание прошение, которое осталось без ответа.
14 октября в зал слушаний, где толпились любопытные, одетая в траурное платье, вошла бывшая королева Франции. Едва ли можно было узнать в этой постаревшей, седой и измученной женщине Марию-Антуанетту. С высоко поднятой головой она подошла к креслу, которое находилось напротив стола общественного обвинителя. Судьи заняли свои места. Среди присяжных был хирург, библиотекарь, парикмахер, сапожник, владелец кафе, музыкант, журналист, бывший прокурор, бывший депутат законодательного собрания и еще несколько человек.
