Смешай все замыслы жестокой королевы,
Изволь, Господь, изволь
И обрати весь страшный груз ошибок
В губительный конец
Для праздных королей.
Отныне имя королевы было связано с образом проклятых королей.
Когда в Художественном салоне была открыта выставка, то картину, изображавшую французов, прогоняющих англичан, после того как Изабелла Баварская отдала корону своему сыну, изъяли из страха «возникновения ненужных ассоциаций и странных намеков». Как на грех, художница Виже-Лебрен, не успевая закончить портрет королевы с ее тремя детьми, повесила пустую раму, которая оставалась незаполненной несколько дней. Свято место пусто не бывает, и в пустом проеме кто-то написал: «Вот он дефицит!». Мадам Дефицит — таким было новое прозвище королевы.
Глава 20. СОМНЕНИЯ
За несколько месяцев королева поняла, что стала объектом ненависти всей нации и ее муж был слишком слаб для того, чтобы противостоять оппозиции, которая отчаянно боролась с абсолютизмом. Она поддерживала во всем де Бриена, единственного человека, который, как ей казалось, был способен противостоять натиску и показать свою власть. Мерси был занят только внешними проблемами, не оказывая на нее никакого влияния в вопросах, которые касались внутренней политики, и говорил с королевой лишь о конфликтах с Турцией, Россией и Австрией, ее же они совершенно не интересовали. В надежде на укрепление альянса он старался всеми силами убедить ее в силе своего влияния.
Не имея никакого политического опыта, а также будучи совершенно невежественной в вопросах политики, Мария-Антуанетта выдерживала все испытания. Без определенных мыслей и знаний она действовала инстинктивно. Опасаясь свержения существующего строя, она готова была согласиться на политические изменения, но не на структурные и с ужасом отвергала все, что могло ослабить королевскую власть в том виде, в котором она привыкла ее воспринимать, то есть в абсолютном. Королева не читала теоретиков концепции монархической власти. Эту легкомысленную и сентиментальную женщину сильно удивило, если бы ей сказали, что абсолютная монархия по своим принципам очень близка к деспотизму и тирании. Настроенная враждебно против ассамблеи, не признающая претензий парламента — одна только мысль о созыве Генеральных штатов заставляла ее вздрагивать, она не знала, что эти институты были известны еще в древности.
С конца августа 1787 года де Бриен работал не покладая рук. Новое назначение существенно укрепило его власть. По-прежнему готовя план реставрации финансов, он подумывал о переговорах с распущенным парламентом и хотел убедить Людовика XVI согласиться с созывом Генеральных штатов. Так, думал он, мы удовлетворим желание нации и успокоим массы. Предполагаемые переговоры должны были состояться в Труа со всеми изгнанными судьями. Де Бриен отказался от одной части налоговой реформы, но решил выпустить новый заем, который улучшил бы финансовое положение до 1792 года. Финансовое положение могло стабилизироваться уже в этом году, и король обещал созвать Генеральные штаты. Парламент принял предъявленные условия. Если Людовик XVI и согласился с финансовым проектом своего министра, все равно по-прежнему испытывал отвращение при одной лишь мысли о созыве Генеральных штатов. Де Бриен убеждал его, что подобное собрание совершенно безобидно, поскольку Франция через пять лет окончательно преодолеет финансовые трудности. Король и его министр, проводившие наедине очень много времени, приняли решение вместе, в тиши королевского кабинета. Остальные министры узнали о нем гораздо позже, без всякой возможности высказать свое мнение по этому поводу. Архиепископ легко управлял государем. «Мы подарили королю замечательного министра, и теперь надо дать возможность ему действовать», — говорила королева. И она дала ему такую возможность.
19 ноября Людовик XVI отправился в парламент на торжественное заседание, которое запечатлелось в истории этого двора.
Когда дебаты были закончены, не дожидаясь результатов голосования, Людовик XVI негромко и твердо произнес: «Услышав ваше мнение, я считаю необходимым установить заем по моему единоличному решению. Я пообещал вам созвать Генеральные штаты к 1792 году, моего слова должно быть достаточно. Я приказываю, чтобы мое решение о займе было зарегистрировано». Именно тогда герцог Орлеанский и заявил о том, что действие короля незаконно. На что король ответил кузену: «Это законно только потому, что я так хочу». «Все увидели, что герцог, которому только что указали на его место, едва сдерживал себя», — напишет Талейран несколько лет спустя. Разгневанный поведением кузена, Людовик XVI сослал его в имение.
Королева рассказывала об этом своему брату с завидным хладнокровием. Она защищала королевский абсолютизм: «Король управляет парламентом, управляет Советом и при этом ему не нужна поддержка большинства», — говорила она. Кроме того, с ее уст уже не раз срывались обвинения в адрес герцога Орлеанского во враждебности по отношению к политике Людовика XVI.
Осень в Версале выдалась на редкость скучной. Из соображений экономии было решено отказаться от поездки в Фонтенбло. Расходы двора по-прежнему сокращались. Придворные были недовольны, а фавориты не переставали жаловаться. Мария-Антуанетта уединилась в своем небольшом обществе, однако теперь уже спрашивала себя, насколько искренни остались ее друзья, когда она не осыпала их милостями. «По этому поводу иллюзии были практически развеяны, теперь это лишь приятные собеседники для королевы, — писал Мерси. — В своем сердце королева очень хотела вернуть любовь и признание народа, который несправедливо и незаслуженно обращался с ней так сурово». Никогда еще Мария-Антуанетта не была так задета ложью и сплетнями в ее адрес. Все эти невидимые и бесчисленные враги лишили ее радости и легкомыслия. Однако теперь она была охвачена новой страстью — реформами при дворе. «Все эти реформы не имели по собой никакой теоретической основы и определенной цели. Рядом с этими бесконечными новыми правилами появлялись странные и несправедливые исключения, которые лишний раз давали повод для бесконечных интриг; в результате эти преобразования лишь усугубили ее и без того шаткое положение при дворе; сплетники и клеветники продолжали свою грязную работу. Зерно зла было посеяно, и клевета, словно буря, нарастала с невероятной силой», — говорил Мерси. Заботы и переживания сильно подействовали на короля и королеву, основательно пошатнув их здоровье. У Людовика XVI обнаружилось сильное рожистое воспаление, тогда как Мария-Антуанетта стала быстро полнеть по причине неправильного обмена веществ. При дворе прошел слух, что она беременна, этот слух докатился даже до Вены. «Если бы я была беременной так часто, как об этом говорят, то у меня было бы столько же детей, сколько у великой герцогини. На этот раз все это чистый вымысел, можете мне поверить», — ответила она брату. Недомогания взрослых в королевской семье не внушали беспокойства, тогда как здоровье дофина заставляло многих сильно переживать. Мария-Антуанетта жаловалась императору: «Хотя он всегда был слабым и худеньким, я не думала, что это закончится таким кризисом. Вот уже несколько дней у него сильный жар, он еще больше похудел и ослаб. Мне кажется, у него такой хрупкий и искривленный позвоночник». У малыша рос горб. «Я бы заплакал, если бы посмел, какой жалкий и несчастный мальчик, которого судьба искривила, словно старика. Он боится людей, как будто ему стыдно появляться перед ними», — рассказывал маркиз де Бомбель. Врачи, не имевшие достаточных знаний, чтобы определить причину столь жестокой болезни, пытались объяснить это странное состояние мальчика осложненным процессом прорезывания зубов. Вскоре был приглашен для консультации еще один специалист. Он убедил монархов, что ему удастся выпрямить спинку ребенка. Отныне дофину приходилось носить ужасный железный корсет, который лишь доставлял ему еще больше страданий. Менялась и дочь, она, казалось, теряла детское очарование. С явными признаками меланхолии, ее характер отражал положение этой маленькой особы — она удивляла всех несвойственными возрасту сухостью и строгостью. Только герцог Нормандский приносил королеве счастье и радость. «Он сильный и здоровый, обладает тем, чего так не хватает его брату. Настоящий крестьянский ребенок. Крупный, толстячок и очень живой», — писала она своему брату. Врачи тем не менее не испытывали оптимизма по поводу здоровья этого ребенка, у которого случались «сильные истерики».