Людовик XVI занимался прежде всего внутренними вопросами королевства, поскольку с 1776 года государство жило в долг. Дефицит составлял 10 000 000 ливров. В августе Калон отправил королю «план улучшения финансовой ситуации». Система, которую он предлагал, подразумевала, что все французы, без исключения, будут облагаться налогом. Такая мера рано или поздно повлечет за собой народные волнения. Поэтому план гораздо больше беспокоил короля, нежели финансовую верхушку. Предвидя протест со стороны парламента в ответ на упразднение многих налоговых привилегий, Калон предложил королю собрать ассамблею, состоящую из знати, финансистов и других влиятельных людей королевства, выбранных по принципу верности традиционным устоям монархии. Людовик XVI согласился с этой идеей, поскольку после одобрения реформы знатью никакое давление парламента не будет слишком серьезным. И палаты согласятся на принятие новых законов. Франция уже не в первый раз прибегала к подобным сделкам. Всем нам хорошо известна ассамблея, собранная по такому же принципу Ришелье в 1626 году.
В первый раз Мария-Антуанетта поняла, что не все гладко в королевстве. Она осознавала, внутренне содрогаясь, что начинаются новые времена. Ее поездки в Париж сопровождались ледяным молчанием народа. Уже не слышно было криков: «Да здравствует королева!», радостные возгласы в честь монарха становились все более и более редкими. Это лето ознаменовалось ужасным событием. 19 июня королева потеряла младшую дочь, которой еще не было и года. Здоровье дофина не улучшалось, нужно быть большим оптимистом, чтобы надеяться на то, что маленькое, тщедушное создание будет жить. Королева отказывалась признавать эту ужасную реальность. Людовик XVI, напротив, впал в страшную меланхолию. Он забывал обо всех горестях лишь на охоте, ею он компенсировал все свои переживания и проблемы.
Королеву уже обвиняли во всех бедах Франции. Посреди финансового кризиса сочинители пасквилей находили все новые и новые источники вдохновения в истории с мадам де ла Мотт. Они предполагали, что «графине» удалось сбежать из тюрьмы в Англию. «Тайная переписка» утверждала, что этот обман «зародился в правительстве». Рассказывали также, что Мария-Антуанетта приказала отпустить мадам де ла Мотт. Такой ценой она якобы хотела добиться от ее мужа отказаться от публикации компрометирующих писем, адресованных его жене первой дамой королевства. Мадам де Полиньяк и Водрей внезапно уехали в Англию. Они должны были вести переговоры с господином де ла Моттом по поводу писем. Вернувшись, герцогиня нашла свои апартаменты отреставрированными, с новой мебелью, обставленные лично королевой. «Этот факт подтверждает то подозрение, что некоторые особы были втянуты в интригу, что и объясняет поведение барона де Бретеля во время процесса». В июле принцесса Ламбаль также уезжает в Лондон. Говорили о каком-то особом поручении. Она должна была что-то уладить с Калоном, который предпочел уехать за границу, получив отставку. Наконец, аббат де Вермон отправился в столицу Британии. Все эти странные поездки приближенных королевы вызывали подозрение. Многим нравилось придумывать тысячи историй, связанных с этой поездкой, кое-кто предсказывал даже второй процесс над мадам де ла Мотт.
В то время как общественность явно демонстрировала свое недовольство по отношению к королеве, сама Мария-Антуанетта решила провести реформы в своей свите; она урезала сумму на собственные расходы, которая теперь составляла 900 000 ливров. Следуя политике жесткой экономии, которую внедрял Ломени де Бриен, преемник Калона, она проводила ряд изменений в дворцовых порядках, все эти меры были далеко не популярны среди ее приближенных, поскольку угрожали их привилегиям.
Король заболел. Чувствуя неуверенность своей власти перед нервным, нерешительным, а иногда и жестоким монархом, Ломени де Бриен искал поддержки у королевы. Она слушала его, как никогда еще не слушала ни одного своего советника. Архиепископ предложил ввести ее в состав Совета, она начала участвовать в министерских собраниях.
После роспуска ассамблеи положение ухудшилось. Министр, который хотел утвердить через парламент свои финансовые реформы, по-прежнему получал отпор со стороны знати. Но судьи, словно в отместку монархии, отказались поддерживать новую систему налогообложения и потребовали, чтобы король утвердил их особое положение в государстве. Призывая к собранию Генеральных штатов, они втайне мечтали об аристократической революции, которая бы ограничила королевскую власть. Несомненно, судьи не ожидали, что Генеральные штаты ограничат их собственную власть. Как бы то ни было, Людовик XVI проявил твердость, и судьям пришлось уступить.
6 августа Людовик XVI вызвал к себе судей, чтобы заставить их зарегистрировать новую систему налогообложения. Министр финансов, который говорил от имени монарха, напомнил им, что король является единственным «администратором своего королевства», отвергнув тем самым идею о созыве Генеральных штатов. Обсуждая принудительное решение о регистрации налога, судьи изложили свое решение, отказавшись от этой процедуры, и попросили открытия судебного дела против деятельности Калона, что означало практически обвинение самого короля. Осознавая серьезность противостояния, Ломени де Бриен предложил королю разогнать парламент. В ночь с 1А на 15 августа министры получили приказ отправиться в Труа. Волевое решение положило конец долгой борьбе парламента и монархии. Людовик XVI был уверен в своем праве на этот шаг, но никогда не был так растерян и даже испуган. Он продолжал следовать советам Ломени де Бриеиа. Впервые с момента вступления на престол его личность была так подавлена.
26 августа Ломени де Бриен был назначен первым министром, такой чести король не оказывал никому, даже своему наставнику Морепа. Столь быстрое назначение после роспуска парламента могло быть расценено как триумф абсолютизма. Не было никаких сомнений в том, что Мария-Лнтуанетта вдохновила мужа на этот шаг. Назначение Ломени де Бриеиа укрепляло в королеве веру в свою власть. Прежде всего она хотела облегчить участь своего мужа, который нес на себе непосильное бремя власти. Король принял это решение без малейшего энтузиазма. Однако это не беспокоило королеву.
Назначение архиепископа повлекло за собой ряд министерских изменений. Сепор и Кастри оказались в немилости, поскольку не разделяли взглядов де Бриена на внешнюю политику. Это стало поводом для их отставки. Оба военных министра отказались становиться «союзниками архиепископа». Итак, пост военного министра де Бриен отдал своему брату, пост морского министра графу де Лузерну, племяннику Молезерба. Государственный советник Ламбер заменил Лорана де Вильделя. Только Бретель и Монморен оставались на своих постах. Королева не принимала никакого участия в назначениях. Она полностью положилась на архиепископа и аббата Вермона, который тоже принимал активное участие в министерских назначениях. Тем не менее ее обвиняли во всех переменах. Непопулярность де Бриена, который прослыл лютым врагом парламента, в конечном итоге падала на нее.
По всему Парижу ходили слухи и не умолкали разговоры о короле, королеве и их министрах. Бросались обвинения в непомерных тратах, которые стали причиной финансового кризиса. «Невозможно пресечь недовольные разговоры. Народ был охвачен гневом, сотни людей отправлялись в тюрьму, однако гнев становился все сильнее и это угрожало революцией — таково мнение французской полиции. Понятно, что популярность, которой лишился король, не вернется к нему никогда, сколько бы усилий и времени он для этого ни потратил», — никогда еще Мерси не изъяснялся столь печально и тревожно в своих официальных рапортах за все свои годы службы французским послом. Повсюду требовали созыва Генеральных штатов, как если бы Франция внезапно лишилась правительства.
Памфлеты и фривольные стишки стали символом того времени, и королева была их излюбленной темой. По-прежнему всплывала история с ожерельем, о которой якобы писали все английские газеты, но никому не доводилось читать этих статей. По рукам ходили даже карикатуры, на которых можно было увидеть Марию-Антуанетту, оседлавшую троянского коня вместо с бароном де Бретелем и архиепископом де Бриеном. «Не стоит бояться, они не греки», — можно было прочитать под этим рисунком. Из-под полы продавали картину под названием «Франция больна». Это было гротескное изображение королевской семьи. Подобные картинки продавались со словами: «Король пьет, королева ест, а народ кричит». В Лондоне были выгравированы восемь портретов: Шилперик и его жена Фредегонда, Шарль IV и Изабелла Баварская, Генрих II и Екатерина Медичи и, наконец, Людовик XVI рядом с пустым медальоном. А в парижском театре публика аплодировала стихам Атали:
