Гитлер распорядился применить ракету через десять дней после высадки союзных войск в Нормандии. Английские газеты сообщали: «Вблизи Лондона, в Южной Англии, имели место взрывы нового типа, видимо, от действия оружия очень крупного калибра».
До последнего момента никто не знал, как именно будет действовать новое оружие; ходили десятки слухов, в том числе и такие: «Нажимают кнопку, и ракета улетает. Когда она взрывается, то половина Британских островов взлетает к небу, а другая половина погружается на дно моря, а ракета возвращается назад, неся 50 000 пленных на борту!» Серьезные люди одергивали шутников: «Нет, это действительно мощное оружие: 24 часа бомбардировок, и Англия запросит пощады, согласится на перемирие и на любые условия. Ведь это новое германское изобретение, связанное с расщеплением атомов, высвобождением электронов и тому подобными штучками. Потрясающая вещь! Весь мир вздрогнет!»
Министр пропаганды был и доволен и счастлив. Он говорил своему пресс-секретарю: «Я, наверное, больше всех удовлетворен тем фактом, что «Возмездие» наконец свершилось! Ведь именно я обещал его немцам, и мне пришлось бы отвечать в случае неудачи. Вы помните, конечно, о тех сотнях писем, содержавших один и тот же вопрос: «Где же ваше новое оружие?» Геббельс говорил, что до последнего момента все это дело с ракетами висело на волоске, и он сильно беспокоился по поводу результатов.
Впрочем, и теперь, когда пуски состоялись, у него хватило хитрости вести пропаганду достаточно осторожно; Он убедил Гитлера в том, что бюллетень вepховного командования вермахта должен содержать всего одно предложение, сообщающее о факте испытания, и что слово «возмездие» вообще не должно упоминаться. На совещании в своем министерстве, проведенном 16 июня, Геббельс тоже настоял на том, что пресса и радио не должны говорить о «Возмездии». «Достаточно простого сообщения в бюллетене вермахта, — сказал он, — чтобы произвести потрясающее впечатление на германский народ. Нам нужно не подогревать возбуждение, а наоборот, успокаивать людей». Геббельс боялся, что немцы будут охвачены ложными надеждами на скорый конец войны. Неудивительно, что министр пришел в сильный гнев, когда узнал, что его старый соперник Отто Дитрих в директиве для прессы нарушил его указания, а известный журналист Отто Криг, следуя директиве, поместил в берлинской «вечерке» передовую статью, начинавшуюся с торжественной фразы: «День, которого так ждали 80 миллионов немцев, наконец, наступил…»
Геббельс в приступе ярости пригрозил расстрелять несчастного журналиста, едва сумевшего оправдаться ссылками на директиву Отто Дитриха, который и был признан главным виновником происшествия. Тогда министр стал добиваться от фюрера, чтобы тот подчинил Дитриха Министерству пропаганды или хотя бы приказал посылать «директивы» Дитриха на утверждение Геббельсу.
Тем временем выяснилось, что после применения ракеты «Фау-1» в течение недели ничего необыкновенного не произошло. Гитлер был сильно разочарован таким результатом и прикаізал прессе и радио избегать всяких преувеличений в сообщениях о новом оружии, хотя сам же положил им начало. Газетам было приказано ограничиваться перепечаткой информации из иностранных изданий.
Несмотря на это, германские газеты стали помещать отчеты об огромных разрушениях, причиненных ракетами «Фау-1». Военный корреспондент одной газеты, описывая обстановку в Лондоне 6 июля 1944 года, писал, что город охвачен огнем: «Столица Британии — в кольце огня и уже несколько дней подряд борется за свою жизнь, стараясь спастись от этого ужасного нового оружия. Особенно сильные пожары бушуют в центре Лондона, у Темзы. Облака, нависшие над городом, окрашены в багровый цвет; похоже, что потушить пожары не удастся».
Сам Геббельс оценивал применение «Фау-1» и «Фау-2» более осторожно. Выступая на митинге в столице 7 июля 1944 года, он заявил, под бурные аплодисменты публики, что «хотя и не стоит питать иллюзий насчет немедленных решающих результатов применения нового оружия, но длительные ракетные обстрелы, безусловно, повлияют на всю обстановку в Англии.
В статье «К вопросу о возмездии», переданной по радио 21 июля, он рассказал о «парализующем чувстве страха, охватывающем британцев при взрывах «Фау-1», и о том, что «британская противовоздушная оборона не в состоянии помешать нам обрушить на Англию поток ракет, преодолевающих пролив Ла-Манш без всяких помех. Британское правительство, — сказал он, — пыталось сначала преуменьшить размеры ущерба; но теперь оно, напротив, драматизирует события и пытается пробудить жалость во всем мире, выступая в роли «оскорбленной невинности».
Тем временем вторжение союзников во Францию набирало силу, но Геббельс сосредоточил все старания на пропаганде успехов «Фау-1», наверстывая все, что было потеряно за долгие месяцы ожидания. «В свое время, — говорил он, — мы сдержанно давали понять, что готовим меры возмездия против англичан, и их руководители, те, что сидят в Лондоне, громогласно насмехались над нами, говоря, что наше оружие возмездия — изобретение пропагандистов, а не ученых и инженеров. Что-то теперь они не смеются у себя в Англии! Сначала их газеты сравнивали «Фау-1» с «надоедливыми жуками», а теперь называют их «бомбы-роботы». Это показывает, что они начинают понимать разницу между вчерашними выдумками и сегодняшней действительностью!»
Пропаганда Геббельса настаивала на праве применять ракеты «Фау», явно рассчитывая на сочувствие немцев, страдавших от бомбежек. Германское население было сильно обеспокоено и теперь почувствовало ободрение, увидев, что давно обещанное «чудо-оружие» наконец появилось и действует. Геббельс отвергал критику англичан, утверждавших, что «Фау-1» не имеет нужной точности попадания и не может быть направлено исключительно против военных целей, как американские и английские бомбы, падавшие на Германию всю зиму. «Но это же смешно, — говорил Геббельс, — достаточно посмотреть на наши города, лежащие в развалинах! Если бы это было так, то Лондон не стал бы взывать о мести, забывая, что «Фау» как раз и есть оружие возмездия; и если англичане не боятся его действия, то зачем же они говорят о наказании за его применение? У них много самолетов, но они сейчас заняты, прикрывая вторжение во Францию; если они их оттуда снимут, это даст Германии большое оперативное преимущество. Одно это доказывает, что «Фау-1» имеет важное военное значение, но англичане не желают этого признавать, говоря о страданиях мирных граждан, чтобы вызвать сочувствие мировой общественности».
Понятно, что британские и американские пропагандисты, видя успех пропаганды Геббельса, постарались преуменьшить чисто военное значение «чудо-оружия». Американцы заявили, что оно не принесло немцам никаких видимых успехов: наступление союзников в Нормандии продолжается, и военное снабжение осуществляется без всяких перебоев; так что можно только удивляться тому, зачем поднят весь этот шум вокруг нового оружия и стоит ли тратить на него столько времени и сил. Им вторили англичане, повторявшие, что «летающие бомбы» бесполезны в военном отношении.
Все же есть свидетельства того, что пропаганда Геббельса, рассказывавшая об успешном применении «Фау», подняла боевой дух немецких солдат. Это подтвердил генерал Эйзенхауэр на заседании Объединенного комитета начальников штабов: «Пропаганда успехов «Фау» сильно укрепила боевой дух немецких войск на раннем этапе операции вторжения». В сентябре 1944 года Эйзенхауэр решил атаковать побережье пролива Па-де-Кале (откуда производились пуски ракет), чтобы захватить «летающие бомбы» и отвести тем самым угрозу от Англии, а также лишить козырей вражескую пропаганду, «которые она использует в тылу и на фронте, твердя об «атаках на Лондон» и о «решительном повороте в войне».
Геббельс отверг утверждения англичан о том, что «Фау-1» — «подлое и бесчеловечное оружие, разрушающее с тупой силой дома мирных граждан». «То же самое можно сказать о ночных налетах британской авиации, — сказал он. — Бывает, что они сыплют бомбы, когда небо полностью закрыто облаками, так что даже наши истребители не могут взлететь из-за отсутствия видимости».
