«Прорыв на Востоке углубляется!»
Наконец, номер от 12 октября сообщал: «Уничтожение советских армий почти закончено!» После этого в номере от 14 октября появилось сообщение, прозвучавшее неожиданно:
«Операции на Востоке идут по плану».
В номере от 15 октября сообщалось с полной ясностью:
«Операции на Востоке развиваются так, как и было предусмотрено».
Номер за 16 октября вышел с редакционной статьей, имевшей заголовок: «Три миллиона!» Имелось в виду количество русских солдат, попавших в плен, и делалось заключение: армия большевиков сокрушена, а оставшиеся у них резервы не имеют значения: «Война на Востоке достигла поставленной цели: враг уничтожен, армии Сталина просто исчезли с лица земли!» Геббельс, проявивший себя в первые месяцы войны еще большим оптимистом, чем Гитлер, теперь забеспокоился: ведь народ мог сказать, что если все трудности позади, то больше нечего и напрягаться! Все же оплошность Дитриха пошла ему на пользу: престиж «главного пропагандиста» вырос, и он стал действовать более независимо, полагаясь больше на свой профессиональный инстинкт, а не на указания фюрера.
Тем временем приблизилась зима, и несмотря на родолжавшееся продвижение германских армий, в декабре начались русские контратаки по всему северному и центральному участкам фронта. Создалась совершенно новая ситуация. Германские войска, плохо подготовленные к зиме и столкнувшиеся с решительно настроенным противником, умерили свой натиск, и Геббельс дал сигнал к более реалистической оценке ситуации, поместив в журнале «Дас райх» статью под названием «Когда и как?» (в номере от 9 ноября 1941 года). Это было, по словам одного из помощников министра, «прощание с идеей закончить войну в России в начале зимы 1941 года». Мрачный тон статьи не оставлял и места от жизнерадостных откровений Дитриха, подчеркивая три главных тезиса:
1) «Чтобы выиграть войну, потребуется гигантское напряжение сил германского народа».
2) «Война — суровое занятие, а не увеселительная прогулка для солдат».
3) «Спекуляции насчет даты окончательной победы абсурдны. Не нужно спрашивать, когда это произойдет; нужно делать свое дело, и тогда победа придет сама!»
Геббельс еще за несколько недель до этого выступления почуял, что события в России принимают дурной оборот. 28 ноября капитан Зоммерфельдт, пресс-секретарь генерального штаба, доверительно сообщил иностранным корреспондентам, что «германские части достигли района Большой Москвы и находятся в 25–30 километрах от центра города». Но уже через десять дней, 8 декабря, верховное командование вермахта в своей ежедневной сводке о положении на фронтах сухо сообщило, что «теперь операции на Востоке будут зависеть от зимы». Многие в Германии почувствовали разочарование: обещанный быстрый конец войны на Востоке отодвинулся куда-то «в туманную даль». Война начала действовать на нервы; она как будто приблизилась и обрела черты суровой реальности, хотя большинство населения все еще не верило, что русские (силы которых оценивались весьма приблизительно) смогут выстоять против германской армии. Вермахт еще слыл непобедимым.
Начавшееся отступление в России вся германская пропаганда единодушно оценила как результат нажима «генерала Мороза», т. е. непредвиденных условий суровой русской зимы, заставшей врасплох германские части (хотя официальные метеосводки сообщали, что температура воздуха в Москве не слишком отличалась от температуры в Берлине). Непредвиденными оказались скорее яростные контратаки Красной Армии, происходившие в декабре 1941 и в январе 1942 года. Но пропагандисты сочли за лучшее списать все на зиму. Сам Гитлер подчеркнул эту причину в ежегодном обращении к нации 30 января 1942 года, заявив: «Нас вынудили перейти к обороне не русские армии, а жестокие морозы, достигавшие сорока пяти градусов ниже нуля!»
Итак, врагом № 1 германских войск был объявлен русский климат, и Геббельс открыл специальную кампанию помощи солдатам «в борьбе с его ужасными происками». Это был знаменитый «сбор зимних вещей» для отправки на Восточный фронт, «чтобы помочь солдатам, страдающим от морозов». Возможно, что он и принес пользу, но главный эффект мероприятия состоял в укреплении связей между фронтом и тылом; к тому же он позволил чем-то занять мысли людей, отвлекая их от неуместных вопросов. В общем, получилось и практично, и трогательно, и хорошо повлияло на моральный дух. Доводы Геббельса в пользу благотворительной кампании были составлены с большим искусством:
1) Это пробуждает в людях благодарность к войскам — спасителям нации».
2) Помогает солдатам бороться с тяготами зимы, оказавшейся необычайно суровой.
3) Помогает оправдать в глазах немцев верховное командование вермахта, которое, в общем, сделало все возможное для правильной экипировки солдат.
4) Пробуждает в населении страны заботу об армии и солдатах, где бы они ни воевали.
В заключение следовал длинный список вещей, нужных фронту: от пуловеров и перчаток до нижнего белья и наушников. В радиообращении от 22 декабря сюда добавили даже непарные перчатки, ветошь и рваные одеяла; особенно же приветствовались любые меховые вещи.
Весть об акции Геббельса докатилась до Англии, и английский радиокомментатор недоумевал: «Ну а непарные перчатки на что? Или для тех, кто уже отморозил одну руку?» Так или иначе, но в последнюю неделю декабря делегации, составленные из партийных активистов, устроили обход домов и сбор вещей, которые без задержки отправлялись в Россию.
Между тем стало ясно (хотя об этом не говорилось открыто), что положение на Восточном фронте становится угрожающим и даже критическим. По свидетельству шведского журналиста, выступления Геббельса «повергли людей в шок». Многие почувствовали, что дело не в плохой подготовке к зиме: главное заключалось в том, что «судьба впервые в этой войне явила немцам свой суровый лик, и где-то вдали замаячил странный призрак катастрофы». Но все были настолько запуганы официальной пропагандой, расписывавшей ужасы гипотетического вторжения русских в Европу, что даже убежденные противники нацистов были готовы жертвовать то, что требовалось. Гитлер приветствовал кампанию помощи фронту, назвав ее «подлинной демократией», и пригрозил наказать тех, кто вздумает обогатиться на этом деле, «утаив собранные народом вещи».
В течение нескольких недель пропагандистская машина Геббельса была занята «раскручиванием» кампании «сбора вещей». В ход пошли выступления кинозвезд и известных спортсменов, показывавших пример населению. Газеты помещали их фотографии на фоне пожертвованной одежды. 4 января пресса и радио объявили предварительные итоги, сообщив, что люди поддержали призыв фюрера «о помощи солдатам, сражающимся среди холодных просторов Востока», проявив беспримерный энтузиазм. К последнему воскресенью декабря наплыв жертвователей оказался так велик, что Геббельс объявил о продлении срока кампании еще на неделю, «чтобы все могли внести свою лепту». Разумеется, пропаганда трубила вовсю, превознося успех кампании. 14 января Геббельс объявил по радио окончательные итоги мероприятия, сказав, что общее количество собранных предметов одежды составило 67 232 000 штук, и что он приносит всем жертвователям сердечную благодарность и высоко ценит их чувства, поблагодарив особо сборщиков вещей (их набралось два миллиона человек) и германских женщин (1 миллион), которые по призыву фюрера работали в 24 000 швейных мастерских, ремонтируя одежду для солдат. Геббельс приветствовал результаты кампании, объявив их «убедительным свидетельством того, что германский народ готов довести эту войну до победы». Иностранные наблюдатели отмечали, что радовался он не зря: хотя вещей на самом деле собрали едва ли не в двадцать раз меньше, чем было объявлено, но дело было и не в них; главное заключалось в том, что удалось заметно повысить моральный дух населения. Люди постепенно привыкали к мысли о том, что «эта война становится все более трудной».
