Однако Эспириту Феликс проклял ее прежде, чем хлынула кровь из его сожженной ядом утробы.

Через пятнадцать минут их вынесли ногами вперед, кое-как прикрывши рваными пончо искаженные, лица. Двор огласился воплями, однако поплакать родным не дали. Мулы стояли наготове: дон Мигдонио, не испугавшийся ни одного человека, страшно боялся дурных примет. Он просто трясся, когда собаки начинали выть, и не терпел похорон. Когда в поместье кто-нибудь умирал родичи поскорей заворачивали тело в саван, клали туда пахучих, трав, водружали все это на осла или на мула и покойник совершал путешествие к могиле, вырытой за пределами поместья, туда, где желтая ярость мертвецов не могла убить цветы и отравить воду. Тут было не до плача, горевали уже в пути, а поскольку поместье было почти бескрайним, поминки эти растягивались на несколько дней. Вначале холод гор не давал мертвецам разлагаться, но потом, в жарких ложбинах, провожающих не спасало даже то, что они затыкали ноздри. Мулы тоже страдали от мертвецов, раздраженных тем, что их лишили бдений и заупокойных молитв.

Пеонов увезли в полдень. В половине первого один из слуг тронулся галопом в другую сторону. Через пять дней он отправил телеграмму: «Янауанка, д-ру Монтенегро, главному судье. Почтением сообщаю смерти пятнадцати пеонов коллективного инфаркта. Поместье «Эль Эстрибо». Мигдонио де ла Торре».

– Черт! – сказал судья Монтенегро.

За шесть минут до полудня; 14 марта 1903 года у жителя Серро-де-Паско впервые изменился цвет лица. До той поры обитатели этих дождливых мест были медного цвета. 14 же марта какой-то человек, выходя из трактира, где он пил водку, был весь синий, 15-го еще один посетитель вышел на улицу зеленым; тот, кто вышел 18-го, был оранжевым. До карнавала оставалось немного, и народ решил, что они к нему готовятся. Но праздники прошли, а люди все меняли цвет.

Серро-де-Паско – самый высокий город мира. Его переулочки вьются выше прославленнейших вершин Европы. Дождь тут идет двести дней в году, а поутру нередко идет и снег. Город лежит в конце Хунинской пампы, которую клянут даже закутанные с головой шоферы. Они прилепляют к ветровому стеклу изображенье божьей матери и препоручают ей свой грузовик. Не дай господь, мотор откажет в этой ледяной степи, где жителю низин не выдержать разреженного воздуха. Те, кто знает, что ждет их под ревнивым оком озера Хунин, крестятся, едва миновав скалистые ущелья Оройи. «Дева Мария, споручница путников, помоги нам! Святая Текла, помощница странников, моли бога о нас!» – шепчут они, зеленея от удушья, и отчаянно, но тщетно сосут лимоны. Но хоть обвешайся лимонами и молись весь день, эту страшную степь не проедешь невредимым. Тот, кто не выезжал отсюда, ни деревьев, ни цветов не видел – они здесь не растут. Только низкорослая травка выдерживает натиск ветра. Называют ее икчу, и без нее тут и не было бы жизни – ведь именно ее едят овцы, единственное здешнее богатство. Огромные стада пасутся в пампе до трех часов, а в четыре падает нож темноты. Вечер здесь – не конец дня, а конец света.

Что же привело людей на эту вершину преисподней? Подземные сокровища. Серро-де-Паско четыреста лет скрывает под своими домами самую богатую жилу Перуанской страны. На лысой вершине, едва не уткнувшись в пах самому небу, похоронены те, кто пришел сюда за счастьем, а нашел гибель. Через три века после упрямых испанцев на эти высоты явились грубые немцы, хитрые французы, суровые сербы, воинственные греки, и все они спят в могилах, проклиная снег.

В 1900 году жилы иссякли. Пал гордый Серро-де-Паско, переживший двенадцать вице-консулов. Рудокопы, торговцы, трактирщики и шлюхи покинули его, и он быстро захирел. По приблизительным подсчетам, в 1895 году здесь было 3222 дома, за пять лет ветром снесло 2832. Город превращался в степь. К 1900 Году в нем оставалось лишь несколько домиков, притулившихся у площади Карриона, как вдруг на шестой неделе поста прибыл белокурый великан с веселыми синими глазами и огненной бородой, обжора и выпивоха. Он оказался инженером и первоклассным бабником. Поначалу жители не доверяли американцу из Штатов, но, увидев, что девочки занимают его больше, чем теодолиты, они сменили гнев на милость, а за несколько месяцев, пока гринго брал образцы пород и улучшал расу, люди к нему привязались. Но, к несчастью, он помешался. Однажды к вечеру, в три часа, он зашел в грязный кабачок, где с лучших времен остался ящик виски, и выпил бутылку, потом вторую, а потом и третью. Когда стемнело, он вышел раздавать виски. В семь часов он увидел зеленого змия. Быть может, он перебрал, быть может, ему наконец не хватило воздуху – но вдруг, внезапно, он начал хохотать как одержимый. Народ пил дальше, но смех бурлил водопадом, вздымался валом, шел прибоем, и они все же испугались. Однако пугаться было нечего. Через час багрянобородый отер слезы, положил на стол горку золотых монет и вышел из кабачка. Назад он не вернулся.

Смеялся он над рудокопами, рывшими здесь четыре века, над ветром, сметающим дома, над мертвыми сугробами, над непрестанным дождем, над мерзнувшими мертвецами, над одиночеством живых. Под истощенным слоем он нашел самую богатую жилу Америки. Обогащая четыреста лет королей и аристократов, гора Серро-де-Паско оставалась девственной. Сам городок, дышащий на ладан, стоял на лучших в Перу залежах. Облезлые дома, лысые площади, топкие улицы, шаткая префектура и единственная школа прикрывали несметное сокровище.

В 1903 году была создана компания «Серро-де-Паско корпорейшн». Расскажем и о ней. «Серро-де-Паско корпорейшн» (или просто «Серро», или Компания) показала, что легендарный бородач знал, почему смеется. Компания построила железную дорогу, доставила невиданные машины и поставила их в Оройе, на 1000 метров ниже плавильни, от чьих отходов задыхались птицы на пятьдесят километров вокруг. Соблазненные деньгой, на шахту потянулись оборванцы, и вскоре три тысячи человек рыли глубочайшие галереи. В городе соорудили жуткое здание в три этажа, так называемый «Каменный Дом», где и обосновалось управление самых мощных рудников, какие только были в Перу со времен Филиппа II. Судя по счетным книгам Компании, бородач смеялся мало: за те пятьдесят с небольшим лет, которые прожил на свете Фортунато, она получила больше пятисот миллионов долларов чистой прибыли.

В 1900 году никто бы этому не поверил. Компания, платившая в день целых два соля, снискала большую популярность. Нищие, беглые пеоны и кающиеся скотокрады запрудили город. Только через несколько месяцев люди увидели, что дым переморил всех птиц. А потом и рудокопы стали менять окраску, причем допускались варианты: красные лица, зеленые лица, желтые. И если желтый женился на синей, ребенок рождался зеленый. В пору, когда Европа еще не ведала услад модернизма. Серро-де-Паско круглый год гулял на карнавале. Однако многие испугались и уехали домой. Поползли слухи. Компания приказала развесить справку о том, что дым совершенно безвреден. К тому же пестрота привлекла туристов. Епископ Уанукский предположил в своей проповеди, что странная окраска уменьшает возможность прелюбодеяния: если оранжевый соединится с красной, у них никоим образом не будет зеленого ребенка. Народ успокоился. 28 июля префект заявил с трибуны, что вскоре индейцы станут блондинами. Эта надежда разогнала последние сомнения горожан. Но крестьяне довольны не были: зерно не всходило ни на красных, ни на желтых землях. Через несколько месяцев, в 1904 году, Компания объявила, что, невзирая на ложные слухи о вредоносности дыма, она скупит земли; и действительно, купила 16 000 гектаров у Назаретского монастыря. Так «Серро-де-Паско корпорейшн» занялась скотоводством. Но проволочная ограда нового участка не устояла на месте – она окружила поместье Пачаяку, потом поместье Кочас, потом Пуньяскочас, потом Консак, потом Ятунуаси, потом Парья, потом Атоксайко, потом Пуньябамба, потом Касаракра, потом Килью. Отделение скотоводства непрестанно росло.