Едва под руку взял — тут же улетел в кусты, Верка не спеша уходила по аллее. Он нагнал ее. В тот же день объяснился ей в любви. Сам не знал зачем. В ней его подкупила недоступность, умение постоять за себя. Надоели податливые. Эти, как ему казалось, всю жизнь станут изменять. Коли ему отдавались бездумно, то и другим уговорить труда не составит.

— С этой я спокоен! Верной будет! Не опозорит! — говорил матери.

— Сколько же ей лет? — поинтересовалась она тогда.

— Моя ровесница!

— Вот это да! Почему же помоложе не нашел? Столько лет в девках! Знать, не стоит ничего, коль до сих пор ее замуж не взяли?

— Она неприступная! Сама выбирает!

Еще через месяц они расписались… А через неделю ушли от матери на квартиру. К чужим. Полтора года ждали свое жилье. За это время Верка родила дочь. И была на пятом месяце беременности вторым ребенком. Потому и получил Димка трехкомнатную квартиру.

Верка считала себя полновластной хозяйкой и с первого дня запретила свекрови приходить к ним. Димку она не любила. Это понимали все, побывав в этой семье хоть однажды.

Она, случалось, неделями не разговаривала с мужем. Никогда за все годы не готовила ему завтраки. Ни одного доброго слова не сказала. Она не верила ни одному его слову. И даже детей, как говорила, родила для себя.

Когда Димка возвращался домой пьяным, Верка встречала его с утюгом или с каталкой. Он все годы носил на теле следы побоев.

— Думала, жена его удержит лаской, теплом, заботой. А он на ком женился? Не женщина— быдло. Грубиянка и хабалка базарная! Мальчик совсем опустился! В семье — бобылем живет! Сиротою. Неприкаянно, не обласкано мое дитя, — жаловалась мать старшему сыну. И Кешка с самого начала советовал Димке оставить Верку, уйти от нее.

— А чем другие лучше? Бабы все одинаковы. Поверь, лишь до росписи покладисты! Потом все феи в ведьм перерастают. Это их бабья особенность, — отмахивался Димка. И напоминал о тесте.

В последние годы ему удалось взять верх в семье. И он, пользуясь положением кормильца и хозяина, частенько бил жену, детей; но уважения так и не добился.

Верка не знала о работе Димки. Он никогда ей ничего не рассказывал, не доверял. Да она и слушать не стала бы. Все знала от своего отца — майора милиции. Даже дома, при детях и соседях, обзывала мужа легавым, мусорягой, никогда не называла его по имени.

Дети Дмитрия унаследовали от матери презрительное отношение к работе отца. И на вопрос, кем он работает, старались не отвечать, стыдливо опуская глаза. Именно из–за этой обстановки в семье Димка никогда не приводил домой друзей и сослуживцев. Знал, что опозорится перед всеми, или выгонит их Верка скопом, не спросив, зачем пожаловали.

Дмитрий никогда не стремился домой, к семье. Он был завсегдатаем городских притонов и кабаков, где его знали все. Там он находил свою отдушину, чувствовал себя человеком, мужиком, нужным и любимым. Пусть за деньги. Но он получал полное удовольствие без скандалов и качалки.

Постепенно он перестал видеть в Верке жену и женщину. Да и она не горела желанием ложиться с ним в одну постель. Спала с детьми в одной спальне. В комнату Димки, случалось, не заглядывала по нескольку дней. А если и заходила, то только чтобы убраться, сменить белье.

За все годы она ни разу не поздравила его с днем рождения. А в последний год даже не накрывала ему на стол.

Они жили под одной крышей, все больше отдаляясь друг от друга. И эта пропасть между ними росла с каждым днем.

Кешка не раз рассказывал Тоське о Верке. Жалел брата, сетовал на его невезенье. И говорил, что, видимо, они разбегутся, как только подрастут дети.

Верка была у Тоськи несколько раз. Но к себе никогда не приглашала. Она считала, что все до единого Быковы — дряни и негодяи. Что Тоська тоже невестка, не хотела и вспоминать. И вдруг пришла… С чего бы?

— Кто эта женщина, которую избила Верка? Любовница Димки? А может, Кешки? Иначе с чего бы ее принимала у себя свекровь, да еще угощала коньяком? А может, они прислали ее сказать, где теперь находятся? Но почему прячутся? Что случилось? Почему прислали бабу? Может, потому, что она не вызывает подозрений? Может, за домом свекрови следит милиция? И не только за нею? — думала Тоська.

— Чего это ты киснешь? Чего задумалась? — подошла Евдокия к дочери. Та рассказала ей о встрече с Веркой, разговоре.

— Выбрось из головы. Не хотела тебя тревожить, но уже весь город говорит, что Быковы убили человека, их повсюду милиция ищет. Так вот от невестки сама услышала. А пустых слухов не бывает. Забудь его. Поймают Кешку и засудят. На много лет. Может, расстреляют. Сделанное не воротишь. Коль не виноват, не прятался бы, — говорила Евдокия уверенно.

А через неделю к Тоське приехал следователь.

Баба не на шутку испугалась сухого, официального тона человека, оглядевшего ее холодно, вприщур:

— Где ваш муж? — спросил сразу.

— Не знаю. Пропал.

— Как так? А почему никуда не заявили, не попросили помощи у розыска? — недоверчиво скривился рот в усмешке.

— Мы поссорились. Я уехала от него навсегда. И больше к нему не вернусь. Я устала…

— От чего?

— От всего! От пьянок и шабаша, от его левых связей с женщинами. Он не создан для семьи. Я запоздало это поняла. Но лучше теперь. Тянуть дальше не могу, — расплакалась Тоська.

— Вы знаете его друзей?

— Брат Дмитрий, еще был Петр Попов. И вся милиция…

— Анатолия Фомича Маркова знаете?

— Да, он бывал у нас.

— Вы говорили по телефону с его дочерью?

— Да, она несколько раз звонила из Риги. Справлялась об отце. Иногда просила передать, чтобы срочно звонил домой.

— Когда вы в последний раз видели Маркова?

— Года полтора назад…

— Он был у вас десять дней назад.

— Я уже жила здесь… Приехала туда в квартиру. Там никого. Два дня пожила с детьми. Поняла, что опять загулял Кешка. И уехала. Теперь навсегда.

— Иннокентий Быков не говорил вам о поездке в Ригу, о своих отношениях с Марковым? Что их связывало?

— Он велел мне встретить его хорошо. Это было давно. В первое знакомство. Но кто он и зачем приехал, ничего не говорил.

— Вы искали мужа?

— Да, звонила жене Дмитрия. Она и своего, и моего по всем падежам просклоняла

— Скажите, муж не объяснил вам, почему Маркова надо встретить хорошо?

— Говорил. Что от него многое зависит. Я приняла Анатолия Фомича за Кешкиного начальника. Потом — за друга.

— Они часто встречались в Орле?

— Нет. По телефону говорили. Виделись маю.

— В общении возникали между ними ссоры?

— Нет, никогда! Анатолий Фомич очень воспитанный человек. Такие не ругаются. И ни с кем не спорят.

— Скажите, если бы довелось, где бы вы сегодня искали мужа?

В притонах. Но я и искать не стану.

— А есть ли у него друзья или дальние родственники, где он мог бы жить все это время?

— Его друзья — потаскухи, — отвернулась Тоська и спросила:

— Это правда, что Кешка убил Маркова?

— Анатолий Фомич убит. Это верно. Его опознала дочь, приезжавшая из Риги. Кстати, она останавливалась у вашей свекрови. И отрицает версию об убийстве своего отца вашим мужем. Исключила полностью даже намеки. Убеждена, что это дело рук рэкетиров города. И что они убили не только отца, но и Быковых. Ведь не случайно их нигде найти не могут. Ни в Орле, ни в Прибалтике. Она, как и ваша свекровь, утверждает, что Быковых, вероятнее всего, убили. А врагов у них было больше чем достаточно. Это нам известно.

— Но я слышала про очевидцев!

— Мы не можем верить словам. Только фактам. Пока мы нашли Маркова. Быковых надо искать. Кем мы их сыщем? Убийцами или жертвами? Это покажет время.

Тоська после его ухода залилась горючими слезами:

— Может, ни в чем не виноват, может, лежит где–нибудь в земле или в реке? А его все проклинают ни за что. И даже свои отвернулись. От мертвого! Вон даже следователь сомневается. А я сплетням поверила. Чужая баба, дочь Маркова, та не поддалась слухам. Не то что я! Выходит, права свекровь, сказав Верке, что нет у нас ни души, ни сердца…