— Это ты обо мне? — удивился Артем.

— Да брось! У тебя кровь горячая. Ты хоть обдумать успевай, а то у тебя и на это времени нет.

Александр, работая в органах, знал, что среди сослуживцев встречаются всякие люди. Не каждому можно доверять, даже если проработали вместе не один год.

Подводили и его. Потапов особо болезненно переносил разочарования в людях.

С Петькой Щелоковым Сашка учился в академии. Были ровесниками, однокурсниками, жили в одной комнате. Оба имели семьи, детей. Вот только увлечения были разными. Потапов, едва удавалась свободная минута, читал книги. Ими вся тумбочка была забита. Когда случалось плохое настроение, слушал классическую музыку.

Петька в этом был прямой противоположностью. Чуть высвободилась минута — галопом по бабам, на танцульки. Либо такую музыку слушал, что в соседних комнатах от смеха стены дрожали.

— Ну что ты киснешь, Сань? Пошли прошвырнемся! К девкам завернем на огонек! Ты, как будущий чекист, обязан знать всю подноготную не только в теории, а и на практике. Никакими знаниями нельзя гнушаться. Да и погодка располагающая! Пошли!

— Нет. Я не пойду. Мне надо написать Люсе!

— Ох, Люся! Да куда она денется! С нею вся жизнь впереди. Но и по сторонам не забывай прихватывать! Отошла баба на десяток метров от дома — хватай ее, она уже дикая!

— Я однолюб, Петька! В петухах не состоял. Сам не изменяю и простить такое не смогу.

— Изменяют, когда уходят из семьи. А приголубить какую–нибудь бабочку на ночь — сделать благое дело, освежить мужскую плоть, чтоб до старости играла.

— А заразу зацепишь?

— Вылечусь! Ее, кстати, и в бане подхватить можно, без баб! Но ведь обидно! Я не понимаю тебя! Ну как можно жить вот так? Монах ты? Или не все в порядке у тебя по мужской части? — удивлялся Щелоков.

— Тебя что беспокоит? У меня все в порядке! А вот ты!.. Не по душе мне такие люди! Кто способен изменить жене, предать детей, тот и в дружбе ненадежен. Нет стержня и стопоров. Значит, совести тоже, — не взыщи… Не хотел бы я вместе с тобой работать! — выпалил Потапов.

— Торопишься с выводами. Я, сколько себя помню, никого не подвел. И друзья на меня не обижались. Их у меня полно. Мне и жить, и работать будет легко. Потому что никогда не был моралистом, как ты. Живешь, как в пробирке. А ведь тебе работать придется не счетоводом в бухгалтерии. Надо познавать жизнь, мир, людей! Трогать их, пропускать через руки и душу. Опыта набираться. Я вот уже знаю, куда и кем меня распределят. А ты так и засохнешь в старлеях со своим характером! Да! Я не держусь за Танькину юбку! Если уйдет, на второй день другую приведу и не стану комплексовать, делать из мелочи проблему! Жизнь одна отпущена! И я не собираюсь сунуть ее под хвост какой–то бабе, пусть она и жена. Посвятить себя только ей не в моей натуре! И не отчитывай меня, моралист! Всяк по–своему живет!

Петька ушел, хлопнув дверью.

Сашка не обратил тогда серьезного внимания на слова однокашника. А в личной жизни многие отличались непомерным темпераментом. Одни делали все скрытно, другие, не считая это зазорным, в открытую флиртовали.

— Ну и что из того? Не буду ж по ночам рукоблудничать под одеялом. Лучше зажму в углу бабенку! Живую! Ее и свою природу потешу! — слышал Потапов от курсантов, большинство из них были женаты.

— Подло жлобом жить! Зажиматься для «мальчишника» на склянку! А бабы, что сигарета — покурил и выбросил…

Постепенно Александр уже не обращал внимания на «козлиную болезнь» Петра Щелокова. Тот тоже отстал. Не приглашал Сашку к бабам. И они постепенно стерпелись, а потом и привыкли друг к другу.

Потапов знал, что Петькина мать, работая бухгалтером в Магадане, получала хорошую пенсию и ежемесячно помогала сыну. Присылала ему деньги сестра, работавшая на хорошей должности. Не оставляли его без помощи и тесть с тещей — зажиточные, деловые люди. Петька, получая со всех сторон, ни в чем себе не отказывал. Одевался с иголочки. Курил хорошие сигареты. В его тумбочке всегда имелся коньяк, сервелат, не то что у Потапова — сплошные книги.

Иногда он назойливо приглашал за стол Сашку. Старательно обходил в разговоре скользкие темы, какие не терпел Потапов.

Щелоков был очень общительным человеком. Он не терпел одиночества, скуки. Там, где появлялся Петр, всегда гремел смех от скабрезных анекдотов и сальных тем, рассказываемых с мельчайшими подробностями. Уж на что тертые жили в общежитии парни, а и те не раз говорили после услышанного:

— Ты, Петька, своей смертью не кончишься! Пришибут тебя бабы, разорвут в клочья на талисманы. А Таня знаешь какой памятник поставит на твоей могиле? Гранитный фаллос! Чтоб все покойники знали, что за козел тут с ними приморился!

— Да брешет он все! Ну какая девка к нему на шею сама повиснет? Ростом — шибздик, толстый на все места! Задница, как у бабы! Глаза косые и нос кривой! Она ж его в рожу увидит, обделается по уши!

— Между прочим, моя Татьяна не хуже твоей жены! Пусть я и косой, и кривоносый — это не по пьянке, не от роду такой — футболистом был! Получил травму на соревнованиях. Зато мозги в порядке остались. И все прочее. А тебе, при твоей «выставке», жена рога наставила! Кто из нас после того кретин? — язвил Щелоков.

Может, и прогнали бы его из комнаты ребята. Да не решались. Случалось многим из них обращаться к Петьке, чтоб одолжил денег.

Тот давал. Но… Забирал всегда с процентами. Пусть и небольшими они были, но все же…

Потапов никогда не брал денег в долг. Хотя Петька не раз предлагал, видя, что Сашка перешел на самые дешевые сигареты «Астра». Сашка не любил долгов и старался их избегать. Если сам не имел возможности угостить, никогда не принимал угощения, боясь впасть в обязанность. Он берег свое имя и дорожил им.

Были у Потапова свои друзья среди курсантов. К их числу Петра не относил. Тот был слишком взбалмошным, несерьезным, прямая противоположность Александру. Как говорил Потапов, Щелокову до чекиста долго зреть.

Когда до окончания академии остался последний год, у Петра внезапно умерла мать. Щелоков отсутствовал две недели. Ездил на похороны. Вернулся в общежитие притихшим, мрачным, осунувшимся. Его никто не узнавал. Он больше не заводил дурацкую музыку, не рассказывал анекдоты. Ни с кем не шутил. Старался избегать общения. На вопросы отвечал коротко, хмуро. Он все свободное время лежал на койке, повернувшись ко всем спиной. Его ничто не интересовало и не радовало.

Никаких пижонистых костюмов не надевал человек. Даже бриться забывал. Часто сидел, уставясь в одну точку, молча, не видя и не слыша никого вокруг.

Потапову было жаль Петра. И как–то после занятий решил растормошить его, отвлечь, чтобы тот не зациклился на своей беде.

— В шахматы сыграем? — предложил Щелокову.

— Я не умею.

— А в шашки?

— Не тот настрой…

— Послушай, Петь, а кем твой отец был? — спросил Сашка, решив хоть как–то встряхнуть Петра.

— Пройдохой он был! Последним козлом и негодяем! Потому мы без него жили! Сами! Мать вырастила.

— Ты–то его знаешь? Когда в последний раз виделся?

— Идет он, сволочь, знаешь куда? Если б я его увидел, своими кулаками зубы ему посчитал! — хотел отвернуться.

— Отчего ты так зол на него?

— Еще бы! Он, паскудник, все из дома тащил. Мы думали, что пропивает. А он к своей потаскухе все волок. Потом и сам к ней смотался. Насовсем. Сеструхе десять лет было. Мне — пять. Вот и посуди, каково выжить втроем на зарплату бухгалтера в семьдесят шесть рублей? Чуть с голоду не сдохли! Этот падлюка едва смылся, тут же уехал со своею сучкой в другой город. От алиментов. Мать и не думала в суд на прохвоста подавать. Разработали мы участок за городом. Посадили картошку и все остальное. К зиме у нас своих харчей поприбавилось. Полегче стало. А тут сеструха решила матери помочь. В уборщицы взяли. И потянула. Так–то вот и жили. А в десять лет я в футбол стал играть. В пятнадцать меня приметили, когда уже в техникуме учился. Взяли в профессионалы. Тут и вовсе полегчало. Сестра в институте училась — на вечернем. Я в техникуме — тоже на вечернем отделении. А в спорте везучим оказался. Лучшим нападающим. Появилась известность, деньги, уваженье. Нам даже квартиру дали — трехкомнатную. В ней теперь сестра живет. Я думал, что всю жизнь так проживу — в деньгах и славе. Да хрен в зубы! Судьба подножку поставила… — вздохнул Петька и отвернулся к окну.