— Вечером к тебе приду! — пообещал Потапов.

— Ко мне не возникай. Сам нарисуюсь ночью.

— Как твоих отличу? — спросил Потапов.

— Сивуч сам тебе вякнет! С ним и отпусти кентов. Не мори! Они нигде не засветились, в дерьме не застряли. На слово мое поверь.

Через несколько минут, взвизгнув, рванула со двора оперативка. Вадим с Сашкой и двое дежурных ехали в притон Софки.

— Быстро Егор справился. Честно говоря, я не ожидал, что так скоро поймает Левана…

— Это дело им по душе. Двойная выгода. Не просто конкурентов убрали, тряхнули их. А еще и под твоим прикрытием поработали. Значит, опасаться нечего. Тут, я думаю, они свое взяли, сорвали банк! — усмехнулся Вадим, вылезая из машины.

В притоне было темно. Никто не встретил чекистов. Они пошли на голоса, доносившиеся из комнаты в конце коридора.

— Не дергайся, падла! Замри, паскуда! Не то врежу по кентелю, враз откинешься! — уговаривал заросший бородатый мужик кого–то на полу. Его он придавил одной ногой. Наступил грязным сапогом на горло и убеждал: — Дыши, покуда не совсем достал. Здесь я пахан! И таких, как ты, вонючий пидор, пачками мокрил. Хавай дерьмо свое и лижи ходули, что не кинул тебя, козла, к шпане нашей! Огуляли б в очередь! Иль, как это нынче ботают, оприватизировали твою жопу для русского хрена! Им ведь все едино, кто ты есть, мурло хорячье! Но с пробитой сракой тебя даже в сявки не взяла бы ни одна уважающая себя «малина»!.. Фартовать надо по закону. А коль его не держишь, кой с тя вор? Ты есть выблядок старой потаскухи, сучий ососок, отвалившийся хрен гнилого пидора! Усек? Иль уже откинулся?

Увидел Потапова:

— Нарисовались? Так и быть, отдаем вам падлов. Хиляем, кенты! Мы свое сделали, — пошел к двери Сивуч не оглядываясь. За ним трое фартовых, пряча лица от чекистов, нырнули в дверь.

Вся банда Левана через несколько минут покинула притон. И вскоре все восемнадцать были доставлены в тюрьму.

Лишь глубокой ночью Потапов узнал от Егора все подробности задержания банды.

— Я сначала к своим возник. К Сивучу! Кайфовый пахан… Он сам уже в дела не ходит. Непруха на хвосте повисла. Здоровье подвело. Мешок с купюрами в банке взял. Взвалил на горб. Да так и встал раком. Ни разогнуться, ни хилять, ни дышать… Радикулит! Северный коэффициент, так мы эту хворь называем, одолел в минуту. Все кенты слиняли, а Сивуч, как памятник, раскорячился! И бабки на спине!

— Чего ж не бросил? Убежал бы! — рассмеялся Сашка.

— Бросить деньги? Да ты что? Из него скорее душу вышибешь, чем бабки отнимешь. Он в них зубами вцепился! Стольники! Пачки! Мильёны! Он усирался, но не скинул! Думал, отпустит! И отпустило, когда охрана банка по тыкве ему резиновой дубинкой съездила. Ну да хрен с ним! Червонец погулял на Колыме! Не впервой. Дал зарок в дела не соваться. А тут я подвалил. Он с кентами бухал. Давай их фаловать в дело, чтоб Левана взять. С час уламывал. Упирались. Не по кайфу было. Знали, грузинов много. Все из себя. Не слабаки. Старья нет. А наши — одна плесень. Кому пофартит в таком деле? Я напер, мол, крыша есть, навар, что возьмете, весь ваш. Ну и уломал! Послали сявок, чтоб пронюхали, где Леван прикипелся? Те его у Софки надыбали, когда грузины девок подмяли. Вздумали натешиться, а уж потом свое сорвать. На том мы их и накрыли. Ихнего стремача враз взяли. Он, козел, время даром не терял. Уволок в коридор Дуняшку. Самую сдобную, клевую пташку. Она Сивучу по кайфу пришлась. А тут черножопый решил ее натянуть. Сявки когда вякнули про то пахану — ровно кто окурок в зад вогнал. Взревел Сивуч медведем. Хмель с колгана мигом вышибло. И попер в бардак! На кентов не глядел. Враз посеял, что грузинов больше. Радикулит на хазе кинул. Мы за ним еле успевали. Тут уж и про тебя забыл. Влетел в бардак, аж стены дрогнули! И первым стремача припутал. Он уже натешился с Дунькой. Пахан его за тыкву своей клешней сграбастал. И от потолка на пол кинул. Хотел, как клопа, размазать ходулями. Да Дуняшкин крик услышал. Ее Леван поиметь собрался. Уже подмял. Но девка вывернулась. Он ее загнул в коромысло. И только хотел приноровиться, Сивуч возник. Дунька враз под койку шмыгнула, Леван к окну. Но от Сивуча еще никому слинять не удалось. Припутал за самые что ни на есть… За них с подоконника сдернул. Леван так вопил, что локаторы заложило. Видно, думал, что без мудей остался. А Сивуч ему кляп вогнал. Остальных мы взяли. Кого как…

— А какая разница Дуньке с кем спать? — удивился Потапов и добавил — Путанке лишь бы платили…

— Не ботай, коль не знаешь! У Дуньки свой пахан имелся. Она ни с кем другим не спала. Жила королевой в бардаке. Навроде паханки. Она не путанка — любовница Сивуча. С другими не путалась. Ее силой взяли. За то ответят. И стремач, и Леван, но уже в зоне. Сивуч туда даст знать. Живыми не выйдут. Или не доедут.

— А других как взяли? — поинтересовался Сашка.

— Пятерых с девок содрали. Трое — кемарили, набухавшись. Еще пятеро квасили с вышибалами. Остальные шмонали бардак, навар дыбали. Мы их быстро схомутали. Никто с них чихнуть не успел. Они думали, что легавые. И все вопили, мол, мы вам долю давали! Отпустите, падлы! Это мы, грузины! Протрите зенки! Мы им за то вломили классно. И знай, мои кенты смылись без навара! Не сняли пенки с бардака и грузинов не трясли! — предупредил Егор.

— А почему так? — удивился Потапов.

— Мы не по твоему делу за Сивучем возникли. Он свое решил. За Дуньку грузинов прижал. И если б не отняли, замокрил бы он Левана, как два пальца обоссать.

— Зачем же он ее в бардаке держал? Чего ж не женился на ней? Почему не увел из притона?

— Ну, чудак! На таких, как она, не женятся. Она — в полюбовницах кайфовая. В бабы таких не берут. Фартовый, уж если и вздумает хомут семейный на себя напялить, то возьмет женщину, чтоб она все могла. А девки — для утехи, для баловства. С ними ненадолго. А с женой — вся жизнь. На что девку в хазу приводить? Ее в притоне огуливают. Башляй кучеряво, чтоб с другими не терлась, чтоб самому на руль не намотать. Вот и держал для утехи. Но после грузинов забудет ее. Бросит. Побоится заразу после них подцепить на Дуньке.

— А почему у них деньги не взял?

— Какие? Кто ж на дело с башлями возникает? Они ж не развлекаться, не бухать приперлись, тряхнуть вздумали. Мы им помешали. Так что не обломилось кентам. Но и грузины ни хрена не сняли. Только блядского духа нанюхались! — отмахнулся Егор. И глянув за окно сказал: — Светает. Я похилял. Две ночи не кемарил. Пора… — шагнул в двери и растворился в предрассветных сумерках.

Ни звука удаляющихся шагов, ни дыхания не услышал Сашка. И поневоле удивился фартовому умению появляться и исчезать столь бесшумно, словно тень.

Город еще не знал о поимке грузинской банды. И люди, уходя на работу, плотно закрывали все окна и форточки, спускали с цепи собак.

Этим вечером брошенный в одиночную камеру главарь банды Леван уже давал показания следователю прокуратуры. А через месяц, когда дело было закончено, вызвали в прокуратуру ограбленного фермера. Ему вернули деньги, отнятые Леваном.

— Батюшки светы! Все до копейки! Уж и не мечтал теперь купить комбайн! Выходит, поймали злодеев? Стрелять их надо! Как сорную траву — с поля вон! На что таким средь людей жить? Они весь род человечий испозорили. Нет им места и в тюрьме! А вам — спасибо великое! Знать, Бог нас видит, коль трудовую копейку вернул! Пойду домой. Своих порадую! — шагнул к двери и столкнулся с входившим Потаповым.

— Вот! Видите, прокуратура поймала бандитов! И деньги мои у них отняла! Воротили их нам. А вы — бездельники! Ничего не можете! Зазря хлеб едите! — хотел выйти в двери, но в них появилась Софка. Увидев Потапова, чуть на шею не повисла. Все лицо обслюнявила поцелуями:

— Как же мы тебя любим! Чего ж не зайдешь на огонек, соколик наш! Если б не ты, убил бы всех нас этот Леван со своими бандюгами! Как вовремя ты успел!

Фермер, услышав это, покраснел до макушки. Сконфузился. Не знал, что и сказать теперь. Неловко переступал с ноги на ногу. И воспользовавшись очередным приливом нежности бандерши, сунул деньги за пазуху, шмыгнул в дверь.