— А я — соседей тряхну! Бывших! У них все назубок помню! — рассмеялся Данила.

— Заметано! Две недели натаскает вас Сивуч и возникнем в предел. На дело смотаемся! Сорвем навар и сюда возникнем снова! — предложила Задрыга.

Тоська, примерив еще раз цепочку, с радостью согласилась, поверив, что она ну просто создана для дорогих украшений.

Теперь ребят не стоило подгонять. Они вскакивали спозаранок, будили стариков и Задрыгу, чтобы поскорее начать занятия.

Они старались друг перед другом. Воспринимали занятия не игрой, а серьезной подготовкой к предстоящему, к мести за прошлое, за все муки в подземке, за всякую боль и обиду. Ждать больше они не хотели и не могли.

Сивуч занимался с ребятами до обеда. Потом Лангуст — до вечера. До глубокой ночи учила пацанов Капка.

Без отдыха, без скидок на усталость, рост и возраст, слабость, гоняли пацанов без жалости. Те, возвращаясь в дом, падали в постели до утра. А едва кукушка на часах кричала — шесть, мальчишки снова были на ногах.

Задрыга внимательно следила за каждым. Она понимала, что этих ребят она должна беречь, как никого. Потеряй в деле хоть одного, никто из подземки не согласится пойти к ней в малину.

И только удача могла пополнить ее. И Капка решила подготовить кентов основательно.

Целый месяц натаскивали пацанов старики и Капка. Учили драться, валить с ног одним ударом, лишать сознания надолго, вытаскивать из карманов неслышно. Наловчились в секунды, словно ветром, снимать все украшения с головы, шеи, пальцев и запястий, не повредив, не помяв, не сломав ничего.

Даже деньги из-за пазухи могли вытащить неслышно, кошелек иль портмоне, сумочку иль дипломат, спокойно научились отнимать, вырывать, выволакивать.

Прикинуться хромым, слепым, убогим научились быстро. И Капка решила проверить их в деле, в пределе Черной совы.

Шакал, увидев Задрыгу, даже удивился.

— С чего так шустро возникла? Иль не слепила ничего из замухрышек? — спросил дочь.

Та открыла дверь в коридор, позвала пацанов.

— Кайфово! — глянул оценивающе.

Пацаны и впрямь стали иными. Они уже не держались затравленной, грязной сворой. Не жались друг к дружке по углам. Ходили пружинисто, держались уверенно. Разговаривали твердо, четко. Не, пасовали. Прошлое словно ветром сдуло с них.

— А где Король? — огляделась Капка.

— В деле, — почувствовала Задрыга неискренность в ответе пахана.

— В притоны давно стал возникать? — сцепила кулаки.

— Это ты сама с ним разборки устраивай! — отмахнулся Шакал. Капку трясло от злобы. Она пыталась погасить ее. Ведь не за тем приехала. Не стоит психовать. Не убудет с нее. Но внутренний голос оказывался сильнее:

— Ненадолго ж его любви хватило! Пусть бы шлялся к шмарам, но не клялся бы в любви! — кормила пацанов, говорила с паханом, а сама ждала возвращения Остапа.

Он не вернулся дотемна. И Задрыга, не дождавшись Короля, пошла со своей малиной в первое дело.

Сначала решили навестить мачеху Тоськи. Девчонка быстро нашла дом, указала квартиру.

— Ты можешь не возникать! Мы сами управимся! Побудь на шухере, — предложила Капка, но Тоська губу закусила:

— Не тебе, мне вламывала! Теперь мой черед настал! Уж я с нее сорву шкуру!

Капка еще час назад говорила с почтальонкой этого дома и узнала, что мачеха Тоськи живет одна. Тоська сама позвонила в дверь. На вопрос бабы из-за двери — назвалась. И, едва та открыла дверь, девчонка оттеснила ее плечом к стене, впустила всю малину и тут же наглухо закрыла двери.

— Тося! Девочка моя! Ты вернулась? С друзьями? Вспомнила меня! Вот спасибо! — лопотала баба. Но девчонка отшвырнула ее руки. Быстро прошла на кухню, в зал, в спальне внезапно остановилась. И, указав вглубь, спросила:

— Это кто такой?

— Мой друг, — ответила баба покраснев.

— Убирайтесь отсюда! — приказала отработанным Капкой тоном. И, вытолкав мужика на лестничную площадку, вновь закрыла дверь.

Растерявшаяся поначалу, мачеха вдруг оправилась от удивления и возмутилась:

— Что ты себе позволяешь, нахалка?

— Заголяйся! — коротко потребовала Тоська.

— Чего?

Тоська мигом скрутила бабу, сорвала с нее халат, пижаму и заткнув ей рот тряпкой, била по-мужски, как бьют фартовые, как учил Сивуч, до смерти, но без синяков.

Тем временем пацаны уже взяли все золото и деньги. Тоська сорвала с бабы все украшения. Задрыга сама проверила всю квартиру. Взяла со стола золотой портсигар, забытый любовником. И велела Тоське кончать разборку. Та сунула мачеху головой в угол, где много ночей простояла на коленях. Убивать не хотела. Пошла к двери. И вдруг почувствовала тяжелый удар в спину. Мачеха швырнула в нее вазу. Тоська вернулась взъяренная.

Но ее опередила Капка. Один удар в висок… Баба осталась на полу, раскинув руки.

Малина быстро покинула дом. И, оказавшись на улице, вздумала нынче тряхнуть обидчика близнецов.

Колька с Шуриком сгорали от нетерпения. Много лет прошло. Давили обиду. А теперь ее прорвало.

— Скорей к козлу! Я не Тоська! Я не тыздить, я шкуру с него сорву! — грозил Шурик.

К дому малина пришла уже в полночь. Из окна доносилась громкая музыка, приглушенный свет выхватывал танцующие фигуры. Близнецы не хотели ждать, пока гости разойдутся. И если бы не Задрыга… Той пришлось прикрикнуть на ребят, охладить злобу доводами. А тут, на счастье, словно услышав, гости, выпив по бокалу на посошок, засобирались по домам. Они вывалились на улицу гурьбой, вместе с хозяином, решившим проводить всех.

Вот тут-то и выбрала момент малина. Незаметно, за спинами гостей, шмыгнули в двери, прямиком — в квартиру вошли. Там — пусто. Никого. Ждали хозяина. Тот вскоре поднялся по лестнице, старательно вытер о половик подошвы ботинок. Вошел. Закрыл

за собой дверь на ключ, что-то напевал под нос. Настроение у него было отличное.

Едва сделал шаг в комнату, Колька с Шуриком заломили ему руки за спину:

— Узнаешь, падла?

Мужик, вглядевшись, побелел. Задрожал. Все слова песни мигом выскочили из головы:

— Кобель вонючий! Лысая жопа! Параша пидера! — трамбовала мужика малина.

— Отдайте мне мои вещи, и я уйду! — взмолился мужик.

— Дешево отделаться хочешь! — въехал ему ногой в печень Колька.

— Тебе уж ничего не понадобится! — заверил Шурик, поддев под подбородок.

— Скоты! Я вас кормил! — орал мужик.

— Заткнись, кормилец! — повернулась Капка к незадачливому хозяину.

Данил сгружал на стол все ценное. Обшмонал одежду мужика. Вытащил все деньги. И сунув рыбака на стул, заставили писать предсмертное письмо. Все понимали, что завтра в квартиру может прийти милиция искать мужика, пусть прочтет послание.

Его диктовали, мужик писал:

— Меня не ищите! Я не имею права на жизнь! Я виноват перед двумя сиротами, каких выгнал из этой квартиры. Она мне не принадлежит. Я — негодяй и последний подлец! Я сделал несчастными тех, кто должен здесь жить. Потому ухожу навсегда…

Мужика вывели из дома, заткнув рот мотком ваты, поволокли по улице к темнеющему люку. Мужик не знал, куда его тащат. Он понимал, что эта ночь в жизни — последняя. Но где его убьют? Наверное, на кладбище?

— Стоп, падла! — Капке не стоило говорить, что это за люк. Она указала на него Даниле. Тот мигом снял крышку. Сорвал мужика за шиворот, перевернул, играючись, кверху ногами. И со всего маху ударил головой в асфальт. Что-то хрустнуло в позвоночнике рыбака. Данилка для надежности повторил дважды, скинул труп в люк, пропихнул его подальше и закрыл крышку.

К утру в квартире не осталось ничего ценного. Лишь записка на столе. Квартиру закрыли на ключ и, пока соседи не проснулись, покинули дом, пройдя болотной окраиной к хазе Шакала.

Три полных узла приволокли пацаны в хазу. Тут и новехонькие костюмы, отрезы, рубашки, куртки, свитеры, джемперы и пуловеры. Даже дураку было понятно, чем занимался рыбачок. На каждой вещи импортные ярлыки.

Магнитофоны и магнитолы, приемники, все это в коробках, не распечатанное, даже не открывалось. Целый дипломат часов любых марок. С браслетами и на цепочках, от них рябило в глазах.