— Что верняк, то секи, Задрыга! Возникнешь в моем пределе, враз рисуйся к адвокату. И с ней держись, как с мамой родной! Не гони туфту! Не хами ей! Вспомни все, чему учил Сивуч! Не лажай фартовую честь и имя! Не дери шкуру с плесени, у какой ни хрена нет!

— А как ты «Волгу» у бабки сорвал? — напомнила Капка.

— Я ей башли давал. Полную цену. Не уломалась. За неуваженье наказал. Но адвокат — особо! Их у меня в пределе— трое. Самые клевые! Не лажанись! Когда в хазу возникнешь, не сопри чего-нибудь по привычке. Иначе, больше тебя никогда не впустят.

— Как башлял им? — спросила Капка Лангуста.

— За всякий сохраненный год свободы по куску отодвигал. Ну и хлопоты, свиданки, тоже не дарма.

— А если защита ничего не добилась в процессе? Как тогда?

— Не случалось такого! Если на первом этапе — ни хрена, писалась кассационная жалоба. Она ставила все на места. Но это было давно — в самом начале. Теперь с этими адвокатами считаются все. И суд, и прокуратура, и менты!

Допоздна, до самой зари засиделись в ту ночь у камина фартовые. Вспоминали прошлое, делились пережитым, учили, наставляли, подсказывали.

Капка запоминала накрепко. Она знала, что эти знания самим законникам даются годами долгих мучений в зонах. А ей попадать туда совсем не хотелось.

— Ты уж не «зелень», сама фартуешь, потому врубайся! Вот что утворишь с «гастролерами», какие в пределе возникнут? — спросил Лангуст.

— Выдавлю! Вломлю им! — не сморгнула Задрыга.

— А если они, как Черная сова — сильнее окажутся? Тогда что отмочишь?

— Самых кайфовых из них к себе сфалую, — : ответила подумав.

— А если не уломаешь? — прищурился Лангуст

— Замокрю! — загорелись глаза Задрыги.

— Положим, и это же обломилось? Как тогда?

— Придется откупаться наваром! — опустила голову Задрыга.

— Верняк, кентуха! Самый цимес! — обрадовался сообразительности Капки Сивуч.

— Есть и другой ход! — не согласился Лангуст и заговорил тихо:

— На этот поганый случай, надо держать в отдельном притоне самых клевых шмар. Не пускать их по фартовому кругу. Только для гостей. Не стоять за угощением. И тут… Все от твоего настроения… Хочешь — отрави всех. Но за это свой кентель посеять можно. Или добавить в водяру, как наш Мотыль, касторку. Или в коньяк жженую пробку.

— Зачем пробку? — не поняла Задрыга.

— Неделю пердеть будут без отдыха. Ни в одно дело не смогут возникнуть. В жопы, будто гудки вставили.

— Так лучше сонного. И вывезти из предела подальше! — не согласилась Капка.

— Если тихо выбросишь, вскоре снова возникнут! Надо, чтоб помнили, чтоб западло было возвращаться, где лажанулись! Вон, малина Сапера ко мне прихиляла. Я их не в кабак — в притон повел. Упоили всех до визга. Пургену не поскупились. Законники когда очухались, понять не могли, то ли сами обосрались, то ли их осмеяли. Вскоре доперло, когда из них поперло. Неделю из хазы высунуться не могли. Какие шмары? Какие дела? Мои законники животами со смеху маялись. А гастролеры, чуть полегчало, смылись из предела тихо, взяв с меня слово, не трехать нигде о проколе!

— Но ведь могут отказаться от притона? — не унималась Задрыга.

— Такого не было! Ну, хрен с ним! От притона, но не от шмар! А они тоже в твоих клешнях дышат! Каждая! И что ты вякнешь, то отмочит…

— А если от шмары откажется?

— Не слыхал про такое!

Капка с подозрением глянула на Короля. Тот отвернулся, сделав вид, что его эта тема не интересует.

На следующий день Задрыга объяснила Лангусту, как надо управляться по дому до приезда «зелени». Пообещала, что своих пацанов на выучку привезет сама, отобрав каждого на свое усмотрение. И понаблюдав, как завертелся по дому Лангуст, любивший тепло, уют и сытость, успокоилась. Дала Сивучу деньги на грев и хамовку. Пообещав навещать почаще, этой же ночью, вместе с Королем, укатила из Брянска в Минск.

Шакал не дождался Капкиного возвращения и вернулся в Калининград со своею малиной.

Городские законники не ждали Черную сову. Они канали на хазе у известной всему городу барухи и ждали возвращения Лангуста. Были уверены — этот из любой заварухи выкрутится сухим и вернется со дня на день.

Но шли дни, Лангуст не появлялся. И фартовые стали беспокоиться, решив, если Лангуст не объявится через день, смотаться за ним в Минск.

Каково же было их удивление, когда вместо него в хазе появился Шакал.

Фартовые вскочили разом. Руки сами стали нашаривать «перья» и «пушки». С языков срывались проклятия и угрозы в адрес Черной совы и пахана.

— Заткнитесь, козлы! — спокойно бросил Шакал. И, оглядев жалкую горсть законников, сказал негромко:

— Теперь я ваш пахан! По слову маэстро! Хотим того иль нет, придется кентоваться и вместе фартовать!

Опережая вопросы, ответил сразу:

— Лангуст — не возникнет. Он — западло! Не пахан и не законник…

— Паскуда ты, Шакал! — подал голос низкорослый, кряжистый фартовый.

Шакал подошел к нему, сорвал за шиворот со стула.

— Шакал мог простить! Пахан — нет! — поддел кулаком в подбородок изо всей силы. Законник воткнулся головой в угол. Тихо сполз по стене на пол.

— Ну что? Потрехаем? — предложил Шакал остальным. Фартовые молча вылезли из своих углов, подвинулись ближе к пахану.

— Все что было — обрубили! Надо доставать кентов из ментовки. Всех разом! Тянуть резину не будем. Ваше — отвлечь лягавых на себя! Но так, чтобы не попухли, не засыпались, не нарвались на «маслину».

— А как кентов снимем?

— Это мои сделают! Хазу обеспечьте понадежнее! И стрему!

— У нас общака нет! Не станете с нами кентоваться, — подал голос Угрюмый;

— Не в башлях кайф! Общак ваш цел. Теперь одыбайтесь. Кончайте кемарить. И за дело! Мою хазу будет знать стремач. Он покажет вам ее. Завтра с утра — ко мне! И еще! Всякие разборки завязать! С моими кентами иль меж собой — завязывайте! Я запретил! За нарушение моего слова — не щажу! Никого не отмажу! — предупредил Шакал и словно растворился, исчез из хазы.

Капка с Королем приехали в город глубокой ночью. Едва выскочили из вагона, к ним подбежал шестерка — лохматый, немытый пацан, карауливший возвращения Капки и Короля уже двое суток.

Он назвал адрес хазы, где остановился Шакал, сказал, как быстрее туда добраться и тут же шмыгнул в темноту ночи, чтобы дежурная милиция не поймала его, а вместе с ним и приехавших.

Капка, придя в хазу, огляделась. Никого из фартовых. Двое новых стремачей, узнав ее и Короля, предупредительно открыли перед ними дверь, сказав, что пахан с кентами ушли глубокой ночью. Ее просили не высовываться из хазы.

Медвежатник даже обрадовался такому распоряжению Шакала. Но Задрыгу оно покоробило.

Она стала прикидывать, куда мог уйти пахан?

— С городскими фартовыми давно уж потрехал. Не мог мориться без дел целых два дня. Значит, что-то проклюнулось, замаячило. И теперь срывают навар. Сами, без меня! — начала психовать Капка.

Угодливые стремачи готовили завтрак, а Задрыга не отрываясь смотрела в окно, забыв о медвежатнике.

Король смотрел на нее, думая о своем.

Пробыв в Черной сове совсем недолго, он и сам не заметил, как привязался к Капке всем своим существом. В этой маленькой, совсем юной девчонке, он не находил ничего, что притягивало его к женщинам раньше. Те были зрелыми, грудастыми, опытными во всем. Их не интересовало, как и откуда, какой ценой даются фартовым деньги и золото, дорогие подарки. Они любили законников за щедрость, за непритязательность. Они не требовали клятв в любви и верности до гроба. Они радовались и тем крохам, какие перепадали им в ночи любви — продажной и неискренней.

— Жизнь коротка. А потому успевай урвать из рук фортуны все, что только можно! Пей, хавай, мни и тискай, пока есть возможность и желание. Они тоже не вечны! — учили Короля старые кенты, и медвежатник спешил без оглядки.

Он жил, как все. Коротко радовался, много терпел. Считал, что все в его судьбе — кайфово! И другой жизни ему не надо. Не сможет уже дышать иначе.