Абаратараба еще в тебе, прошептал он.

Я ее не чувствую, ответила Кэнди.

Она там. Без нее ты никогда не подошла бы так близко. Не так ее и много, но…

Что это значит?

Что именно?

Абаратараба.

…в примерном переводе… Части Жизни.

Тогда возьмите эти Части Жизни обратно. Закончите все это. Освободите их.

В твоем сознании есть дверь, которую создала Диаманда, поселив в тебе душу Боа. Она сделана не из дерева и не из металла. Это вход в твое существо.

Я знаю эту дверь.

Тогда открой ее. Быстрее.

Я уже ее открыла.

Действительно, ты открыла.

Это будет больно?

Не моя душа, которая в тебя войдет, причинит боль, ответил Зефарио, а то, что я через тебя выйду.

Почему?

Потому что я войду в тебя через одну дверь — ту, которую ты открыла. Но я собираюсь освободить все души и поэтому выйду из многих.

Вы говорите о дверях, которые еще не были сделаны?

Наверняка есть лучший способ это объяснить, но у нас нет времени…

Забавно. Мы живем на островах Часов и никогда ни для чего не находим времени…

Я иду.

Внезапно Кэнди почувствовала, как нервы ее головы словно обнажились, и в нее вошла жизненная сила Зефарио. Это было странное, приятное и необычное ощущение близости. Не то же, что присутствие Боа, но нечто схожее. Она чувствовала, как гнев Зефарио направляет ее силу к своей цели, укрепляя перед встречей с чудовищем.

Ведьма не заметила краткого разговора Кэнди и Зефарио. Она была слишком занята борьбой с внуком. В отличие от битвы на палубе «Полыни», где силы обоих были равны, сейчас равновесие сместилось в пользу Ведьмы. В своем распоряжении она имела магию и силу Нефаури, а Тлен не имел ничего, что могло бы с ней сравниться. Кэнди повернулась в тот момент, когда Тлен упал на землю, представлявшую собой хаотическую картину дымящихся трещин. Кошмары в его воротнике извивались, словно обезумевшие, истекая тьмой в жидкость вокруг его головы. Что бы она с ним ни делала, шансов у него не оставалось. Удар, который она собиралась нанести, был бы его концом.

— Императрица, — сказала Кэнди. — Я еще здесь.

Ветошь повернулась:

— Не беспокойся, девочка. Мой сын мертв, мой внук почти умер. Ты следующая.

Когда презрительный взгляд Ведьмы сосредоточился на ней, Кэнди почувствовала силу Зефарио, что двигалась внутри нее. Сила разделилась: двое стали четырьмя, четыре — восемью, восемь превратились в шестнадцать. Он предупредил, что будет больно, и не солгал. Части его разделенной души курсировали по ее телу, отрицая все анатомические преграды, словно крошечные огни прожигали себе путь через кости и мышцы, нервы и вены. Их прохождение было быстрым, но прежде, чем они успели вылететь, Ведьма заметила в Кэнди нечто, вызвавшее в ней подозрения.

— Что ты сделала? — спросила она.

И не стала дожидаться ответа. Она подняла руку, воздух вокруг которой уже становился плотным, и призвала убийственное заклятье. И она бы выпустила его, если б секундой позже Тлен не схватил ее за руку. У него не было сил, чтобы удержать ее дольше нескольких секунд, но этого оказалось достаточно, и расщепленная душа Зефарио полностью прошла сквозь тело Кэнди.

В следующее мгновение он разделился и вырвался на свободу. Боль от исхода его души оказалась едва ли не больше, чем Кэнди могла выдержать. Но она крепилась, несмотря на боль, и ее страдания были вознаграждены чудесным видением: полетом осколков души.

Видя, как в ее направлении летят искры света, Ведьма запаниковала. Она принялась выкручиваться из захвата Тлена, направляя убийственное заклятье на осколки души Зефарио. Но тот ее перехитрил. Разделившись на множество частей, он представлял собой не одно место для удара, а несколько. И пока Бабуля Ветошь пыталась освободиться, части души Зефарио нашли то, к чему так стремились — свою семью.

Все его дети пробудились в присутствии отца, и грязные маленькие куклы, где томились их души, взорвались, словно в каждой подожгли маленький запал. Одна за другой куклы, мрачными рядами висевшие на юбке Императрицы, разрывались на клочки, когда сын или дочь, заточенные внутри них, пробуждались от близости Зефарио.

Кэнди, конечно, не могла знать, что они в этот момент чувствовали: душа, освобождающая душу, освобождающую душу. Но она ясно видела, что это не походило на мирное и спокойное действо. Хотя куклы были маленькими, они взрывались с удивительной яростью: спирали гнилой ткани, словно внутренности, разлетались из плохо сшитых фигурок, как будто на свободу выпускалось что-то одновременно более абстрактное и более реальное.

Если и можно было по каким-то признакам отличить одного ребенка от другого, а мать — от своих детей, Кэнди сделать этого не могла. Все они выглядели простыми точками света, которые вырывались из своих отвратительных тюрем, сплетаясь одна с другой перед лицом Ведьмы, словно дразня ее долгожданной свободой; затем они образовали облако экстатического света, разраставшееся по мере освобождения новых душ; движение искр было столь стремительным, что их следы в воздухе образовали казавшийся почти плотным рваный шар сияющих нитей, радостно празднующих свое воссоединение.

Влияние, которое все это оказало на Бабулю Ветошь, было катастрофическим. Как только взрывалась очередная кукла, ее тело вздрагивало; степень этих конвульсий нарастала, и она сама начала походить на марионетку, беспомощно дергаясь в хватке сил, которыми не могла управлять.

Но она не сдавалась. Дважды она пыталась призвать заклятья, чтобы отогнать Зефарио, однако сила, с которой ее швыряло туда-сюда, не позволяла ей даже вздохнуть, чтобы их закончить. Лишь раз она сумела произнести три слова, глядя в эту секунду на Кэнди.

— Я ТЕБЯ НАЙДУ, — пообещала она.

Это была довольно прозаическая реакция на те невероятные события, которые сейчас происходили, но Кэнди слишком хорошо знала злобу проклинающей ее женщины, чтобы просто отмахнуться от этих слов. Да, Императрица Абарата была низвержена. Да, души, которые она так оберегала, стали свободны, и теперь с ее платья свисали разорванные остатки их тюрем. Да, сейчас она была слаба и, возможно, могла быть уничтожена.

Но никто из стоявших или лежавших здесь не знал, как это сделать. Минуту назад, спускаясь со склона Галигали с армией горящий убийц, следующих за ней по пятам, она воплощала имперскую власть. Теперь на ней были лохмотья. И все же она оставалась опасной и слишком непредсказуемой для любого, кто решился бы ее прикончить.

По правде говоря, внутренние раны спасли Кэнди жизнь: после того, как душа Зефарио прошла сквозь ее тело, сила в ней полностью исчезла. Если бы Ведьма взяла камень, то без труда могла бы выбить Кэнди мозги и в мгновение ока уничтожить свою противницу.

Но Императрице была невыносима мысль о том, что кто-то видел ее в таком разбитом, униженном состоянии, даже если бы она победила. Единственное воспоминание, которое ей хотелось оставить после этой битвы — ее триумфальный спуск по склону горы Галигали.

Сдержанно и благопристойно, как приличествует истинной Императрице, она отвернулась от девушки из Цыптауна и быстро произвела магические приготовления к своему отбытию. Она взглянула вверх, в то яркое пространство, где комета из Тленов на краткий мир осветила воздух и исчезла, оставив после себя лишь отблеск рая, видневшегося за дверью, через которую они ушли.

Императрицу больше не мучали конвульсии, вызванные куклами. Неприятности закончились. Она смогла произнести слова заклинания, и из слоя лавы под ногами выросли семь лепестков, закрывших ее щитом из серых и черных пятен, похожих на ядовитый цветок, который еще не расцвел. Когда лепестки были готовы полностью скрыть Бабулю Ветошь, она прошептала последние указания Другому на языке, что был древнее старого абаратского — слова-мысли Нефаури. Кэнди не требовалось знать язык, чтобы понимать, о чем она говорит. Звуки создавали картины, с отвратительной ясностью возникавшие в ее сознании. Она видела, как трескается почва. Она видела бегущую воду. Она видела Пустоту.