Все это время они были заняты до предела: патрулирование, охота за подводными лодками, сопровождение транспортов. Один раз эсминец даже вышел на минную постановку. Он крутился вокруг заградителей, пока те неспешно делали свое дело в заданной точке.

Но в конце концов слухи начали постепенно выкристаллизовываться в нечто более определенное. А «более определенное» довольно скоро стало фактом. 21 июля они покинули Скапа, сказав «До свидания» всем своим приятелям, и отправились в теплые воды Средиземного моря, чтобы принять участие в войне с Италией.

Но вернулись они в тот же день.

Кое-кто начал поминать недобрым словом высшие круги. Люди попытались найти подходящее определение этим выходам в море без всякой цели и смысла. И тогда нашлось голландское словечко «sooterkin». Матросы выяснили, что по-голландски это означает «выкидыш». Они тут же заявили, что поход в Гибралтар — это очередной «sooterkin».

Но на следующее утро в 10.42 «Файрдрейк» вместе с авианосцем «Илластриес», линкором «Вэлиант» и крейсерами «Шеффилд» и «Ковентри» снова вышел в море. Это не вызвало никакого интереса.

Италия вступила в войну 15 июня. Фронт французских армий был прорван на Маасе, и теперь немецкие танковые дивизии катились на юг, сметая все на своем пути. Однако Франция проиграла еще раньше, став жертвой внутренних интриг, продажных политиков и неумных попыток жить сытно и тихо любой ценой.

Мосты на Массе сыграли роль брешей в дамбе. Прорвавшаяся там река затопила низины, залила Амьен и Лилль, Аббевилль и порты Ла-Манша, Реймс, Руан, сам Париж. Немцы занимали один город за другим, пока не вышли на берега Луары.

В этот момент Муссолини вдруг решил, что исход войны уже определился. И тогда шакал постарался тоже урвать кусочек. Раньше он лишь тащился следом за добычей, не рискуя напасть, а теперь решил вцепиться в нее.

Итальянские войска атаковали восточную границу Франции. Однако разбитая армия разбитой Франции, плохо оснащенная и с надломленным духом, сумела-таки отбить это нападение. Действия итальянских войск в эти несколько дней оказались такими же смехотворными и нелепыми, как и во всех последующих кампаниях Муссолини.

Но лишь в одном аспекте вступление Италии в войну имело большое значение, причем этот момент имел для нас совершенно исключительное значение. Ведь теперь война охватила Средиземное море, через которое проходили жизненно-важные коммуникации Британской империи.

При этом важны были не сами взаимоотношения с Италией, хотя Муссолини много болтал о «Mare Nostrum». Дело было даже не в важной дороге, ведущей на восток, которую часто и совершенно ошибочно называют артерией Европы. Значение Средиземного моря заключалось в том, что оно являлось морским барьером, перекрывающим путь на восток. Это была такая же важная линия обороны, как и Ла-Манш. Только удержав контроль над ним, мы могли преградить путь немецким танкам, мчавшимся вперед в неудержимом «Drang nach Osten».

Самой важной позицией являлся Египет. Без контроля над Красным морем «Drang nach Osten» превращался в пустой лозунг. Требовалось пересечь пустыню. Да, конечно имелась Багдадская железная дорога, но сумеет ли армия продраться через холмы Афганистана? Сумеет ли она пройти Хайберский проход по одной нитке рельсов? Суэцкий канал, Красное море, Персидский залив были нужны Германии, чтобы реализовать этот лозунг.

Мы удерживали Египет. Мы удерживали Палестину. Французы удерживали Сирию и Тунис. Объединенный англо-французский флот имел значительное превосходство над тем, что Муссолини имел в «Итальянском озере».

Но Франция пала. Если бы удалось уговорить французов продолжать борьбу, опираясь на колонии, все было бы хорошо. Но мы потеряли Францию, а потом и Тунис с его «линией Марет», которая постоянно угрожала итальянской армии с запада. Мы потеряли Сирию, которая связывала нас с Турцией на востоке. Мы потеряли французскую армию, которая играла большую роль в срыве африканских планов Гитлера и Муссолини.

Нам удалось удержать Средиземноморье чисто английскими силами, что стало возможным после потерь, которые немцы понесли в Норвежской кампании, хотя эти силы были ничтожными. Нам пришлось защищать ворота на восток, имея горстку плохо оснащенных солдат, лишенных поддержки, почти без надежд на подкрепления. Если бы Италия ударила тогда при поддержке германских танковых дивизий, я думаю, они вышли бы к Александрии и в долину Нила. Противник захватил бы ворота на восток.

Однако итальянцы не могли рассчитывать на германские танки, потому что те не прервали своего триумфального марша на западе. Им не требовалось уничтожать Францию, потому что Франция рухнула сама. Они не хотели уничтожать Англию, потому что догматические германские умы отказывались верить в то, что Англия не капитулирует. Они не могли отказаться от заранее составленного плана, даже имея перед глазами столь заманчивую цель.

А Муссолини не собирался сражаться в одиночку. Его солдаты не собирались драться, даже имея превосходство в 100 раз. Они просто ждали.

Мы сумели перевести дух. Используя британский гений импровизации нам удалось переформировать Армию Нила. Мы буквально из воздуха извлекли танки и артиллерию. Мы отразили мелкие тактические выпады и отогнали разведывательные группы. На большее огромная итальянская армия, стоявшая под Соллумом, не решилась.

И мы дождались своего часа. Проблема Средиземного моря превратилась в морскую проблему, а на море для нас все было просто и ясно.

Средиземное море состоит из двух больших бассейнов, разделенных по середине длинным языком Апеннинского полуострова. С точки зрения стратегии, о такой позиции можно было только мечтать. Отечественные воды Муссолини находились в самом центре театра. Он имел отлично защищенный проход из западного бассейна в восточный в виде Мессинского пролива. Он имел прекрасные военно-морские базы, расположенные в центре моря. Он располагал многочисленными вспомогательными авиабазами на Сицилии и Сардинии.

В состав итальянского флота входили 4 старых линкора и 2 новых, внушительные крейсерские силы, большое количество новых и очень быстроходных эсминцев. Подводный флот Италии насчитывал 114 единиц. Итальянцы имели целые орды торпедных катеров. Флот располагал собственной авиацией, кроме того, нельзя было сбрасывать со счетов и сами итальянские ВВС.

Перед итальянцами стояла очень простая задача. Они должны были наглухо перекрыть узости в центре Средиземного моря.

Существовало два прохода с запада на восток: узкий пролив между Сицилией и собственно Италией. Пользоваться им во время войны было, разумеется, немыслимо. Второй, более широкий, отделял Сицилию от Африканского континента.

Этот пролив имеет ширину менее 90 миль. Еще больше осложняет дело то, что на западе имеется еще одна узость — между мысом Спартивенто на Сардинии и мысом Серрат в Тунисе, которая не превышает 100 миль. Поэтому отрезок пути из Западного Средиземноморья в Восточное длиной около 400 миль находится всего в 20 минутах полета от итальянской территории. В узостях возле острова Пантеллерия бомбардировщики могут прибыть к цели менее чем за 15 минут. Эсминец может пересечь Сицилийский пролив за 3 часа. Если итальянские чудо-эсминцы способны развить скорость, которую им приписывают справочники, они будут в середине пролива через час.

Прохождение узостей осложняется еще и тем, что глубины там относительно небольшие, что позволяет ставить мины. А итальянцы в этой области морской войны показали себя большими специалистами. Лишь относительно узкий фарватер в самой середине пролива заминировать было сложно.

На бумаге задача Муссолини выглядела до смешного простой. Он имел пролив шириной 90 миль. Один его берег занимал уже разгромленный противник, вторым владел он сам. У него было достаточно подводных лодок, более чем достаточно торпедных катеров, у него в избытке имелись эсминцы, он располагал крейсерами, чтобы поддержать эти эсминцы. В качестве основы любой операции могли выступить 6 линейных кораблей. У него была авиация для поддержки действий флота.