Затем еще один корабль, находившийся в море, сообщил, что встретил необычайно сильное течение. Эсминец, который мы сменили, сообщил, что тоже едва не вылетел на испанский берег. От неприятностей его спало лишь то, что туман не минуту рассеялся. Под воду спустились водолазы и осмотрели наше днище, но не нашли никаких повреждений. Однако один из них сказал, что наши винты «выглядят так, словно их обглодали крысы».

Мы стали в сухой док. Водолаз оказался прав. Наверняка там побывали крысы. Изящные очертания винтов были изломаны и обглоданы. Но обнаружилось и кое-что более скверное. Концы валов были изогнуты. Более тщательный осмотр обнаружил, что правый вал имеет изгиб в средней части.

После долгого разбирательства было решено отправить нас ремонтироваться. Следственная комиссия полностью нас оправдала. По кораблю начали носиться самые разнообразные слухи, причем в таком количестве, что оставалось лишь ужасаться. Экипаж в очередной раз раскололся на две партии. Одна уверяла, что нас отправят ремонтироваться в Америку, вторая утверждала, что мы пойдем домой.

Мы пошли домой.

Они выпрямили один вал достаточно, чтобы совершить переход, и первый отрезок пути мы проделали вместе с конвоем. При этом никаких приключений мы не имели. Мы расстались с конвоем на границе того, что называлось «Южной угрожаемой зоной» и направились в Англию самостоятельно. Наша дальность плавания не позволяла следовать с ними дальше. Поэтому мы оставили транспорты попечению их эскорта — корветов, которые отчаянно плясали на волнах, а сами повернули на север.

До самой Англии мы шли в одиночестве, одинокий корабль, притом хромой. В Бресте стояли «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Когда мы покидали Гибралтар, доброжелатели радостно сообщили, что они могут в любой момент выйти. Они заверили нас, что мы наверняка получим Кресты Виктории. Посмертно. Это был интересный вариант доброго старого пожелания: «Хотел бы я быть вместе с вами».

Но мы не встретили никакого противника, лишь в Бискайском заливе нам попались 2 испанских рыболовных траулера. Мы их осмотрели и отпустили.

На подходе к английскому берегу нам обещали воздушное прикрытие, но погода решила, что прикроет нас лучше самолетов. Она была слишком плохой для любых полетов.

Тем не менее, воздух заставил нас понервничать. Когда мы готовились повернуть «вверх по Проливу», то увидели впереди в предрассветной мгле какой-то странный предмет, по форме напоминающий грушу. Он стремительно опускался к воде острым концом вперед, а затем внезапно снова прыгнул в облака. Нам сразу стало понятно, что это новое секретное оружие. Предмет снова снизился, коснулся воду, и опять подпрыгнул высоко вверх. Кроме этого странного танца, он не предпринимал никаких действий и нам не угрожал. Прошло наверное минут 6, прежде чем кто-то обматерил аэростат заграждения, оборвавший свой трос и сейчас пляшущий по морю.

А затем мы увидели землю и согласно приказу пошли «вверх по Проливу». Во второй половине дня мы стали на якорь в Спитхэде, и наше путешествие почти завершилось.

«Файрдрейк» вернулся домой после 8 месяцев бесконечно войны на Средиземном море. Ему предстояло стать на верфь для ремонта, а также серьезной модернизации. Все это время конструкторская мысль не стояла на месте. Предстояло установить новые приборы, оборудование и вооружение, которые за эти 8 месяцев придумали ученые и произвели наши заводы. Наш эсминец должен был получить все это.

Во второй половине дня мы двинулись дальше вверх по Ла-Маншу, но выйдя в открытое море в сумерках мы услышали над собой жужжание немецких самолетов. Прожектора с берега сразу начали полосовать темное небо своими лучами. Они метались взад и вперед над проливом Солент. Мы видели клубки разрывов зенитных снарядов.

А когда мы размеренно двигались верх по проливу, в темноте наверху замерцали светящиеся трассы зенитных автоматов. И сразу после этого в небе полыхнул клубок огня. На какое-то мгновение мы решили, что это большая осветительная ракета, загоревшаяся на большой высоте. Но затем огонь опустился, задержался ненадолго и полетел вниз, все ускоряясь. Он врезался в воду в миле или двух от нас под берегом. Мы увидели на воде яркое пятно пылающего бензина. Оказывается, прямо у нас под носом рухнул сбитый немецкий самолет.

Добро пожаловать в разбомбленную Англию!

Это не последняя глава истории «Файрдрейка». В нее будет вписано еще очень много, прежде чем закончится война. Но это последняя глава истории миллиона миль, почти невероятного расстояния, пройденного 8 маленькими эсминцами за 2 года войны.

«Файрдрейк» был отремонтирован, перекрашен, переоснащен и подготовлен к выходу в море 24 июня. Я снова прибыл на борт. Увидеть что-либо особенно новое на палубах было трудно, да и писать об этом пока нельзя. Кают-компания была приведена в порядок. Большинство царапин и пятен исчезло, кресла, изрядно пострадавшие в послеобеденных стычках, были отремонтированы и сияли, как новенькие. Но кают-компания не стала краше, потому что краше было некуда. Она всегда была самой щеголеватой кают-компанией флота. Медяшка была надраена так, что можно было бриться, глядясь в нее. Даже лебедка кормового артпогреба сверкала, словно зеркало, так ее начистил старослужащий, вернувшийся на флот из-за руля автобуса.

Впрочем, появилось множество новых лиц. Наш старший помощник, отменный сквернослов и ругатель, стал командиром нового эскортного миноносца типа «Хант». Суб-лейтенант был переведен старшим помощником на другой корабль этого типа. Холи отбыл служить на корвет еще до нашего ухода из Гибралтара. Артиллерист получил новое звание, пока мы стояли в сухом доке (это стало поводом великой пирушки), и отбыл повышать квалификацию на специальные курсы. Последний из мид-шипменов «Ринауна» покинул нас, чтобы стать суб-лейтенантом. Лекарь был переведен в береговой госпиталь.

Но командир остался с нами, а вместе с ним — его садик и поющие в нем соловьи. Можно только позавидовать тем, кто проводил отпуск летом в сердце сельской Англии. Старший механик тоже остался, неутомимо ругая верфь. Остался и штурман.

Старшина рулевых все так же бродил по палубе, кося хитрым глазом, полный самых свежих слухов и веселых историй. Большинство унтер-офицеров также осталось на корабле. К нам прибыли новые вестовые, но кок, приготовивший горячий обед во время генерального сражения, не покинул эсминец. Впрочем, часть матросов тоже поменялась.

27 июня мы пошли вниз по Ла-Маншу. Когда мы покинули порт, над нами пролетело множество самолетов, начинался крупный воздушный налет. Только это были наши самолеты и наш налет. Когда вечером мы проходили Дауне, то увидели французский берег, расцвеченный всевозможной пиротехникой — струи трассирующих снарядов, множество разрывов. Немцы отбивались, как могли. Временами в небе проплывали самолеты. Мы видели осветительные ракеты, но никто нас не атаковал.

Мы прибыли в Портсмут, а потом отправились дальше на запад в Плимут. Там мы провели неделю в различных тренировках и учениях, проверяя новые устройства и орудия. Мы старались притереть новых офицеров и матросов к «старичкам», ознакомить их с обычаями нашего корабля.

За эти дни случилось немало смешного. Одним из новых устройств был мегафон — чудовищное изобретение, заменившее старый рупор. Оно позволяло человеческому голосу разноситься далеко за пределы, очерченные для него природой. Мы проводили шлюпочные учения, когда потребовалось отдать какой-то приказ. Мегафон включили, и он жутко взвыл, превратившись в разъяренного бэнши. Потом стих.

Один из наших катеров вышел из строя. Командир взял микрофон, повернул выключатель и произнес: «Катер номер… Катер номер… Вы меня слышите? Вы меня слышите?»

Над водой прокатилось громоподобное: «Аи-аи, сэр».

«Займите место в строю! Займите место в строю!»

Я добавил непочтительно: «Это вам приказывает сам Стефен Норрис».