Я стараюсь соответствовать тем выводам, которые сделала Карин, исходя из моей внешности и поведения, даже если жизненный путь Ришара Глена стал коктейлем из чужих судеб. Я фырчу и тарахчу на своем «фольксвагене», подъезжая к Монмартру; чтобы завтра вовремя добраться в бухту Соммы, мне придется выехать довольно рано.

Проезжаю мимо дежурной аптеки и не знаю, как поступить, остановиться или нет. Но как раз освобождается парковочное место, и я решаюсь. Через стекло тщетно пытаюсь разглядеть, есть ли там прилавок-витрина, тогда я смогу не произносить вслух название нужного мне товара. В результате зашел в книжный по соседству, купил «Гид по Бретани». Ладно, время еще есть, в конце концов, пачка презервативов не самое главное в подготовке к встрече.

Сев за руль и откинув сиденье, я погрузился в чтение путеводителя и, страница за страницей, опираясь на исторические факты, легенды и местный колорит, сочинил историю моего детства в Морбиане. Дальше поехал, уже зная, откуда пошел мой род, сколько несчастий обрушилось на нашу семью, как интенсивный рост свиноводства мало-помалу вытеснил культуру выращивания артишоков и что пришлось пережить моей бабушке в годы войны. Месяц назад она выиграла кругленькую сумму в лотерею и с тех пор, несмотря на свой преклонный возраст, пустилась во все тяжкие, проводит все время в круизах и роскошных отелях, — вот почему, к великому сожалению, я не могу познакомить с ней Карин.

Вторую половину воскресного дня я провел в студии, перечитывая ее письма в хронологическом порядке и пытаясь припомнить свои ответы, ведь черновиков не осталось. С каждым листком все вокруг меня заполняется счастливым ожиданием, от кресла-качалки, сидя в котором, я влюбился в Карин, до тихо гудящего макета, который я так и не отключил от сети. Вся история моей жизни, придуманная нынче утром, все вымышленные воспоминания так срослись со мной, так подталкивают меня к ней, что мне просто не терпится сделать ее частью этой истории. В итоге вечером я пошел в «Блины Монмартра». До самого закрытия, до часу ночи слушал мелодии песен Джо Дассена в исполнении механического пианино, а затем спросил счет и решил потолковать с хозяином.

Он стоит в кухне и чистит конфорки. Я спрашиваю, хорошо ли идут дела. Не очень-то, отвечает он. Я восторгаюсь чудом техники — пианино, у которого клавиши играют сами по себе. Он говорит, что клиентам не нравится, неживое оно. Просто служба охраны труда взяла его за горло, он уволил музыканта и поставил эту пианолу, целое состояние потратил, а теперь продавец отказывается принять ее обратно. Его просто в угол загнали, и ему все это осточертело, денег для рэкетиров больше нет, и если его кабак взорвут, он только рад будет — получит страховку и откроет наконец пиццерию в родном Финистере. Я не стал ему говорить, что и сам родом из Бретани. Как знать, вдруг у Финистера с Морбианом давняя вражда?

Скромно, как подобает человеку, живущему впроголодь, я предлагаю ему оживить пианино. Он не понимает. Тогда я прошу включить пианолу, сажусь на табурет, изображаю на лице вдохновение и перебираю пальцами по клавишам, дотрагиваясь до каждой в нужный момент. Первым номером идут «Елисейские Поля». Весь вечер, в перерывах между блинами, когда снова и снова звучала эта песня, я репетировал аккорды на бумажной скатерти. Несколько клавиш я проскочил, но все равно за моими руками не видно, какие именно ноты надо нажимать. В полной растерянности хозяин взгромоздился на стол и задумался, уперев локти в колени.

Когда песня кончилась, он спросил, сколько примерно я хотел бы получать. Не имея ни малейшего понятия о тарифах, я предложил выплачивать мне жалованье блинами — это избавит его от налога. Он молчал. Чтобы его успокоить, я объяснил, что я безработный, срок пособия истекает, банку задолжал, и стоит мне получить жалованье, его тут же хапнут в счет долга. Он успокоился, посочувствовал и принял меня. Я, правда, уточнил, что в таком трудном положении вынужден браться за любую черную работу, какая только подвернется, а потому не могу гарантировать ему четкий график. Это его не смутило, он сказал, что будет рад мне, когда бы я ни пришел, угостил стаканом сидра и предрек Франции скорый конец с такими налогами для предпринимателей. Выпив за свободную Бретань и похлопав друг друга по плечу, мы распрощались.

С застывшей от ветра улыбкой на губах я спускался к улице Лепик и еще острее чувствовал себя Ришаром Гленом. День за днем я оживлял этот виртуальный персонаж, и вот он уже не просто мое alter ego, не просто мой запасной выход или спасательный круг. Отныне он существует сам по себе, диктует мне правила, навязывает потребности, желания и даже печали. В это трудно поверить, но расписывая владельцу блинной свое бедственное положение, я совершенно забыл о газете, которая ежемесячно переводит на мой текущий счет тридцать тысяч франков. Конечно, Фредерик Ланберг не исчез в один миг, стоило мне отклеить усы. Он просто живет автономно, где-то в параллельном пространстве. А фальшивым музыкантом я подрядился вовсе не затем, чтобы дополнить свою биографию. И не затем, чтобы расширить круг знакомств Ришара Глена. И даже не затем, чтобы достойно встретить Карин у себя на Монмартрском холме. Нет, мне надо найти дело, только так я смогу жить дальше, если вдруг зазвонит телефон и вызовет ее назад, в Брюгге. Только так смогу вынести все эти тайны и сомнения, ведь они-то как раз и помогают мне любить без оглядки. Любить ее, близкую и далекую, родную и незнакомую, а быть может, не менее фальшивую, чем я сам.

Удивительно, как автомобиль влияет на человека. Если раньше я меланхолично правил устойчивым, комфортным и мощным «армстронгом», философски относясь к его капризам, то нынче утром заразился упрямством и задором своего «жучка». Выписывал зигзаги на автостраде в порывах бокового ветра, ревел, словно кухонный комбайн, и сползал на обочину, когда меня обгонял очередной грузовик. К счастью, выехал я в полдень, потому что по прогнозу погоды после утреннего тумана должно было выглянуть солнце. Думал добраться до Ла-Манша за два-три часа и побродить по окрестностям, которые выбрала для нас Карин. Но возле Клиньянкурских ворот у меня лопнула шина.

Напрасно искал я запаску под днищем, потом сзади, рядом с мотором, и наконец, пришел к заключению, что она под капотом, но открыть его так и не смог. Пришлось идти пешком по окружной автостраде до телефонной будки, ждать эвакуатор и ехать на сервис в Ла Плен Сен-Дени, где механик взломал капот ломом, а потом закрепил амортизационным шнуром. Естественно, сразу после этого я полез в бардачок за техпаспортом, чтобы посмотреть рекомендованный уровень давления для колес «фольксвагена», и обнаружил в глубине ручку от капота. Но было поздно. Я продолжил путь на бегемоте, который то и дело широко разевал пасть.

Еще двести километров прополз в густеющем тумане и успел выучить наизусть кассету Джо Дассена, купленную на сервисе; было уже десять минут пятого, когда под аккомпанемент «Бабьего лета» я свернул с автострады к Аббевилю. Почему-то охрип, загнусавил, голова раскалывалась, но чувствовал себя во всеоружии.

Под звуки «Америки» я покружил по развязкам, проехал вдоль затопленных полей и через тихие городишки, обозначенные гигантскими панно с ограничениями скорости и вырулил к Кайе-сюр-Мер, где видны лишь фонари. Спросил у рыбака в куртке с капюшоном, спешащего под дождем домой, как мне попасть в Урдель. Он указал в ту сторону, откуда я приехал. Я развернулся, пытаясь сориентироваться на перекрестках, до обидного похожих друг на друга. Километров двадцать петлял по проселкам, утопая в грязи и опустив стекла, чтобы не запотевали, но обнаружил лишь дюны, опустевшие кемпинги да бесконечные плантации свеклы. Я уже начал отчаиваться, вдыхая сладковатые испарения, когда свет моих фар выхватил рекламный щит, расхваливающий типовые домики — Урдельское шоссе, дом девять, «в самом центре живописного природного заповедника Соммской бухты». Впереди ветер раскачивал стрелы подъемных кранов на стройплощадке, на них я и решил держать курс. Далекий колокол прозвонил половину четвертого, тьма постепенно взяла верх над туманом. Заповедник осмотрим в другой раз.