Боги обычно преподносили таким избранникам дары, возвышающие их над прочими людьми. Чаще всего – оружие или талисман, необходимые, чтобы хранить свой народ.

О том, что Илит, посланец богов, приносит дары, было известно, но такое случалось далеко не всегда. Это было предзнаменованием, которое не заботило Бахля, тем более что бог обратился к распорядителю дворца, а не к его господину. Эхо слов Аракнана отдалось в мозгу Бахля: «Мальчишка – источник неприятностей, но это ваши неприятности».

Правитель и воин направились в башню.

Какими бы ни были дары, их следовало передать в более надежные руки. Старый повелитель вздохнул. На сегодня с него было достаточно неожиданностей, а мальчишка даже еще не появился.

Изак огибал фонтан на площади Барбикана, над которой нависали массивные башни, когда поскользнулся на мокрой мостовой и рухнул ничком. Воздух вырвался из его груди, резкий удар отозвался острой болью в ребрах. Мальчик перекатился на спину и посмотрел в темное небо. Крупные капли дождя били в глаза, заставляя все время моргать. Изак застонал и с трудом приподнял голову – толпа преследователей приближалась.

«Вставай же, идиот, забудь про боль и беги».

Эта мысль вернула его к жизни, заставила вскочить с земли. До цели оставалось лишь сорок ярдов, он втянул голову в плечи и припустил к подъемному мосту. К его счастью, мост был опущен, и, пробегая по нему, Изак принялся читать благодарственную молитву Нартису. В свете, льющемся из стрельчатых окон, было видно, как в воду рва падают капли дождя.

В отчаянии Изак устремился под надежную защиту башен, охраняющих вход в крепость, никак не ожидая, что наткнется на закрытые металлические ворота. Отпрыгнув, он стал тщетно искать, где бы войти.

Изак откинул со лба мокрые волосы и вытер с лица смешанную с кровью и грязью воду, стекающую в глаза, мешающую видеть. Дождь усиливался. Изак обратил взор на небеса: он уже не молился Нартису, а просто смотрел вверх взглядом, полным упрека. Преследователи были уже рядом.

Когда они навалились на мальчика, тот свернулся клубком, пытаясь прикрыть голову окровавленными руками. Каждый удар, который он получал, сопровождался довольным мычанием нападавших. Пинком его перевернули на спину, и он не удержался, на миг открыл глаза, увидев над собой искаженное нечеловеческой гримасой лицо. Потом лицо внезапно исчезло – человека оттолкнули в сторону.

И вдруг побои прекратились.

Изак сжался, ожидая следующего пинка, но его не последовало. Он снова осторожно приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на нападавших: те свирепо таращили на него налитые кровью злобные глаза; один из врагов поднимался с земли – он не был ранен и явно не понимал, что же случилось.

И тут Изак увидел слева и справа от себя стражников, державших руки на эфесах мечей. В слабом свете воины в черных доспехах и белых одеждах, украшенных гербом повелителя, выглядели очень грозно и явно приготовились к бою – их лица были прикрыты щитками шлемов. Изак глянул влево, на дверь в стене. К ней был прибит такой же герб – орел с распростертыми крыльями, выкрашенный в белое и черное. Герб повелителя Бахля.

Прошелестел ветер, и люди, столпившиеся на подъемном мосту, задрожали от холода. Они уже готовы были повернуться и бежать, но тут откуда ни возьмись появился Хорман и начал проталкиваться вперед.

– Этот белоглазый ублюдок только что убил человека! – закричал он. – Он мой сын, а я знаю закон. Отойдите от него.

Один из «духов» вышел вперед. Он ничего не сказал, только жестом велел Хорману приблизиться. Потом стражник убрал руку с эфеса меча и откинул щиток шлема.

Изака охватила паника. До восемнадцати лет дети считались собственностью своих родителей, если не объявлялись взрослыми раньше срока. Многие пользовались этим правом и признавали своих детей взрослыми уже в шестнадцать-семнадцать лет. Но не Хорман: он мог держать Изака в подчинении только до тех пор, пока тот по закону оставался ребенком. Поэтому сейчас Изака могли повесить, раз отец заявлял, что он убил человека.

Стражник, стоявший напротив Хормана, склонил голову, чтобы снять шлем. Он делал это так нарочито медленно, что Хорман чуть было не взял шлем из его протянутых рук. Единственная косичка стражника расплелась. Он поднял взгляд, и Хорман, к своему ужасу, обнаружил, что на него смотрят абсолютно белые, как у Изака, глаза. Хорман все еще стоял с открытым ртом, когда получил удар в челюсть.

Второй стражник тоже сделал шаг вперед, его меч со свистом вылетел из ножен. Преследователи Изака подались назад, развернулись и бросились бежать. Остался лишь Карел. Стражник подошел к нему, не опуская меча, разглядел белый воротник, кивнул и отступил. Карел склонил голову в ответ и взял Хормана за плечи, чтобы поднять на ноги. Того шатало – белоглазый «дух» был ростом с Изака, но значительно шире в плечах, от удара его кулака у Хормана кружилась голова, он весь дрожал.

Хорман поднес палец к губам и посмотрел на оставшуюся на пальце кровь. Потом стряхнул с плеч руки Карела и свирепо глянул на Изака.

– Замечательно. Больше никогда не возвращайся. Ты для меня мертв.

Изак ненавидел отца всей душой, но эти слова больно ранили его. Он ничего не ответил. Хорман сплюнул и развернулся, отшвыривая руку Карела, который хотел было его остановить.

Карел повернулся к Изаку и пожал плечами.

– Вспомни меня, когда станешь генералом, Изак. Карел отвернулся, пошел прочь, и Изак открыл рот, чтобы окликнуть и вернуть его, но голос не слушался. Закрыв рот, он опустил глаза и увидел, что руки его в крови.

Кто-то обхватил его за плечи и поднял на ноги. Белоглазый стражник пристально всмотрелся в него, но Изак уже не чувствовал ни страха, ни волнения.

– Ты сможешь идти? – хмуро спросил второй стражник. Изак кивнул, осторожно поставив ногу на землю, прежде чем перенести на нее весь свой вес.

– То был и вправду твой отец? Он снова лишь кивнул.

– Ты знаешь, зачем тебя позвали?

На этот раз Изак пожал плечами. Он не смотрел на стражников, его глаза следили за отцом, уходящим в ночь.

– Кто велел тебе прийти?

– Никто. Они гнались за мной от самой конюшни. И я не знаю почему. Я просто подумал, что, если доберусь до стражи, отец не забьет меня до смерти. А здесь легче найти гвардейцев.

– Ты действительно убил человека? Изак показал свою порезанную руку.

– Да, убил, но он пытался перерезать мне горло кинжалом.

– И никто не посылал тебя во дворец? Изак подозрительно посмотрел на него.

– Конечно нет. Почему вы об этом спрашиваете? Кто мог меня послать?

Стражник перестал задавать вопросы, разочарованно щелкнул языком и повернулся в сторону караульного помещения, приглашая Изака войти. Его товарищ медлил, в замешательстве глядя Изаку в глаза. Но когда Изак выпрямился и с вызовом посмотрел на белоглазого, стражник, как ни удивительно, вздрогнул и отвернулся.

Второй стражник, на добрых пять дюймов ниже своего белоглазого товарища, снова дал знак мальчику войти в караулку. На этот раз Изак послушался и шагнул туда, где мерцал огонь и было тепло. Он прошел мимо двух копий с короткими древками, прислоненными к стене, и направился прямо к очагу. Посреди караулки стоял стол, на нем валялось какое-то тряпье рядом с пустой тарелкой. Изак порылся в засаленных тряпках, отыскивая ту, что почище, выбрал одну и плотно перевязал раненую руку.

Белоглазый тоже вошел внутрь и закрыл за собой дверь из толстого дуба с массивным металлическим запором. Дверь казалась совсем маленькой в сравнении с огромной гранитной плитой на железных полозьях – видимо, ее здесь держали на случай осады. Позаботившись о том, чтобы сюда никто больше не вошел, стражник повернулся к Изаку и стал внимательно рассматривать его. Мальчик так и не понял, что выражало лицо гвардейца – враждебность или озадаченность, но подумал, что слишком устал и проголодался, чтобы беспокоиться об этом.

Второй стражник прошел в дальний конец комнаты, где виднелась другая плита, потянул за цепь, свисающую из дыры в потолке, и свистнул. Откуда-то сверху на свист отозвался резкий звук: это на одной из стен появилась и стала расти темная трещина.