Выходя на мост, Себастьян слышал, как плещет прилив о перемычки опор, чувствовал, как неожиданная прохлада обвевает потное лицо. Он не сводил глаз с одинокой мужской фигуры, выделявшейся на фоне широкой речной глади. Мужчина сидел на зазубренном краю пролета, свесив ноги над водой, которая текла далеко внизу, и дружески положив руку на прилегшего рядом коричнево-черного пса.

– Как вы догадались, где меня искать? – поинтересовался Арсено, когда виконт остановился футах в десяти от него.

– Вспомнил ваши слова о том, что вам нравится приходить на это место.

Француз склонил голову набок. Дувший с реки бриз развевал вокруг лица его каштановые кудри.

– Собираетесь сообщить о моем проступке властям?

– Нет.

Лейтенант напряженно улыбнулся, прикрыл глаза и глубоко втянул воздух, дрогнув ноздрями.

– Чувствуете запах? Это море. То самое море, которое сейчас заходит в устье Ранса[35] и бьется о каменные парапеты в Сен-Мало.

Девлин стоял не двигаясь, только фалды сюртука трепыхались на.ветру.

– Иногда я задаюсь вопросом, увижу ли снова родные края, – продолжал Арсено. – Мы тешим себя иллюзией, будто обрели свободу, хотя на самом деле это не так. Что случилось со всеми пленниками Столетней войны[36]? Не знаете? Что происходит с узниками войны, которая никогда не заканчивается? И такова моя судьба? Прожить одинокую жизнь на пыльном, темном чердаке, пытаясь наскрести несколько шиллингов и обучая скучающих детишек изъясняться на французском… – его голос надломился, и француз покачал головой.

– Две недели назад, – заговорил Себастьян, – мистер Хильдеярд Теннисон попросил руки дочери одного из своих коллег. Известие о помолвке держится в секрете из-за недавней тяжелой утраты в семье невесты.  Но мне не верится, что Габриель Теннисон не сообщила эту новость вам, своему дорогому, любимому другу. 

Какую-то минуту Арсено сидел неподвижно, затем, когда Шьен толкнул его лохматой башкой в бок, принялся гладить пса, казалось, всецело сосредоточив внимание на своем питомце.

– Да, действительно, она сообщила мне эту новость.

– Должен признаться, поначалу я не осознавал всей важности данного события.  Но, как отметила моя супруга – которая гораздо проницательнее меня в подобных вопросах, – женщина с темпераментом мисс Теннисон и независимыми средствами никогда бы не осталась  приживалкой в доме брата, где полновластно хозяйничала более десяти лет.

Лейтенант, поглаживая собаке спину, и дальше молча смотрел на реку.

– Габриель наверняка была расстроена и нуждалась в утешении. Вы уже признались ей в любви. И хотите убедить меня, будто не просили ее выйти за вас? Будто не настаивали на браке?

– Нет. – Отрицание прозвучало едва слышной на ветру тихой, безжизненной ложью.

– Прикажешь сердцу не стучать – его прервется бой; велишь в разлуке тосковать – всем  сердцем я с тобой, –  процитировал Девлин и, помолчав, спросил: – Вы намеревались нарушить честное офицерское слово и бежать во Францию?

– Нет!

– А по-моему, да. Но, полагаю, передумали по той причине, что Габриель Теннисон наконец-то согласилась стать вашей женой. – Себастьян подозревал, что тогда же, вероятно, любовники впервые познали близость, но высказывать свои соображения вслух не собирался.

Арсено вскочил на ноги, стремительно шагнул вперед и тут же резко остановился.  

– Да, будьте вы прокляты! Это правда! Я замышлял побег. Неужели вы думаете, где-нибудь отыщется хоть один военнопленный, который не мечтает об этом? Не испытывает подобное искушение?

Девлин посмотрел на молодого офицера. В мерцающем лунном свете его глаза на бледном, опустошенном страданиями лице напоминали впалые раны. Речной бриз ерошил мягкие каштановые волосы, трепал полы сюртука. У Себастьяна сложилось впечатление, что Арсено держит себя в руках исключительно силой воли, но опасно близок к срыву.

– Мисс Теннисон согласилась стать вашей женой?

Вместо ответа француз просто кивнул, устремляя взгляд на разволновавшуюся под ветром реку.

«Мне опостылели тени», – наблюдая за ним, вспомнил виконт.

– И все равно вы о чем-то умалчиваете. Черт возьми, лейтенант, ваша возлюбленная мертва. Кто, по-вашему, ее убил?

Арсено снова резко повернулся к собеседнику:

– Знай я это, думаете, оставил бы убийцу безнаказанным?

– Возможно, вы  доподлинно не уверены, кто повинен в ее смерти. Но подозрения у вас имеются, и эти подозрения тяжелым грузом давят вам на душу. Вот почему вы сейчас сидите здесь, рискуя своей свободой. Я прав?

Ветер дунул сильнее, погнал по небу темные облака, заслоняя подернутый дымкой серп луны.

– Кто, по-вашему, убил Габриель Теннисон? – требовательно переспросил Девлин.

– Не знаю! – Черты француза исказились так, словно слова из его уст вырывали силой. – Я каждую ночь лежу без сна, думая, не сам ли виноват в гибели той, кого любил. 

– Почему? – нажимал Себастьян. – Что заставляет вас полагать, будто вы можете быть виноваты?

Шьен поднялся, не сводя глаз с усыпанного щебнем берега, насторожил уши, отбежал несколько шагов в сторону входа на мост, затем остановился.

Лейтенант положил ладонь на шею дворняги:

– Что такое, дружок?

У Девлина возникло необъяснимое, но безошибочное ощущение опасности, от которого участилось дыхание и горячими иголочками начало покалывать кожу. Он оглядел развалины древнего дворца, сузившимися глазами присматриваясь к грудам камня и древесины и разрушенной стене, пустые окна которой тянулись печальным ажурным узором на фоне грозового неба.

– Арсено, – предостерегающе начал Себастьян, и в этот самый миг из фундамента старой сторожевой башни вырвалась вспышка пламени и над водой треснул ружейный выстрел. 

– Ложись! – скомандовал Девлин, ныряя за недостроенный карниз.

Оглянувшись, он увидел, что лейтенант пошатнулся. Высоко по центру его жилета расплывалось блестящее темное пятно.  

– Арсено!

Колени француза медленно подогнулись, голова качнулась назад, лицо запрокинулось, словно он вглядывался в небо.

– Проклятье! – Себастьян выполз из укрытия, схватил упавшего Арсено, втащил его под защиту каменной кладки и прижал вздрагивающего раненого к себе.

Шьен припал к земле рядом с ними, громким лаем прорезая сумрак.  

Перед жилета Арсено сделался весь мокрый от крови. Открытым ртом лейтенант хватал воздух большими, свистящими глотками, отчего на блестящей влажной прорехе вскипали мелкие пузырьки.

Девлин слишком хорошо понимал, что это означает, но все равно стащил галстук, намотав на кулак, сделал из ткани толстый тампон и прижал его к зияющей ране в груди француза. 

– Нет… смысла… – прошептал тот, затем закашлялся. Из носа и рта полилась кровь.    

–  Выкарабкаешься, – солгал Себастьян, подтягивая раненого вверх и опирая спиной на себя в безнадежной попытке не дать тому захлебнуться собственной кровью.

Арсено дернул головой, закатывая глаза:

– Габриель…

– Поговори со мной, Филипп! – выкрикнул Девлин, лихорадочно прижимая свернутую ткань к судорожно подергивающейся груди лейтенанта и чувствуя, как по руке течет горячая влага. – Кому понадобилось убивать тебя?

Подергивание прекратилось.

– Филипп? Филипп!

Пес заскулил, тычась носом в обмякшую ладонь хозяина.

– Ч-черт, – шумно выдохнул Себастьян сдерживаемый в легких воздух.

Несмотря на свежесть поднявшегося ветра, Девлин взмок от пота и часто дышал. Он бережно снял с себя отяжелевшее тело Арсено, повернулся и осторожно выглянул за край карниза, улавливая едкий запах горелого пороха, подмечая рассеивающийся дымок от выстрела.

Ничего.

Виконт сосредоточил взгляд на остатках средневековой башни, которая стояла справа и чуть ниже развалин длинной дворцовой стены. Большая часть надстройки сторожевого сооружения уже давно разрушилась, остался только закругленный фрагмент каменного фундамента фута четыре в высоту. Себастьян прикинул, что противник находится на расстоянии примерно в двести, а то и в триста ярдов. Подобный выстрел непросто сделать даже при хорошем освещении в тихий день. А уж ночью, при заслонявших луну облаках и мешавшем ветре многие сочли бы задачу невыполнимой.