– О какой подделке идет речь? – требовательно спросил Себастьян.

Антиквар нерешительно пожевал щеку.

– Черт вас подери, молодая женщина погибла, два ребенка пропали без вести! О какой подделке речь?!

Прочистив горло, ученый муж поинтересовался:

– Вам известна история про обнаружение останков короля Артура и королевы Гиневры в аббатстве Гластонбери в тысяча сто девяносто первом году?

– Не особо.

Чайлд кивнул, словно признавая, что ожидал подобного невежества.

– Согласно средневековому летописцу Джеральду Уэльскому, король Генрих Второй узнал о месте последнего упокоения Артура от таинственного валлийского барда. В то время Генрих уже был дряхлым старцем, однако перед смертью он передал слова барда монахам аббатства Гластонбери. Следуя высочайшим указаниям, те начали копать между двумя древними пирамидами на монастырском кладбище. Прокопав шестнадцать футов вглубь, монахи натолкнулись на две выдолбленные половинки дерева, где лежали скелеты мужчины и женщины. Гробы прикрывала каменная плита, на нижней части которой был закреплен железный крест. На кресте имелась надпись на латыни: «Здесь похоронен почивший на острове Авалон славнейший король Артур со своей второй супругой Гиневрой».

– Очень кстати, – заметил Себастьян. – Как будто хоронившие славнейшего короля Артура века назад предвидели, что когда-нибудь его выкопают монахи, и посему позаботились, чтобы гравировка на кресте содержала исчерпывающие сведения для установления личности покойника.

– Именно так, – легким кивком подтвердил Чайлд. – Само собой разумеется, монахи собрали обнаруженные останки и перезахоронили их, сперва в приделе Богоматери, а позже,  в тысяча двести семьдесят восьмом году – под  главным алтарем в мраморном гробу, предоставленном королем Эдуардом.

– Вместе с крестом?

– Разумеется. Его прикрепили к верхней части гробницы. Однако когда в ходе уничтожения монастырей Генрихом Восьмым аббатство разрушили, прах короля Артура и его королевы исчез. Крест же, по имеющимся сведениям, некоторое время хранился в приходской церкви Святого Иоанна Крестителя. Но в конце концов и он был утерян, вероятно, во времена Кромвеля.

– И какое отношение все это имеет к мисс Теннисон?

– Как вы уже знаете, – прокашлялся  антиквар, – я занимаюсь каталогизацией библиотеки и коллекции древностей покойного Ричарда Гофа. Среди прочего мною был обнаружен старинный свинцовый крест с надписью “Hic Iacet Sepultus Inclitus Rex Arturius in Insula Avalonia”[18].

– Без упоминания о Гиневре?

– Именно так, – снова кивнул собеседник. – В сведениях о точном содержании надписи всегда имелись расхождения.

– И какой величины этот крест?

– Около фута в длину.

– Откуда, черт подери, он взялся?

– Этого я не знаю. Насколько мне удалось установить, крест – что любопытно, вместе с сундучком, полным костей, – достался Гофу в последние дни его жизни, когда уважаемый ученый был, увы, слишком болен, чтобы уделить данному артефакту внимание, которого тот заслуживал. Тем не менее Гоф явно считал крест тем самым, откопанным монахами в двенадцатом веке.

– И верил, будто обретенные кости являются останками Артура и Гиневры? Вы не можете заявлять такое всерьез.

– Я всего лишь сообщаю вам о выводах Гофа. Среди исследователей древностей нет более авторитетного имени.

– Как я понимаю, Габриель Теннисон не согласилась с его мнением?

– Не согласилась, – вздохнул Чайлд. – В прошлую пятницу она приехала в Гоф-Холл, чтобы осмотреть крест и останки. Кости, несомненно, давние, однако крест мисс Теннисон тут же пренебрежительно отклонила как современную подделку. Когда я позволил себе возразить…

– Возразить? А у меня сложилось впечатление, будто вы считаете короля Артура плодом народного воображения.

– Лично я сомневаюсь в достоверности многочисленных историй, возникших вокруг туманной личности, которая то ли существовала в действительности, то ли не существовала, – выпятил грудь антиквар. – Тем не менее, я питаю исключительное уважение к познаниям господина Ричарда Гофа и полагаю непрофессиональным презрительно отмахиваться от подобной реликвии лишь потому, что находка не соответствует моему предвзятому мнению.

– Так что же произошло между вами и мисс Теннисон?

– Мы поспорили, и весьма запальчиво. Моя спутница настолько вышла из себя, что выхватила крест у меня из рук и швырнула его в воду.

– Вы что, гуляли по берегу пруда? Со свинцовым крестом длиною в фут?

– Да, по берегу пруда, – круглыми глазами уставился на виконта Чайлд. –  Не могла же Габриель войти в дом, чтобы осмотреть артефакт. Мы с ней знакомы, должно быть, еще с тех времен, когда она бегала с косичками, но все равно это выглядело бы совершенно неприлично. Поэтому мы решили прогуляться по парку. В Гоф-Холле красивейший декоративный пруд – и, к сожалению, очень глубокий.

– Вот уж действительно, к сожалению.

– Нечего и говорить, несдержанность Габриель, безапелляционно выбросившей крест в воду, меня разозлила. Боюсь, я пришел в ярость. Мы обменялись весьма нелюбезными словами, и мисс Теннисон в сильнейшем возмущении удалилась. Больше мы не виделись.

Себастьян пытливо вгляделся в румяное, самодовольное лицо толстяка. Тот казался явно удовлетворенным состряпанной историей, но где в ней правда, невозможно было определить.

– Надеюсь, прислуга из Гоф-Холла может подтвердить ваш рассказ? – поинтересовался виконт.

– Сейчас в доме остались только пожилой смотритель с супругой, но я не сомневаюсь, они засвидетельствуют мои слова. Старик Бентли даже помогал мне протаскивать крюк вдоль берега. Однако примерно после часа бесплодных поисков мы сдались. Боюсь, артефакт утерян – на этот раз навсегда.

– Считаете, он был настоящим?

– Да, я считаю, это был крест, явленный миру монахами из Гластонбери в тысяча сто девяносто первом году.

«Что вовсе не одно и то же», – отметил про себя Девлин, глядя, как спешат  через сады несколько студентов-законников в хлопающих на горячем ветру черных мантиях. – Так говорите, мисс Теннисон вспылила?

– Чрезвычайно. Знаете, у них в семействе сплошные холерики.

– И меланхолики.

– Да, и меланхолики.

С этого места уже были видны ослепительно сверкавшие на солнце речные просторы, громада массивного моста, склады и причалы на противоположном берегу.

– Я вот только одного не пойму, – обронил виконт.

– Да?

– Что из описанного вами инцидента могло напугать вашу коллегу?

Самодовольная ухмылка собеседника испарилась:

– Напугать?

– Именно.

– Я не сказал, что Габриель была напугана, – покрутил головой Чайлд.

– Поскольку опустили часть вашего разговора, касавшуюся опасных могущественных сил с неденежными мотивами. 

Внезапный порыв сухого ветра качнул ветвями буков над головами спутников, и проникший сквозь листву солнечный луч пересек лицо антиквара, воззрившегося на Себастьяна с безучастным выражением.

– Простите, не имею ни малейшего понятия, о чем вы. 

– Ни малейшего?

– Абсолютно. – Чайлд прокашлялся и кивнул на руку виконта: – Вы поранились?

– На самом деле, прошлой ночью меня пытались убить. Есть предположения по этому поводу?

– Убить?! – отвесил челюсть ученый.

– Ага. Кому-то не нравятся мои расспросы.  И это свидетельствует, что у Габриель Теннисон были все основания бояться. Происходит нечто опасное. Очень опасное. Дело еще не  закончилось, а вы, по-моему, находитесь в самом центре событий. Может, вам захочется учесть данный факт, когда возникнет искушение солгать мне в следующий раз.

По лицу антиквара разлилась болезненная желтизна.

Себастьян здоровой рукой коснулся полей своей шляпы и усмехнулся:

– Хорошего дня, мистер Чайлд. Продолжайте наслаждаться выставкой. 

Повернув двадцать минут спустя на Боу-стрит, виконт обнаружил, что улочка запружена шумной, оборванной толпой, высыпавшей из полицейского управления и заполонившей тротуары и узкую проезжую часть. Изможденные женщины и одетые в лохмотья мужчины, удерживавшие вопящих, чумазых, недокормленных ребятишек, теснились и толкались вокруг невысокого человека в очках, который пытался пробиться сквозь пестрое сборище.