Довольно о ненависти: кроме нее было еще и восхищение, зачастую такое же безмерное. Иногда оно исходило даже от самых резких критиков Ришелье. Так, Рец воздавал должное стремлению кардинала сокрушить гугенотов и нанести поражение Габсбургам. Эти цели, по его мнению, были столь же огромны, как цели Цезаря или Александра; он добился осуществления первой, и в канун своей смерти далеко продвинулся в достижении второй. Герцог де Ларошфуко вскоре после смерти кардинала доказывал, что личные обиды, вызванные жестокостью его правления, ничего не значат в сравнении с величием его достижений: падение Ла-Рошели, разгром гугенотской партии и поражение Габсбургов. В 1698 году в речи Французской академии Лабрюйер назвал Ришелье гением, который исследовал все тайны правления: служа общественным интересам, он забывал о своих собственных.
Для Обера, автора труда по истории ранней администрации Ришелье, кардинал был подобен факелу, сжигавшему себя, служа другим. Он любил государство больше, чем собственную жизнь. Чувствительный по природе, он выказывал сострадание французскому народу, в то же время способствуя возрастанию величия Людовика XIII в стране и за ее пределами. Отец Гриффе (1758) тоже отмечал черты святости в личности кардинала. Мы обязаны ему рассказом о том, как Петр Великий посетил гробницу Ришелье. Подойдя к памятнику, он воскликнул: «Великий человек, будь ты сегодня жив, я сразу бы отдал тебе половину моей империи, при условии, что ты научишь меня, как управлять другой ее половиной». Для Мишле (даже для него!) суетный земной гений кардинала был сравним с небесным видением Галилея. Он был «самым важным человеком своего времени», успешно противостоящим мрачным силам ультрамонтанов. Но лишь вслед за Наполеоном репутация кардинала как основателя французского абсолютизма нашла свое признание. Для Ж. Кайе (1860) в качестве администратора он был не менее важен, чем в качестве государственного деятеля. Его «могучий гений» дал толчок творческим силам французской нации, которые, будучи прежде либо сдерживаемы, либо дезориентированы, стали близки к тому, чтобы совершить чудеса. Ничто в оценке Каве не производит более сильное впечатление, чем вид Ришелье, отдающего каждый миг своей жизни, отвоевывая его у сна и смерти, делу величия Франции. В сущности, та же самая точка зрения нашла отражение в первом томе огромного труда Аното (1893): «Он посвятил себя великой задаче: достичь полного единства Франции посредством окончательного утверждения абсолютной власти короля и разрушению Испанского дома. Он жил лишь ради этого». В конце XIX века успехи и неудачи внешней политики Ришелье стали предметом дискуссий в свете поражения Франции в войне с Пруссией в 1871 году и потери ею Эльзас-Лотарингии. В то время как немцы обвиняли его в неспровоцированной агрессии, французы заявляли, что он лишь дал Франции ее «естественные границы».
В 1932 году французский дипломат, граф де Сент-Олер ответил на уничтожающий приговор, вынесенный Беллоком кардиналу. С его точки зрения, Ришелье, далекий от того, чтобы дать свободу силам тьмы в Европе, открыл век возрождения, уверенности, безопасности и величия Франции. Вестфальский мир[87] спас европейские свободы вольности, и кардинал использовал абсолютизм только как способ, навязанный ему силой обстоятельства, а вовсе не как догму; он укрепил, где это только было возможно, старинные учреждения. Он был одним из пророков человечества. Век диктаторов не пожалел похвал Ришелье, о которых он мог бы только мечтать. «Ему, — пишет Байн (1934), — обязаны блестящей славой французские монархи XVII и XVIII веков. Мы не можем отыскать в истории прошлого другой пример столь быстрого и великолепного национального возрождения. В настоящее время лишь фашизм может подарить нам подобные достижения».
Даже сегодня историку трудно прийти к беспристрастной оценке Ришелье. Потому что он обладал выдающимися качествами, но также и огромными недостатками. Он был умным, находчивым, целеустремленным, энергичным, культурным и набожным человеком, но в то же время ненасытным честолюбцем, тщеславным, безжалостным, корыстолюбивым, мстительным и подчас бессердечным созданием. Его политика так же крайне противоречива. В то время как внутри страны он сокрушил гугенотов, лишив их военных и политических привилегий, за границей он выступал в союзе с протестантскими державами против католического дома Габсбургов. Это навлекло на него обвинение в беспринципности или в том, что он политические интересы ставил выше интересов религии. Но сам он, вероятно, не согласился бы с таким различием, так как считал французскую монархию избранной самим Богом для того, чтобы принести тишину и спокойствие в христианский мир. С другой стороны, Габсбурги, по его суждению, попросту использовали религию как предлог для порабощения Европы. Он рассматривал свой союз с иностранными протестантскими державами лишь как средство, с помощью которого Франция может более легко исполнить свою священную миссию.
В дальнейшем кардинал воспринимал свое собственное возвышение и обогащение как непременное условие величия Франции. И, как заявил сам Ришелье, он выполнил все обещания, данные Людовику XIII. В течение своей карьеры государственного деятеля он уничтожил гугенотскую партию, смирил знать и возвысил международный престиж короля. В достижении этих результатов кардиналу часто помогала судьба. К примеру, смерть Густава Адольфа на поле боя избавила его от беспокойного союзника. Но, как указывает Д. X. Эллиот, Ришелье достоин чести за свою веру в судьбу и готовность использовать ее. Он обладал «обостренным даром предвидения, которое во многих случаях позволяло ему правильно выбрать время». Кардинал был так же удачлив и в других отношениях. Он добился присоединения к Франции новых территорий, обеспечив ее рост как морской державы, и основал Французскую академию. В то же самое время он неуклонно преумножал свои богатства и способствовал возвышению своей семьи на уровень знатнейших аристократических фамилий.
Но, чтобы быть справедливой, оценка деятельности Ришелье должна принимать в расчет и его ошибки. В проведении своей политики он был менее удачлив, нежели принято считать. Его репутация как военного администратора позднее подверглась суровой критике. Его попытки создать заокеанскую французскую империю большей частью закончились провалом. Его усилия содействовать церковной реформе во Франции были безрезультатны. И даже такие, какими они были, его достижения были крайне опасны. Разрушение могущества гугенотов сводилась лишь к утрате ими военных и политических преимуществ. Они больше не могли устраивать мятежи, но они уцелели как религиозное меньшинство, подверженное преследованиям со стороны церкви и государства. Проблема религиозного раскола Франции сохранилась вплоть до отмены Людовиком XIV Нантского эдикта в 1685 году. Что касается аристократов, то, хотя они и были унижены Ришелье, они по-прежнему остались серьезной угрозой королевской власти. Коль скоро кардинал очистил им путь, они возвратились из изгнания и вновь встали в оппозицию к правительству. С 1649 по 1652 годы Франция вновь пережила аристократический мятеж. Внешняя политика Ришелье была более успешной в долговременной перспективе. Он не прожил достаточно долго, чтобы стать свидетелем победы при Рокруа[88], Вестфальского и Пиренейского мира[89]. Ни одно из этих событий, впрочем, не было неизбежным. Рокруа описывалось как «неожиданный поворот событий на северо-восточной границе, которые до тех пор благоприятствовали испанскому оружию». Но даже если предположить, что Ришелье и в самом деле выиграл для Франции войну к моменту своей смерти, то цена, которую он заплатил за этот результат, была поистине непомерной. Его решение вовлечь Францию в Тридцатилетнюю войну, возможно, и оправдываемое националистическими соображениями, возложило на французов, в особенности на французских крестьян, нестерпимое налоговое бремя. Поскольку затраты на войну стремительно росли, корона использовала грубую силу, чтобы выжать налоги из людей, уже и без этого тяжело страждущих от голода и чумы. Результатом явился рост общественных волнений, грозивших разрушением королевства изнутри. Невзирая на варварские расправы, восстания распространились и захватили годы малолетства Людовика XIV. Война также обнаружила некоторые основные административные слабости старого порядка, особенно его зависимость от чиновников, покупавших свои должности и, потому, несменяемых. Зачастую они были настолько продажны или безынициативны, что правительство было вынуждено действовать в обход них и заменять их специальными уполномоченными, которых было вправе сместить. Эти intendants (интенданты) отнюдь не являлись творением Ришелье, который не имел созидательного гения, но, используя которых как постоянных агентов центрального правительства, он проложил дорогу «абсолютизму» Людовика XIV. В этой степени кардинал может рассматриваться в качестве основоположника абсолютной монархии. Однако не все историки были убеждены в действенности этой государственной системы, даже во времена Людовика XIV.
