Помимо картин и скульптур Ришелье коллекционировал и другие произведения искусства. Во Дворце кардинала насчитывалось свыше.400 фарфоровых произведений искусства общей стоимостью 1732 ливра, в том числе большая ваза и два китайских блюда внушительных размеров. Также там находилось двадцать два хрустальных изделия общей стоимостью свыше 5000 ливров. Два предмета были особенно ценными: большая чаша с эмалированной позолоченной каймой и большая ваза из горного хрусталя, также украшенная позолотой с финифтью. Среди ценных предметов, находящихся в зеленых апартаментах, были четверо часов, Коперникова сфера и глобус Земли. Также там находилось два черепаховых стола, индийский шкафчик, несколько китайских шкафчиков и сундуков, инкрустированных перламутром и драгоценными камнями. В других комнатах дворца находились стол из черного мрамора с мореходным прибором в центре и несколько столов, инкрустированных яшмой, лазуритом, сердоликом, агатом и нефритом. Среди мебели, завешанной кардиналом Людовику XIII, были три кровати. Одна из них, стоимостью 45 000 ливров, в 1656 году была передана в Лувр для шведской королевы Кристины. Среди многочисленных гобеленов Дворца кардинала была дюжина гобеленов стоимостью от 3500 до 32 000 ливров. В Рюэйле гобелены были менее дорогими. Столовая кардинала была украшена гобеленами с эпизодами поэтической драмы Гарини «Пастор Фидо».
Серебро и драгоценности также фигурировали в описи Дворца кардинала. К моменту своей смерти кардинал Ришелье имел в своем распоряжении 54 дюжины серебряных и позолоченных блюд. В состав его коллекции входили также канделябры, чаши, солонки, блюда для сладостей, корзины, графины, чаши для фруктов, кувшины, ковши. Вся коллекция была оценена в 237 000 ливров. Церковное серебро, в состав которого входили кресты, чаши, кадильницы и кропильницы, было дополнительно оценено в 10 000 ливров. Кардинал, похоже, рассматривал свою коллекцию не просто как предметы роскоши; в случае необходимости коллекция могла составить гарантийный фонд государственных займов. В 1640 году он сообщил Буйону, что в Париже у него имеется серебро стоимостью 150 000 ливров и драгоценности примерно такой же стоимости, которые могут использоваться в качестве гарантийного фонда. Однако драгоценности, перечисленные в описи Дворца кардинала, оцениваются только в 58 000 ливров. Этому есть простое объяснение: в описи не учтен большой сердцеобразный бриллиант, завещанный кардиналом королю. Возможно, тот бриллиант был куплен у Лопеца за 75 000 ливров. Остальные украшения и драгоценные камни Ришелье оставил своей племяннице, герцогине д’Эгийон.
Действительно ли Ришелье наслаждался произведениями искусства или же он их просто коллекционировал в силу своего общественного положения? Был ли кардинал настоящим знатоком искусства? Его интерес к искусству не вызывает сомнений: кардинал интересовался литературой, в особенности театром; он любил парки. Но, кажется, что кардинал не испытывал никакой потребности ежедневно созерцать произведения искусства из своей коллекции. Составители описи Дворца кардинала и замка Рюэля указывают, что в отличие от великолепия его коллекций, личные апартаменты кардинала были обставлены с определенной долей аскетизма. Там находился «Святой Жером» Латура, а также картина с изображением замка Ришелье кисти Фукьера. В большинстве своем картины были посредственными. Мебель, за исключением кровати, нескольких кресел и табуретов, не сильно отличалась от мебели прислуги. В Рюэле дело обстояло так же. Простота была основным принципом личной жизни кардинала. Это наводит на мысль, что личные пристрастия Ришелье в области искусства проявлялись не столь открыто, как его общественное меценатство. «Трудно не признать, — писал Онор Леви, — что коллекции Ришелье представляли не столько личные эстетические вкусы кардинала, сколько желание продемонстрировать внешние атрибуты политической власти, питавшей его душу».
Эпилог
Ришелье умер 4 декабря 1642 года в Пале-Кардиналь, в Париже. Причиной его смерти, очевидно, был плеврит, хотя здоровье оставляло желать лучшего в течение продолжительного времени. Уже в мае, когда написал свое завещание в Нарбонне, он был не в состоянии поставить под ним свою подпись. Но несколько месяцев боролся с недугом, переносимый с места на место в таких огромных носилках, что их можно было внести в дома лишь через окна или через специально проделанные в их стенах проломы. Даже на смертном одре кардинал продолжал работать, отдавая приказы, распоряжения государственным секретарям, сидящим подле его кровати. Среди людей, навещавших его, был и король. Отношения между этими двумя людьми были основательно подпорчены делом Сен-Мара, но теперь они были готовы забыть взаимное недоверие.
«Сир, — сказал Ришелье 2 декабря, — вот мы и прощаемся: покидая Ваше Величество, я утешаю себя тем что оставляю королевство на высшей ступени славы и небывалого влияния, в то время как все Ваши враги повержены и унижены. Единственная награда, какую я осмеливаюсь просить у Вашего Величества за мои груды и мою службу, это продолжать удостаивать Вашим покровительством и Вашим благоговением моих племянников и родных. Я дам им свое благословение лишь при условии, что они никогда не нарушат. своей верности и послушания и будут преданы Вам до конца».
Людовик дважды наведывается к умирающему Ришелье. Первый раз он приводит свидетелей в замешательство громким хохотом, после того как выходит из Пале-Кардиналь, но во время второго визита выглядит искренне расстроенным. Во время вторичного посещения Ришелье советует Людовику оставить на своих должностях Сюбле де Нуайе и Шавиньи и назначить Мазарини его преемником. Король согласился с обеими просьбами. 3 декабря, когда смерть была уже близка, Ришелье спросили, не хочет ли он простить своих врагов. «У меня не было других врагов, — отвечает он, — кроме врагов государства». На следующий день, увидев, что он остался один со своей племянницей герцогиней д’Эгийон, которая была рядом с ним в течение всей его последней болезни, он говорит ей: «Помните, что я любил вас больше всех остальных». Затем, получив от отца Леона отпущение грехов во второй раз, великий кардинал скончался. Его тело было выставлено для торжественного прощания в течение девяти дней, после чего торжественная траурная процессия доставила его в часовню Сорбонны, где оно обрело временное пристанище до 1694 года, когда было перенесено в гробницу, сооруженную Жирардом на церковных хорах.
Вести о смерти Ришелье вызывали бурный восторг во Франции. Отец Гриффе, писавший в 1768 году, замечает по этому поводу: «Народ его не любил, и я знавал стариков, помнящих костры, запылавшие в провинции, когда были получены известия о его смерти». Даже королем, казалось, овладели смешанные чувства. По словам Монгла, хранителя его гардероба: «В глубине души он чувствовал большое облегчение и радовался, что избавился от него, так, что не мог скрыть это от своих близких». Однако 9 декабря он заявил: «Я желаю быть постоянным и непреклонным в следовании тем правилам и советам, которые дал мне кардинал, ибо я хочу, чтобы все оставалось без изменений. Я намерен оставить тех же министров и ввести кардинала Мазарини в мой совет, ибо он лучше, чем кто-либо другой, знает планы и максимы вышеупомянутого кардинала».
Людовик также утвердил Сюбле де Нуайе и Шавиньи в должности государственных секретарей.
Исчезновение Ришелье неизбежно привело к переменам при дворе, так как режим Мазарини был гораздо менее строг. В январе 1643 года возвратился и был прощен Людовиком в шестой по счету раз Гастон Орлеанский. За ним явилось большинство аристократов, отправившихся в изгнании при Ришелье. Как заметил венецианский наблюдатель, эти помилования были способны привести к большим беспорядкам, «потому что такие действия обычно вознаграждаются неблагодарностью». 20 января 1643 года Людовик ХIII не появился на торжественной мессе в Нотр-Дам, которую отслужили за упокой души Ришелье. В апреле он отправил в отставку с поста государственного секретаря по военным делам Сюбле де Нуайе, назначив вместо него Мишеля ле Телье. Вскоре после этого король тяжело заболел и 14 мая умер. Очевидец заметил по этому поводу: Он благочестиво окончил свое 33-летнее царствование, но его власть в ранние годы была очень ограничена опекунством и влиянием его матери, а в последние годы господством покойного кардинала, который сильно превысил министерские полномочия в осуществлении своих обязанностей.
