«Если вы и впрямь думаете (писал он Марильяку), что кукурузные початки могут быть превращены в хороших солдат, то значит мы совершим чудеса, в особенности если чуму заменим добрым здоровьем, нужду — изобилием, непостоянство французов. — твердостью и не потеряем три месяца, демонстрируя наше стремление к миру настолько, что наши враги решат, что мы не способны сражаться».
После того как Ришелье вернулся в Лион в начале сентября, в Казале было заключено перемирие. Но в то время как оживились надежды на мир в Италии, при французском дворе воцарились уныние и неопределенность. Людовик XIII был настолько серьезно болен, что его смерть казалась неминуемой. Наследнице престола Гастон Орлеанский и его партия с нетерпением ожидали низвержения Ришелье. Король, однако, неожиданно выздоровел. Угроза положению Ришелье была устранена и его контроль над политикой упрочился. Срок последнего перемирия истек, и новая французская армия выступила на помощь Казалю. Цель была почти достигнута, когда появился всадник, размахивающий белым шарфом. «Остановитесь! Остановитесь! — кричал он. — Мир! Мир!» Это был Мазарини, сумевший выработать условия мира, приемлемые для всех. Согласно договору в Кераско, Испания согласилась вывести войска из Монферрата при условии, что французы оставят Казаль и вернут герцогу Савойскому его земли. В ожидании императорского утверждения Невера в новом звании его сыну., герцогу дю Мену, были переданы крепости герцогства Мантуанского, из которых должны были уйти французские и испанские войска.
Шведский союз
Хотя усилия Ришелье были сосредоточены на его антигабсбургской политике в Италии, тем не менее он правильно оценивал события в Германии. Но лишь в январе 1630 года его стратегия в этом регионе приобрела отчетливые очертания. Цели были подробно изложены в инструкциях Маршвилю, направленному послом в Германию. Он должен был сообщить германским электорам, что Людовик XIII «преисполнен искреннего желания освободить Италию и Германию от угнетения, под которым они оказались из-за явной жестокости и честолюбия Австрийского дома». Он готов помочь им вновь обрести утраченную свободу. Они, в свою очередь, должны просить императора отправить Валленштейна в отставку, восстановить мир в Италии или по меньшей мере вывести свои войска оттуда, убедить Испанию оставить Пфальц, разоружиться и таким образом сделать возможным созыв имперскою сейма. В случае отказы Фердинанда Людовик был готов за свой счет привести могущественную армию в какую-нибудь область Германии, в качестве меры убеждения. Из этих инструкций ясно, что Ришелье не рассматривал Тридцатилетнюю войну как религиозный конфликт. Он рассчитывал, что все электоры, как католические, так и протестантские, заинтересованы в том, чтобы противостоять Габсбургам. Они также показывают, насколько были тесно связаны, по мнению кардинала, положение дел в Германии и защита французских интересов в Италии. Император Фердинанд совсем недавно вызвал большое недовольство среди германских князей-протестантов, издав эдикт о реституциях, призывающий возвратить всю собственность, изъятую у католической церкви с 1552 года. В то же время он желал, чтобы его сын был избран римским королем. Замыслив это, он летом 1630 года созвал электоров в Регенсбурге. Среди присутствовавших там иностранных дипломатов было двое французов: Брюлар де Леон и отец Жозеф. Первый аккредитован официально; второй играл роль неофициального советника, но доверие к нему Ришелье превращало того в подлинного главу миссии. Переговоры с электорами почти не отражены в его переписке, а замечания, вложенные в уста императора, скорее всего имеют апокрифический характер. Утверждали, будто тот выразил недовольство, «что жалкий капуцин разоружил его с помощью своих четок и ухитрился, невзирая на малые размеры своего капюшона, поместить в него шесть шляп электоров». Инструкции, данные отцу Жозефу, однако, известны. Его главная задача состояла в том, чтобы не допустить избрания сына императора римским королем. Ему также поручалось создать третью партию в Германии, в которую бы вошли Максимилиан Баварский и Католическая лига, чей нейтралитет мог быть гарантирован Францией. Электоров, однако, интересовала лишь отставка Валленштейна и роспуск его армии. Фердинанд согласился с обоими требованиями, надеясь, что взамен его сын будет избран римским королем, но электоры отказали ему в этом. Власть императора ослабла, и у Ришелье появился повод для радости. Правда, ему не удалось разъединить Максимилиана и Католическую лигу с императором.
В другом отношении французская миссия в Регенсбурге окончилась неудачей. Брюлар де Леон и отец Жозеф отнюдь не рассчитывали разрешить ситуацию в Италии, но в ходе их миссии Ришелье хотел оказать давление на Испанию с помощью императора ради обретения мира в Италии. Однако Фердинанд хитроумно поставил мир в Италии в зависимость от согласия или отказа Франции помогать его врагам внутри империи. Французские посланцы попытались добиться некоторого смягчения этого условия, но у них ничего не вышло. В результате Регенсбургский договор, подписанный ими в октябре, никогда не был ратифицирован Людовиком XIII. Война в Италии длилась до июня 1631 года.
В германской политике Ришелье было два аспекта. С одной стороны, он стремился к заключению оборонительного союза между Людовиком XIII и Максимилианом Баварским, который должен был лишить императора поддержки Баварии; с другой стороны, он хотел подписать, договор о финансовой помощи королю Швеции, которая позволила бы последнему совершить вторжение в Германию и напасть на наследственные земли Гасбсбургов. Максимилиана и Людовика XIII объединяла общая заинтересованность в защите католической веры, правда, лишь до тех пор, пока это не становилось выгодно испанцам. Электор был также горячим поборником тех германских свобод, которые, по словам Людовика, он принимал так близко к сердцу. И все же в своей основе французская и баварская позиции были мало совместимы: Франция стремилась отделить Баварию от императора и создать некую третью партию внутри империи, которая должна была стать послушным орудием французской политики. Максимилиан, со своей стороны, хотел отделить Людовика XIII от его протестантских союзников и с помощью Франции освободить Германию от Габсбургского господства, не нанеся при этим урона делу Контрреформации. Из-за коренного расхождения переговоры в Регенсбурге между отцом Жозефом и Максимилианом усложнились и запутались. И все же в результате франко-баварский союз был заключен — в Мюнхене (8 мая 1631 г.) и в Фонтенбло (30 мая). Обе стороны дали обещание не помогать врагам друг друга ни прямым, ни косвенным образом. Людовик XIII пообещал защищать звание Максимилиана как электора. Оба гарантировали друг другу целостность своих владений. Но электор сохранил за собой право при всех обстоятельствах выполнять свои обязательства в отношении императора.
Французские историки привыкли считать, что вмешательство шведского монарха Густава Адольфа в Тридцатилетнюю войну было подстроено Ришелье, для того чтобы выиграть время и дать Франции подготовиться вступить в конфликт. Но у Густава имелись собственные серьезные причины. Он хотел гарантировать безопасность Швеции, изгнав имперские силы с балтийского побережья. В то же время он желал возродить союз северогерманских протестантских государств, способный противостоять поднимающему голову католицизму. Но, нуждаясь в деньгах, был вовсе не прочь получить финансовую помощь из-за границы. Благодаря, главным образом, упорству французского посла барона де Шарансе, затянувшиеся переговоры между Францией и Швецией увенчались наконец подписанием Бервальдского договора (23 января 1631 г.). Густав согласился выставить в Германию армию из 30 000 пехотинцев и 6 000 кавалеристов в обмен на ежегодную субсидию в размере 1 миллиона ливров сроком на пять лет. Он обещал уважать католическое вероисповедание там, где оно существовало, и не нарушать нейтралитет Баварии и Лиги, коль скоро они объявили о нем. Этот договор не союз, а скорее соглашение о субсидиях: Франция не вступала в войну, так же она никоим образом не гарантировала какие-либо завоевания Густава. Мнение Ришелье по поводу договора передал отец Жозеф: «Этими соглашениями надо пользоваться как ядом — малая доза может служить противоядием, слишком большая — убивает». Если Бервальдский договор первоначально рассматривался как триумф французской дипломатии, то это произошло попросту из-за опасности, которая содержалась в самой его сути и в течение некоторого времени не была очевидной.
