Третья турецкая война: Кинбурн, Фокшаны, Рымник, Измаил. Присоединение Крыма к России нанесло удар Турции как главе магометанского мира, а в европейских враждебных нам государствах поселило зависть. По наущению Англии и Пруссии Турция потребовала в 1787 г. возвращения Крыма и ликвидации Кучук-Кайнарджийского договора, а получив отказ, 13 сентября объявила войну.

Нам эта война была нежелательна. Дела в Польше ухудшились, назревал разрыв со Швецией, и Пруссия была враждебна. Но вызова турок нельзя было не принять, и война началась при почти полной нашей готовности. Целью турок было овладеть Крымом и крепостью Кинбурн, которая затрудняла вход в Днепр и прямое сообщение Очакова с Крымом.

У нас было две армии: Екатеринославская, под началом Потемкина, численностью в 70 тысяч для обороны Крыма и вторжения в Турцию с берегов Черного моря; и 30-тысячная Украинская, под командованием графа Румянцева, для обеспечения связи с австрийцами (обязавшимися прибыть нам на помощь) и с Потемкиным, а также для охраны пространства от Киева до Хотина и прикрытия тыла Потемкина от Польши. В ожидании общего сбора приказано было Суворову с 30 тысячами солдат оборонять Херсон и Кинбурн и поддержать наши войска в Крыму.

У Суворова — с растяжкой от Херсона до Кинбурна, в Кинбурне и окрестностях — было лишь до 3 тысяч человек, но здесь был сам Суворов, оценивший значение Кинбурна, который хотя и мало был пригоден для обороны, но все же запирал выход из лимана вдоль Кинбурнской косы, где турки могли высадиться лишь с востока и запада.

Турки, уверенные в неготовности нашей, решили неожиданно овладеть Кинбурном. Весь день 30 сентября и с рассветом 1 октября они обстреливали с судов крепость, но Суворов приказал не отвечать. В девять часов утра к западной оконечности косы подошел большой флот и начал высаживать 6 тысяч отборных янычар. На востоке от Кинбурна высадились запорожцы, но были прогнаны.

Под руководством иностранных офицеров турки принялись быстро рыть окопы поперек косы и ставить рогатки, а суда были отведены далеко в море, чтобы янычары не помышляли об отступлении. Суворов, молясь в церкви, приказал не мешать высадке: «Пусть все вылезут». Было лишь указано стянуть к крепости войска из окрестностей. Когда, при полном нашем безмолвии, турки вырыли 15 рядов окопов и были в одной версте от крепости, Суворов спокойно построил шесть батальонов и пять рот пехоты в шахматном порядке в две линии, а конницу поставил южнее, вдоль берега моря (уступ). В крепости и в обозе за крепостью было оставлено по две роты.

^{Спасение Суворова мушкетером Новиковым в бою под Кинбурном}

В три часа дня передовой отряд турок подошел на 200 шагов к гласису. Суворов дал залп из всех орудий, а первая линия с двумя казачьими полками и двумя эскадронами драгун мгновенно уничтожила турецкий авангард. Затем, несмотря на огонь 600 орудий с моря, первая линия генерала Река заняла 10 рядов турецких окопов, но здесь остановилась: коса очень сузилась, упорство турок, очнувшихся от первого удара, возросло. Суворов ввел вторую линию и два эскадрона. Но янычары, опрокинув наших, взяли обратно все окопы.

Суворов был в первых рядах, пеший (лошадь была ранена). Несколько турок бросились на него, но рядовой Шлиссельбургского полка Новиков одного застрелил, другого заколол, остальные бежали. Отступавшие гренадеры заметили Суворова; кто-то закричал: «Братцы, генерал остался впереди», — и все как один бросились снова на турок. Опять окопы один за другим начали переходить в наши руки. Но и этот успех был непродолжителен: огонь с суши и с судов нас отбросил.

В довершение Суворов был ранен картечью ниже области сердца и потерял сознание. Казалось, все было потеряно. Но огонь турецкого флота был ослаблен дерзостью лейтенанта Ломбарда: турки приняли его галеру за брандер и быстро начали уходить, а Суворов скоро пришел в себя. «Я в третий раз обновил сражение, — писал он, — победа совершенная». Немедля были двинуты четыре роты из обоза и крепости, и тут же прискакала находившаяся за 36 верст от Кинбурна легкоконная бригада, вызванная утром[36]. Свежие войска пошли бурным прорывом. Конница рубила в лоб, пехота штыками шла с севера, казаки с юга. Артиллерия картечью била почти в упор.

В конце боя Суворов вновь был ранен — в руку пулей навылет, но не покидал строя, хотя от потери крови и падал часто в обморок.

Из 6 тысяч высадившихся турок осталось в живых 700. Мы потеряли до 1000 убитыми и ранеными. Победа под Кинбурном — следствие превосходного руководства боем Суворовым. Благодаря необыкновенной настойчивости Суворова, доблести войск, общему подъему духа, как сказал поэт, «Наша Кинбурнска коса вскрыла первы чудеса», — тем более, что турки были, по словам самого Суворова: «Молодцы: с такими я еще не дрался».

Начало войны Кинбурнской победой удручило турок, а Суворов получил орден cв. Андрея Первозванного при рескрипте. «Чувствительны Нам раны ваши», — писала Екатерина. Потемкин не находил слов благодарить Суворова. Но плодами победы не воспользовались: войска не были в сборе; наставала зима. Военные действия прекратились.

Зиму Суворов пробыл в Кинбурне, плохо поправляясь от ран.

К марту 1788 г. наши армии были почти готовы. Австрия, объявив войну, выставила помощь, но действия все не начинались. Только в июле Потемкин наконец приступил к осаде Очакова. Осада, как всегда, затянулась, вспыхнули болезни. Суворов мучился, язвил Потемкина. «Не такими способами бивали мы поляков и турок, — говорил он, — одним глядением крепости не возьмешь. Послушались бы меня, давно Очаков был бы в наших руках».

Преследование турок без разрешения Потемкина осложнило отношение. Потемкин послал офицера за объяснениями к Суворову, у которого в это время вынимали пулю из шеи. Суворов ответил:

^{Князь Г. А. Потемкин-Таврический}

^{Осада Очакова 6–17 декабря 1788 г. под начальством князя Потемкина}

После этого Суворову пришлось уехать в Кинбурн, где он слег. Лечение шло плохо: произошел взрыв лаборатории, и Суворов снова был ранен — в лицо, грудь, руку и ногу. Пришлось лечиться в Херсоне, а потом, до следующего года, в Кременчуге.

Наконец, после долгой, томительной осады, Очаков был взят 6 декабря все же приступом, а следующий год пришлось начать при неблагоприятных условиях. Швеция объявила войну, Польша тоже грозила разрывом. Но компания 1789 г. началась удачно: Дерфельден дважды разбил турок, и еще лучше пошли дела, когда в конце апреля Дерфельден сдал дивизию Суворову, который получил ее, однако, лишь после личного обращения к Екатерине. Став у Бырлада, Суворов явился ближайшим соседом только что прибывших в Аджуд 18 тысяч австрийцев, под командованием принца Кобурга.

Так как мы бездействовали, турки решили быстро двинуть на австрийцев к Фокшанам 30-тысячное войско Османа-паши. Принц просил Суворова о помощи. Суворов, оставив в Бырладе часть войск, выступил с 7 тысячами солдат, известив принца запиской: «Иду, Суворов». Пройдя за 28 часов 50 верст по дурной дороге, Суворов прибыл к австрийцам в 22 часа 17 июня так неожиданно, что Кобург поверил, только сам увидев русских.

Весь день 18 июня ушел на наводку мостов через р. Тротуш, и наши хорошо отдохнули. Утром принц послал приветствие Суворову, прося о встрече. Суворов ответил уклончиво. Второму посланному ответили, что Суворов Богу молится, третьему — что Суворов спит. Позже Суворов говорил: «Мы все время провели бы в прениях дипломатических, тактических, энигматических[37]; меня бы загоняли, а неприятель решил бы наш спор, разбив тактиков».