После 9 часов вечера водворилась полная тишина на поле одного из кровопролитнейших сражений эпохи. Она была прервана на короткое время, около 22 часов, выстрелами, которыми была отражена появившаяся наконец головная бригада корпуса Нея. Появление только что отбитой части войск Нея в воображении истомленного боем и пораженного громадными потерями Бенигсена могло превратиться в подход целого корпуса этого маршала; главнокомандующий русской армией приказал начать отступление к Кёнигсбергу. А в это время положение противника было еще более тяжелым. Наполеон впервые увидел, как его армия не могла не только одолеть русских, но и сама была близка к гибели. В 4 часа утра, не зная еще об отступлении русской армии, он писал Дюроку: «…Возможно, что я перейду на левый берег Вислы…»
В 1809 г., в Шёнбрунне, император французов сказал Чернышеву: «Если я назвал себя победителем под Эйлау, то это только потому, что вам угодно было отступить», — основание, как видно, формального свойства. Действительно, никакого преследования со стороны французов не было.
Потери с обеих сторон были очень велики; мы потеряли до 26 тысяч; потеря французов равнялась почти 30 тысячам. Мы взяли пять орлов и не отдали врагу ни одного знамени, ни одного орудия. «Сражение, — говорит проф. Колюбакин, — отличалось страшным натиском и настойчивостью со стороны французов и таковым же упорством и стойкостью с нашей стороны и осталось нерешенным… в нем обычному искусству Наполеона мы противопоставили неслыханное после Суворова мужество.» Впоследствии Наполеон, встретив Бенигсена в Тильзите, сказал ему: «Вы были злы под Эйлау». Но не только мужество и стойкость проявили здесь наши войска. Сквозь грузность и неподвижность форм и духа линейной тактики, в Прёйсиш-Эйлауском бою пробились и заявили о себе частная инициатива и активность, коими славились войска Екатерины Великой. Мы видим их, кроме неутомимых атак нашей конницы, в искусном маневрировании уступов Багговута, графа Каменского, Лестока, в перебрасывании с одного фланга на другой конных орудий. В истории русской армии сражение у Прёйсиш-Эйлау отмечено особой наградой для офицеров за участие в нем — золотым крестом, подобным Георгиевскому.
Наполеон, чтобы убедить Европу в своей победе при Прёйсиш-Эйлау, пробыл на поле сражения девять дней, после чего отвел армию за р. Пассаргу. Поспешное движение французов было крайне беспорядочным; больные и раненые были брошены, повсюду валялись повозки и даже орудия; казаки Платова, назойливо преследовавшие неприятеля, захватили более 2 тысяч пленных.
Наступило трехмесячное затишье: обе стороны настолько нуждались в отдыхе и приведении себя в порядок, что, как бы по обоюдному соглашению, предоставили решение участи кампании весеннему походу. Скудость продовольственных припасов ощущалась в сильной степени и французами, и нами. Вследствие беспечности Бенигсена и его бессилия прекратить злоупотребления провиантского ведомства нужда достигла крайних пределов. При подобных условиях вспышка заболеваемости в войсках была такова, что, например, к 26 февраля на 48-тысячную армию было 15 тысяч больных.
С падением Данцига Наполеон в двух коленах Вислы: Варшава — Торн и Торн — Данциг, получал охватывающую базу, предоставившую большую свободу в маневрировании против русских. Его армия была усилена настолько, что для наступательных действий он мог располагать, по крайней мере, 170-тысячным войском. Главная французская армия занимала квартирный район по левую сторону р. Пассарги с выдвинутым к Гутштадту, в виде авангарда, корпусом Нея.
Наша армия стояла на квартирах около Гейльсберга, с главной квартирой в Бартенштейне и авангардом князя Багратиона у Лаунау. Она была усилена прибывшими 6-й дивизией, гвардией, несколькими батальонами милиции и несколькими тысячами рекрутов. Не считая корпуса Тучкова, имевшего специальное назначение в долине Нарева против 25 тысяч Массены, и прусского корпуса Лестока, у Бенигсена для активных операций оставалось 80–85 тысяч.
Весенний поход открылся наступательным действием русского главнокомандующего; уступая более чем вдвое силам противника, Бенигсен, отделивший корпус Лестока и часть войск под начальством графа Каменского для прикрытия Кёнигсберга, мог задаваться лишь скромными целями.
Было решено атаковать стоявший изолированно впереди Пассарги корпус Нея; двинувшись главной массой между реками Алле и Пассаргой и разобщив Нея от соседних корпусов Сульта и Даву, можно было отрезать его от переправ и, окружив, нанести ему полное поражение. Довольно хорошо рассчитанный план Бенигсена тем не менее страдал сложностью замысла, требующего для успешного его исполнения высокой степени согласованности в действиях отдельных отрядов, чего не случилось. 25 мая корпус Нея был атакован лишь частью наших сил и отошел, хотя и нанеся неприятелю урон примерно в 1500 человек, за Пассаргу.
Известие о нападении на Нея побудило Наполеона, предполагавшего вообще начать наступление против русских лишь 29 мая, не откладывать его. Французским корпусам было приказано сосредоточиться на р. Пассарге. Основная идея начатой Наполеоном операции заключалась в действиях против правого фланга русской армии с целью, отрезав ее от Кёнигсберга, отбросить затем к р. Преголи. Узнав достоверно о сборе французской армии, Бенигсен решил принять сражение и местом его избрал Гейльсберг, вокруг которого высоты, особенно на правом берегу Алле, были укреплены еще во время стоянки ранней весной. В расчете, что атака французов последует на правом берегу, здесь и расположились главные силы нашей армии; на левый же берег были переведены три дивизии и большая часть конницы с небольшим арьергардом Бороздина у Лаунау.
Вопреки ожиданиям Бенигсена, французская армия наступала как раз по левому берегу р. Алле; 29 мая, утром, к Гейльсбергу были направлены корпуса Мюрата и корпуса Сульта и Ланна; остальные силы Наполеона не тронулись вперед. Причина столь необычного явления заключалась в том, что через леса по левому берегу Алле к Гейльсбергу имелась лишь одна дорога, по которой в один день можно было продвинуть не более 65 тысяч солдат; приходилось поэтому войска вводить в бой по частям.
С 10 часов, когда арьергард Бороздина был атакован Мюратом, и примерно до 18 часов последовал ряд боев на наших передовых позициях, начиная с позиции у Лаунау, что дало Бенигсену полную возможность перебросить, по трем понтонным мостам, на левый берег Алле почти всю армию. Князь Багратион шаг за шагом замедлял наступление французов, отбивая их разрозненные и бессвязные, но вместе с тем дерзкие атаки. Около 6 часов вечера Наполеон приказал Сульту вести атаку на средний редут нашей позиции; французы трижды безуспешно возобновляли нападение; Ланн еще не появлялся; перевес в силах и свежести войск был безусловно на русской стороне. Назрел самый удобный момент для перехода в наступление, но русская армия не двинулась со своей позиции. Наш главнокомандующий подвергся мучительному припадку своей болезни и не мог руководить боем; он несколько раз сходил с лошади, ложился на землю и даже упал в продолжительный обморок. Обе армии провели ночь на поле сражения, которое было безусловно нашей тактической победой.
30 мая Наполеон не пожелал возобновить бой и вознамерился заставить русскую армию очистить Гейльсбергскую позицию посредством маневра, для чего корпуса Даву и Мортье тотчас были двинуты на Кёнигсбергскую дорогу.
Бенигсен с полным вниманием сделал оценку создавшейся обстановки и остановился на единственно возможном в его положении и целесообразном решении — двинуться правым берегом Алле к Велау и, заняв позицию за р. Преголей, прикрывающую наши границы, выждать прибытия подкреплений и таким путем затянуть кампанию. Вечером 30 мая армия наша двинулась к Бартенштейну, откуда, после короткого отдыха, истомленные войска продолжили движение. В Шиппенбейле 1 июня было получено известие о занятии неприятельской конницей Фридланда. В тот же день вечером, однако, неприятель был выбит оттуда нашей кавалерией, а к ночи у Фридланда сосредоточились все силы Бенигсена.
