Ленинград, январь, 1962 «Бывало, вырядимся с шиком…» Бывало, вырядимся с шиком в костюмы, в шляпы, и – айда! Любой красотке с гордым ликом смотреть на нас приятно, да! Вина веселенький бочонок — как чудо, сразу окружен! Мы пьем за ласковых девченок, а кто постарше, те – за жен… Ах, сколько их в кустах и в дюнах, у белых мраморных колонн, — мужчин, взволнованных и юных! А сколько женщин! — Миллион! У всех дворцов, у всех избушек кишит портовый праздный люд. Гремит оркестр, палят из пушек, дают над городом салют! Ленинград, март, 1962 Портовая ночь Старпомы ждут своих матросов. Морской жаргон с борта на борт летит, пугая альбатросов… И оглашен гудками порт! Иду. (А как же? – Дисциплина!) Оставив женщин и ночлег, иду походкой гражданина и ртом ловлю роскошный снег, и выколачиваю звуки из веток, тронутых ледком, дышу на зябнущие руки, дышу свободно и легко! Пивные – наглухо закрыты. Темны дворы и этажи. Как бы заброшенный, забытый, безлюден город… Ни души! Лишь бледнолицая девица без выраженья на лице, как замерзающая птица, сидит зачем-то на крыльце… – Матрос! – кричит. – Чего не спится? Куда торопишься? Постой! – Пардон! – кричу. – Иду трудиться! Болтать мне некогда с тобой… Ленинград, март, 1962 Имениннику Твоя любимая уснула. И ты, закрыв глаза и рот, уснешь и свалишься со стула. Быть может, свалишься в проход. И все ж не будет слова злого, ни речи резкой и чужой. Тебя поднимут, как святого, кристально-чистого душой. Уложат, где не дует ветер, и тихо твой покинут дом. Ты захрапишь… И все на свете — пойдет обычным чередом! Ленинград, декабрь, 1961
Морские выходки (по мотивам Д. Гурамишвили) Я жил в гостях у брата. Пока велись деньжата, все было хорошо. Когда мне стало туго — не оказалось друга, который бы помог… Пришел я с просьбой к брату. Но брат свою зарплату еще не получил. Не стал я ждать получку. Уехал на толкучку и продал брюки-клеш. Купил в буфете водку и сразу вылил в глотку стакана полтора. Потом, в другом буфете — дружка случайно встретил и выпил с ним еще… Сквозь шум трамвайных станций я укатил на танцы и был ошеломлен: на сумасшедшем круге сменяли буги-вуги ужасный рок-энд-ролл! Сперва в толпе столичной я вел себя прилично, а после поднял шум: в танцующей ватаге какому-то стиляге ударил между глаз! И при фонарном свете очнулся я в кювете с поломанным ребром.. На лбу болела шишка, и я подумал: – Крышка! Не буду больше пить!.. Но время пролетело. Поет душа и тело, я полон новых сил! Хочу толкнуть за гроши вторые брюки-клеши, в которых я хожу… Ленинградская обл., пос. Приютино, 1957 Долина детства Мрачный мастер страшного тарана, до чего ж он все же нерадив! …После дива сельского барана я открыл немало разных див. Нахлобучив мичманку на брови, шел в театр, в контору, на причал… Стал теперь мудрее и суровей, и себя отравой накачал… Но моя родимая землица надо мной удерживает власть. Память возвращается, как птица — в то гнездо, в котором родилась. И вокруг долины той любимой, полной света вечных звезд Руси, жизнь моя вращается незримо, как Земля вокруг своей оси! Ленинград, 9 июля 1962 «Я забыл, как лошадь запрягают…» Я забыл, как лошадь запрягают. И хочу ее позапрягать, хоть они неопытных лягают и до смерти могут залягать! Мне не страшно. Мне уже досталось от коней – и рыжих, и гнедых. Знать не знали, что такое – жалость. Били в зубы прямо и в поддых!.. Эх, запряг бы я сейчас кобылку, и возил бы сено, сколько мог! А потом втыкал бы важно вилку поросенку жареному в бок… |
