Тон, которым он это произнес, заставил всех вскочить. Загрохотали отброшенные стулья. Сворм первым оказался возле скрюченного тела своего шеф-палача.

Джебарди лежал поперек тротуара. Стопроцентный покойник, образцовый, как из учебника. Кляксой, запятнавшей тротуар, казался грозный Джебарди после смерти. Сворм выругался, быстро оглядел улицу. Никого, собственно, на улице и не было, и неудивительно в такой час. Да и убийца, ясно, не думал разгуливать поблизости, на виду у всех. Но он тут был, однако, и совсем недавно, десяти минут не прошло. Сворм быстро пошел обратно к дверям, распорядившись:

— Тащите внутрь!

Трое подхватили тело и внесли его в помещение. Сворм вынул из шкафа большую прорезиненную простыню и разостлал на полу. Покойника уложили на простыню, и тут, при хорошем свете, все увидели прикрепленную к его груди записку. Сворм моментально цапнул ее и поднес к глазам. Так, вырезка из газеты — из раздела объявлений. Крупно:

И все.

— А… Миллер? — прошептал Крокер.

Сворм смял вырезку в кулаке:

— Общая тревога! Все за дело, поднимайте народ, всем искать этих придурочных копов! Чтоб к утру они остыли.

Через минуту в комнате стало пусто: приказы Сворма, особенно отданные таким голосом, выполнялись быстро. Остался лишь Крокер, которого это дело не касалось. Но и ему Сворм нашел задание:

— Машина у тебя с собой?

— Да, с водителем, ждет за углом.

— Хорошо. Живо — к Грогану, дави на него, чтобы к утру хоть из-под земли достал Барнаби и Дьюэйна, не то в этом поганом городе сменится шеф полиции. — Сворм повелительно указал на дверь.

Адвокат бросился к ней почти бегом, придерживая шляпу и стараясь не замечать окровавленного трупа Джебарди.

Несмотря на ночную прохладу, Крокер продолжал обильно потеть. Скользящей во влажной ладони тростью он неуклюже грохнул по подножке — водитель, дремлющий на баранке, вздрогнул и выпрямился.

— В управление полиции, Ганнер, и поживее! — нетерпеливо бросил Крокер, взбираясь на заднее сиденье. Усевшись, он схватил переговорный рожок и на всякий случай повторил приказ, как полагается.

Машина двинулась, адвокат вытащил сигарету, закурил, постарался расслабиться. Содрогнулся, вспомнив труп Джебарди. Нет, не для него такие зрелища. Желудок пронзила острая боль. Он вдохнул, выдохнул, стараясь успокоиться… и вдруг заметил, что лимузин подъехал к маленькой темной аптеке. Не обращая внимания на рожок, он нагнулся, отодвинул стекло и закричал водителю:

— Черт побери, Ганнер, я же сказал, быстро в полицейск… — Водитель оглянулся, и Крокер вместо знакомой помятой физиономии Ганнера увидел Денниса Галлагена. Тот сдвинул шоферский картуз на затылок, чтобы дать Крокеру возможность получше рассмотреть черты лица нового водителя. Галлаген широко улыбался, но адвокат никак не мог разделить веселья старого копа.

Крокер во всем любил основательность и на всякий случай имел в бардачке пистолет. Не сказать чтобы он умел хорошо им пользоваться, но оружие придавало уверенности. Живо припомнив продырявленного пулями Джебарди, маленький адвокат потянулся за пистолетом.

Но не вышло. Как раз в этот момент дверца распахнулась, и в машину вдвинулось громадное тело лейтенанта Форсайта. Адвокат пискнул и отпрянул назад.

— Привет, Хайми! — рявкнул Форсайт с такой же широкой улыбкой, как Галлаген. — Нам с тобой предстоит задушевная беседа. — Он подхватил переговорный рожок и манерно проворковал в него, не отводя глаз от лица Крокера: — Домой, Джеймс, и прошу порезвее!

Адвокат Крокер отлично знал, что означает слово «страх». Не только теоретически: он и раньше считал, что вполне постиг это на практике. Но только теперь прочувствовал, что такое настоящий ужас. Пот хлынул из пор по всему телу, белье промокло, голова закружилась, к горлу из желудка поднялся кисло-горький комок.

— Куда, куда? — закудахтал Крокер, дернувшись, как будто надеялся пробить головой стекло. Но его цапнула за ворот ручища Форсайта.

— На твою родину, Хайми, — подмигнул лейтенант. — В… э-э… Проклятый город…

Форсайт рассмеялся, но Крокер уже не слышал. Он потерял сознание.

Судья Александер З. Твиди выглядел судьей даже в пижаме. Львиный профиль с гривой седых волос, глубоко посаженные глаза под нависшими мохнатыми бровями, пенсне на внушительном носу, как вздымающаяся преграда порокам. Глубокие морщины, намекающие на такую же глубокую мудрость, выпяченная нижняя челюсть — признак непреклонности и прямоты… Внешность судьи, однако, была очень обманчива. Всякий, имевший с ним дело, рано или поздно выяснял: ни мудростью, ни прямотой, ни иными прославленными добродетелями судья Твиди не блистает. В юности мечталось ему стать актером. Отец, однако, настоял, чтобы юный Твиди пошел по судейской стезе. Что ж, он стал и тем и другим.

В половине первого ночи судья Твиди принял в своем кабинете старшину присяжных Большого жюри Уильяма Гривса. Худощавый, почти лысый Гривс моргал и щурился за очками с толстыми линзами. Страдая сильно выраженным комплексом неполноценности, он свое назначение в Большое жюри воспринял как самое удивительное событие жизни. Теперь он был постоянно занят тем, чтобы убедить себя (и свою довольно-таки скептически настроенную супругу), что удостоен награды за деловую сметку и гражданскую доблесть. И разумеется, Гривс испытывал безмерную благодарность к судье Твиди, «пробившему» его назначение.

Твиди запустил пальцы в свою львиную гриву и со значением посмотрел на гостя.

— Гривс! — воскликнул он. — Я вызвал вас в такое время, потому что дело нешуточное. Настоятельно требуется, чтобы утром можно было незамедлительно начать действовать. В городе… можно сказать, сложилось чрезвычайное положение. Два бывших полисмена свихнулись. Да, представьте! Я их обоих лично знаю. Прожженные типы, им убить — что два пальца обмочить. А теперь вот еще и сумасшедшие.

— И… что они натворили?

— Что натворили… Да уж, натворили! — Судья Твиди возмущенно сдернул пенсне и затряс указательным пальцем, чуть ли не тыкая им в самый нос младшего коллеги. — Они убили младенца, похитили не менее трех многообещающих юношей, а теперь… — судья Твиди выдержал паузу, — теперь похитили и одного из наиболее выдающихся членов нашей адвокатской гильдии.

— Чего ради? — спросил Гривс, растерянно моргая. Вся невероятная история походила на дешевый комикс.

— Месть! Их, видишь ли, уволили. Всем нам угрожает опасность, пока они на свободе. Мы должны действовать единым фронтом, чтобы их нейтрализовать! — Судью вдруг озарила счастливая мысль, и он убедительно добавил: — Вы или я можем оказаться следующими. Только вдумайтесь в это, Гривс!

Уильям Гривс вдумался. Его вовсе не прельщала мысль пасть жертвой полоумного полицейского.

— Займусь этим с самого утра, — заверил он судью. — Первым делом составим обвинительный акт против них.

Твиди солидно кивнул: именно, именно.

Выбравшись из своего глубокого кресла, он проводил гостя до выхода.

— Лишь совместными усилиями мы сможем обеспечить безопасность нашего города, — напутствовал он старшину присяжных. — Спокойной ночи, Гривс! — Выслушав уверения в старании, благодарности и прочем, он удовлетворенно запер дверь.

А теперь — в постель, в постель! Время-то какое позднее! Но тут снова послышался стук. Судья нахмурился. Что-то еще этому остолопу неясно… Он нацепил на лицо благосклонную улыбку, отпер замок…

Дверной проем загромоздила массивная фигура капитана Клайда Барнаби. Не говоря ни слова, капитан грубо отпихнул судью назад, вошел и закрыл дверь:

— Судья, поедем на вечеринку. Можешь не одеваться, но в кабинетец твой заскочим, бумажек захватим. Будем в игрушки играть.

Твиди приосанился:

— Что вы себе позволяете! Я вас арестую и…

Барнаби ткнул судью в грудь одним лишь корявым указательным пальцем — и его честь поперхнулся и закашлялся.

— Заткнись, придурок. Слушайся меня — и я тебе не сделаю бо-бо. А пикнешь — мигом станешь холоднее Аляски. — Он легко развернул судью и подтолкнул вперед.